Настоящих военных с опытом тут не имелось, кроме командира, полковника МакМагона и двух офицеров-штабистов. На вооружении отряда, помимо винтовок, имелось две двенадцатидюймовых пушки и пять пулемётов.
Задача, поставленная командованием, была ясной и понятной: защита столицы Империи любой ценой и до последней капли крови.
Передовые немецкие части стояли у ворот Лондона и готовились к штурму, город, в свою очередь, готовился к обороне, строили баррикады, минировали мосты, под центральными улицами закладывали динамит и рыли специальные ловушки для танков. Отряд МакМагона, получившего название Сводного Ньюланаркского, должен был прикрывать небольшой участок лесного пространства к северу от Лондона, известном также под именем Эппингского леса. Помимо отряда МакМагона в лесу находилось ещё несколько групп. Считалось, что противник здесь не прорвётся, слишком велика вероятность попасть в западню, быть расстрелянным из засады, да просто угодить с техникой в заминированный овраг и не выбраться оттуда. Но командование Вермахта, как всегда, изумило всех своей неожиданной тактикой. Эппингский лесной массив нигде не имеет сплошной полосы зарослей, через него, при желании, возможно пройти и на танках. Так немецкое командование и поступило.
Отряд оказался зажатым в том проклятом лесочке моторизированными группами, словно орех клещами. Немецкая авиация бомбила лес нещадно. С обеих сторон по попавшим в окружение лупила артиллерия. Люди метались из стороны в сторону и гибли, не успев произвести ни одного выстрела по врагу. Почти все написали прощальные письма. Алексей Максимович тоже записал в своём блокноте, который теперь стал его дневником: «Если удастся вырваться живым, напишу о войне повесть». Однако, вырваться из преисподней не представлялось возможным.
Наконец, канонада закончилась. Наступила оглушительная тишина. От сводного отряда осталась примерно половина. Раненых относили в один большой блиндаж, где у МакМагона стоял штаб. Наступило короткое затишье, которое обычно предшествует атаке. И атака не заставила себя долго ждать. Тишина сменилась рёвом моторов. На опушке показались рассыпавшаяся цепь автоматчиков. Из кое-как устроенных окопов немцев встретили остатки того, что некогда звалось Сводным Ньюларнакским отрядом.
Попов оказался приставленным к пулемёту. Сам он огня не вёл, а подносил ленту и помогал пулемётчику охлаждать машину, был вроде заряжающего. Алексей Максимович оказался в непривычной роли вольного стрелка. Хотя свою винтовку он очень уважал и слегка побаивался. Дело в том, что за время обстрела, петербургский профессор и пролетарский писатель успели закончить краткие курсы стрелков, но толком обращаться с оружием Горький так и не научился. Если Попов сдал экзамен по стрельбе на хорошо и отлично, то Горький сумел попасть в повешенное на дерево ведро лишь один раз из двенадцати, что было самым плохим показателем в отряде. Даже всегда невозмутимый и сдержанный МакМагон, видя такой результат, удивился и заметил:
— Мистер Горки, я всегда ценю усердие моих солдат. Однако осмелюсь дать вам совет: результат стрельбы улучшится, если не закрывать оба глаза во время прицеливания.
Перед боем командир обошёл ряды солдат и произнёс:
— В сектор стрельбы своего пулемёта не лезьте. Это смертельный номер. Вот такая моя вам последняя заповедь.
Теперь в прорези прицела винтовки Горького маячили маленькие чёрные фигурки. Фигурки эти были неприятельскими солдатами. Алексей Максимович, уверенный, что попасть во врага ему не суждено, всё же приник к прикладу. Позицию для стрельбы он выбрал соответствующую своему росту. В отличие от товарищей, лежащих в траве, он стоял позади толстого дуба. Из-за своего укрытия он прекрасно видел наступавших, как они перебегают от куста к кусту, падают в высокую траву, ползут и бегут, согнувшись в три погибели.
Писатель, превозмогая отвращение к стрельбе, сжал зубы. Он видел, что один вражеский солдат стоит в нерешительности, будто раздумывает, двинуться ли ему дальше. В следующее мгновение автор романа «Мать» держал фигурку между двух кустов на мушке. Он зажмурил оба глаза, потому что не выносил грохота ружейных выстрелов, и одновременно нажал, напрягшись всем телом, на спусковой крючок. Ружьё рванулось из рук, ударило в плечо, но не отскочило в сторону, будучи прижато к стволу дерева.
Когда шум в ушах прошёл, Горький оглядел то место, где секунду назад стояла фигурка человека, и с удивлением отметил про себя, что фигурка исчезла. Никто больше не поднимался из травы и не бежал меж кустами, прячась от выстрелов. Сам не понимая отчего, Горький обрадовано закричал, сильно окая и потрясая орудием убийства:
— Я попал! Из ружья попал!
Вокруг стоял грохот боя. Пули свистели, вдалеке строчил «Максим». В суете и нелепице боя Горький совсем забыл, где он находится. Одна из пуль пробила пальто пролетарского писателя. К счастью, она не задела его. Тогда он решил, что следует вести себя более благоразумно. Опустился на колени и принялся перезаряжать винтовку, как его учили. Ему на секунду показалось, будто он старый и опытный воин, делающий свою трудную и грязную работу. На долю секунды он представил, что его повысили в звании, и они с МакМагоном на равных обсуждают будущие операции их отряда. Но это было лишь мимолётное размышление.
Проклятая винтовка не желала слушаться. Провозившись с ней полчаса, он понял, что второй выстрел ему сегодня сделать не придётся. Тогда он вспомнил последнюю заповедь МакМагона: не лезть под обстрел своих же. Устало сел в траву, прижался спиной к дубу, положил своё оружие в траву и стал глядеть в небо. Там, в высокой вышине качались кроны и ветки, проносились далёкие облака и царил другой порядок вещей. Алексей Максимович достал из кармана горбушку хлеба, съел её. Горбушка оказалась сухой и невкусной. Так он просидел довольно долго. «Пушкин пал жертвой вражеской пули, и Лермонтов. Настала моя очередь», — тоскливо думал Горький.
Но участь великих собратьев по перу обошла пролетарского писателя. Внезапно атака немцев захлебнулась, и всё стихло. Из укрытия оборонявшиеся ещё долго не выходили. А Горькому отчего-то захотелось поглядеть на результат своего удачного выстрела.
Он не выдержал и вылез из укрытия одним из первых. Едва согнувшись, побежал к тому месту, где по его расчётам должен был находиться убитый им неприятель.
Он нашёл немца сразу, и именно там, где рассчитывал. Высокая трава, куст, и в траве человек. Молодое лицо без усов, непослушная чёлка под металлической каской с загнутыми краями. На земле лежал широкоплечий парень в форме серого цвета. На его новеньком солдатском ремне, на бляхе, Горький прочёл: «Gott mit uns». Он хотел записать слова в блокнот, но передумал. «Скорее всего, это какие-то неважные слова, — подумал он, — номер части, к примеру». В руке солдат крепко держал карабин. Он лежал, будто бы прилёг только что отдохнуть на минуту, но задремал. Вот-вот лежащий откроет глаза, встанет. Так могло бы показаться, если бы не неестественная поза убитого и восковая бледность его лица.
Нагнувшись над молодым солдатом, писатель вдруг отпрянул в сторону. Ему померещилось, что тот слегка шевельнулся. Вполне возможно, так оно и было в самом деле, и Горький услышал предсмертный стон, тот, что непроизвольно издаёт человек, прежде чем его душа уходит в вечность. Сам не понимая зачем, скорее машинально, Горький вытащил блокнот и карандаш. Записывать стало его привычкой, способом переработать душевную рану. Дрожащая, судорожно сжимавшая карандаш рука сама царапала слова, которые лезли в голову. Не обращая внимания на знаки препинания, он торопливо писал: «Каждая человеческая жизнь неповторима и единственна. Но как узнать ценность её? Оценить жизнь каждый может лишь применительно к своей жизни, к той, что дана тебе, а не другому. Есть ли мера жизни? Или всякий Человек — запечатанное письмо, и одна смерть его распечатывает»?
Вдруг к Горькому сзади подошел кто-то. Писатель различил серое лицо. Охрипший голос произнёс:
— Давно ли вы кормили ланаркских уток?
Может быть неуместность вопроса, может быть, странная внешность человека, или же, переживания этого дня, а скорее, всё вместе сыграли с Горьким злую шутку. В голове его раздался звук, будто щёлкнул электрический выключатель. Алексей Максимович покачнулся, посмотрел диким взглядом на говорившего, и, так и не поняв, кто перед ним, грохнулся на землю, рядом с убитым.
Тут Автор вынужден хотя бы частично возложить ответственность за столь прискорбное состояние пролетарского писателя на его друга, Александра Степановича Попова. До сей поры изобретатель радио представал перед читателем эдаким супергероем, без страха и упрёка, наблюдательным, смелым, не теряющим самообладания в самых отчаянных ситуациях. И вот, Автору не остаётся ничего другого, как уравнять чашу весов характера героя, положить в пассив несколько камешков.
