Я не стал просить его о помощи, тем более, что идти осталось совсем немного. Только подойдя к нему вплотную, я узнал доктора Неверова.
— Это вы? — спросил он. — Что случилось? Вы убили госпожу Кудряшову?
— Что вы такое говорите? — удивился я такому странному вопросу. — Лучше помогите, у Екатерины Дмитриевны обморок!
— Право, это будет излишним, — сухо сказал молодой человек и, круто повернувшись, пошел в сторону города короткой дорогой.
«Еще один сумасшедший», — подумал я, устраивая Катю на сидении. Она уже начала подавать признаки жизни, глубоко вздохнула и открыла глаза. Я, не давая ей сползать с сидения, взобрался в двуколку и, придерживая одной рукой, в другую взял вожжи. Лошадь, дождавшись, когда я скажу «но», не спеша, тронулась с места.
— Что случилось? — спросила Катя, недоуменно смотря на меня.
— Ты была в обмороке, — ответил я. — Теперь все хорошо, мы уже едем домой.
— А кто была та страшная женщина?
— Я не знаю, кто она такая и почему преследует меня, — немного слукавил я. — Знаю только ее имя.
Вряд ли Екатерину Дмитриевну устроил такой ответ, но больше она ничего не спросила. Мы подъехали к дому, и я помог ей дойти до гостиной. Не успели она сесть, как явилась с докладом Марьяша:
— Барыня, там этот, как его, пристав приехали. Просят принять.
Хозяйка удивленно на нее посмотрела — время для визитов было слишком позднее — и ответила:
— Проси.
Марьяша вышла.
— Что ему нужно? — повернулась ко мне Катя.
— Сейчас узнаем, — ответил я и внутренне напрягся. Ждать от полиции чего-то особенно приятного у меня оснований не было.
Входная дверь скрипнула, и в гостиную вошел представительный мужчина с большими распушенными усами в мундире жандармского ротмистра.
— Здравствуйте, голубушка Екатерина Дмитриевна. — сказал он простуженным басом и деликатно кашлянул в кулак.
Со мной он здороваться не стал, делая вид, что не замечает, что я стою возле окна.
— Здравствуйте Борис Николаевич, — ответила хозяйка. — Чем обязана таким поздним визитом?
Было заметно, что ротмистр смущен и не знает с чего начать. Он натянуто улыбнулся и, кося глазом в мою сторону, ответил:
— Пришло предписание от высшего начальства допросить вашего гостя, коий здесь присутствует.
— Что за глупости! — встревоженно воскликнула Катя. — Как так допросить? Почему, кто позволил?!
— Такие вещи полиции никто не позволяет, — вмешался я в разговор. — Слушаю вас, господин ротмистр.
— Здесь говорить неудобно, — продолжая смущенно держать кулак возле губ, — сказал он. — Извольте пройти со мной в участок.
Кудряшову наш разговор напугал, она еще не совсем отошла после нападения сумасшедшей Лидии Петровны, и вдруг следом новая напасть — меня приглашают в полицию!
— Зачем это, Борис Николаевич, Алексею Григорьевичу в такое позднее время идти с вами? Что это еще за спешка?
Я сразу понял, в каком сложном положении оказался ротмистр. С одной стороны, он не хотел поссориться с богатой и влиятельной горожанкой, с другой, боялся не выполнить приказ. Мне приглашение в участок совершенно не светило. В лучшем случае, будут держать до скончания века, пытаясь выяснить личность, в худшем — пришьют какое-нибудь преступление и законопатят в тюрягу.
Однако, альтернатив у полицейского был всего две, арестовать меня сейчас, что неминуемо должно было кончиться для него в лучшем случае разбитой головой, потому что я ни под каким видом садиться не собирался; отложить разборку на утро и, в случае моего побега, получить головомойку от начальства. Он, ничего не зная о первом нежелательном для себя варианте с членовредительством, попытался настоять именно на нем.
— Почему же время позднее? Вы, кажется, только что изволили прогуливаться по окрестностям. Я только что видел во дворе вашу запряженную двуколку.
Однако, Екатерина Дмитриевна жила в страшную эпоху крепостничества и беззакония и потому подчиниться представителю закона не согласилась:
— Глупости, Борис Николаевич, я Алексея Григорьевича на ночь глядя с вами не отпущу! Да я потом всю ночь глаз не сомкну! Уходите немедленно и приходите, если у вас до него такая нужда, утром.
Бедолага ротмистр оставил в покое кулак и губы и занялся вспотевшей красной шеей, начал протирать ее несвежим, мятым платком.
— Однако, это, Екатерина Дмитриевна, неповиновение властям! Как же можно-с не исполнять приказы!
— Я кажется, никак не служу по вашему ведомству, — резонно возразила Кудряшова. — А если вы будете нескромно себя вести, то я и на вас управу найду!
Ротмистр окончательно растерялся и не знал, что дальше делать.
Потом выбрал из двух зол меньшее и решился:
— Раз так, то пусть будет по-вашему, только нужно чтобы ваш гость непременно с утра пришел в участок.
— Вот и ладно, — согласилась Катя, — а теперь можете присесть.
Ротмистр снял фуражку, повертел ее в руках, не зная, куда пристроить, положил на резной столик и сел к столу. Вид у него был немного виноватый и, как все русские люди, вынужденные выполнять неправедные, по их мнению, приказы, начал извиняться за дурость начальства:
— Приказ об них, — он кивнул в мою сторону, никак не называя меня по имени, — пришел из губернии. Кто-то из наших доброхотов донес, что у вас проживает некто, извините, сударь, за грубое слово, безо всяких формальных бумаг.
— Это кто же у нас здесь такой доноситель? — сердито спросила Катя.
— Этого разглашать никак не положено, однако, как мы среди своих, не иначе как доктор Василий Егорович. Окромя него некому.
— Неужели Неверов? — поразилась Кудряшова. — Ему-то что за нужда пачкаться?!
— Думаю, исключительно из ревности.
— Как так, ревности? К кому?
— К им, — указал на меня глазами полицейский. — Он, доктор, тоже, видать, имел на вас виды. Простите за солдатскую прямоту.
— На меня? Почему? — смутилась и покраснела Катя. — Я, кажется, Василию Егоровичу никаких авансов не делала. Да и молод он для меня!
— Видимо, вашим состоянием весьма интересуется, — окончательно раздавил доктора ротмистр. — Как он человек небогатый, то и хочет женитьбой поправить дела-с.
— Фу, какая пошлость! — возмутилась хозяйка. — Он такой молодой, и какие мелочные расчеты!
— Не такие уж и мелочные, если принять в учет ваше состояние, — не согласился ротмистр.
— Впрочем, бог с ним, пусть это будет на его совести. Борис Николаевич, отужинаете с нами?
— Сочту за честь, — вежливо согласился названый гость.
— Тогда я пойду, распоряжусь, — сказала хозяйка и вышла из гостиной.
