— Надо будет — и споем, и спляшем, — заверил Сковородников. Затем добавил любимое прежде выражение, всплывшее в памяти только сейчас: — А кому сейчас легко?
Яфет воспрял и зашевелил губами, беззвучно повторяя очередной сковородниковский словесный шедевр, чтобы лучше запомнить.
— Ну, до светских балов вряд ли дело дойдет, — сказал Ник Улин.
— Будем надеяться.
— Должен предупредить, что за званым обедом большое значение придается способу потребления еды, — сказал Яфет. — Так что подучите требования этикета. Не мешало бы и потренироваться немного, как правильно держать вилку и нож, как накладывать себе на тарелку пищу. Заодно — вспомните правила ведения светской беседы. Это очень важно.
— Вспомнить можно только то, что знал, — сказал Алексей Сковородников. — Ладно, где наша не пропадала. То, что не знал, можно додумать. Разберемся.
После завтрака он засел за учебу. Распорядком дня астронавтам отводилось много часов на самоподготовку, а во время надпространственного прыжка — так вообще рекомендовалось почти постоянно совершенствоваться в выбранной области.
Он не без оснований подозревал, что те, кто вернул его к жизни, не только устранили прежние его телесные недостатки, но и сильно усовершенствовали. Внутри, в голове произошли серьезные изменения: буквально каждое слово или воспоминание — он чуть ли не физически ощущал это — порождали длиннющую вереницу образов, вначале ясных и сложных, а далее постепенно размывающихся капризными призраками. Он стал лучше контролировать себя, мог совершать одновременно несколько дел. Чувствовалось также, что значительно улучшилась память — он без труда запоминал огромное количество информации.
Сразу по завершению курса медицинской реабилитации ему составили индивидуальную программу обучения. Чего только в ней не было! — выдержки из школьных учебников, видеоблоки, подборка художественных и научных книг, путеводители по музеям, составленные специально для него справки по всевозможным вопросам… Эверест информационных сведений, даже подступиться к которому поначалу было боязно. Для лучшего усвоения и запоминания ему посоветовали пользоваться специальными устройствами, называемыми гипноизлучателями. Присущее ему недоверие к техническим изделиям, конструкция которых была ему не известна, было побеждено очевидным свидетельством их полезности: при включении этих излучателей повышалась усидчивость. Существенный их недостаток заключался в том, что как-то не получалось под их воздействием думать о Лидочке Гиреевой. А также в несовместимости с работающим аудиплеером — приходилось прерывать поток мелодий и слов, связывающий его с прошлым.
Погруженный в занятия, он пропустил час, когда постепенно начали отключать реактивные двигатели, пока их тяга не стала нулевой, и «Элеонора» помчалась, набирая скорость без выброса массы.
Из гипнотического транса его вывел Яфет, напомнивший о намеченном светском мероприятии.
Отец
Отец и сын, король и император, вышагивали по кабинету нога в ногу, не в силах совладать с переполняющими их чувствами.
Ходили от стены к стене.
И меж ними словно стена была.
У входной двери почтительно замерли Степан Ламарк, глава императорской Службы безопасности, и Валерий Рагоза, начальник Службы безопасности королевства Ремиты.
Ламарк принял свою любимую расслабленную позу, удающуюся, вероятно, среди ремитцев только ему, и отрешенным взглядом изучал нечто, видимое тоже только ему; длинные спутанные волосы необычайной толщины покрывали его плечи белесым плащом. Рагоза стоял, виновато опустив голову.
— Так, значит, день за днем мне докладывают, что некие злоумышленники, проявляя чудеса изобретательности, препятствуют отправке экспедиции графа Благова, — с усмешкой, как бы рассуждая вслух, продолжил король. — Портят ценное оборудование, извращают планы работ, устраивают манифестации, специально изготовленные для астронавтов пищевые полуфабрикаты подменяют отходами производства… в общем, изо всех сил занимаются антиобщественной деятельностью. Обычными методами воздействовать на них, оказывается, нельзя, чтобы не инициировать дискуссию о самой экспедиции. Мол, решение, куда ее направить, было невесть как давно всесторонне обсуждено, установленным порядком принято и пересмотру не подлежит…
Олмир Обаятельный остановился перед начальниками служб, словно только что их увидел, и задиристо спросил:
— Было решение, или нет?
— Было, Ваше Величество, — эхом отозвался Рагоза.
Ламарк даже глазом не повел.
— Не подлежит оно пересмотру?
— Как Вам будет угодно, Ваше Величество, — устало промолвил Рагоза.
— Не слышу.
Ламарк был непоколебим.
— Не слышу ответа. Подлежит пересмотру план работ экспедиции Благова или нет?
— Нерационально копаться в прошлом, возвращаясь к обсуждению одних и тех же вопросов, — твердо ответил Ламарк.
Король хмыкнул.
— Всегда имеет смысл оглядеться по сторонам, чтобы выбрать более рациональный путь! С тех пор, как заговорили о нашей первой исследовательской межзвездной экспедиции, много чего произошло. Во-первых, звездочеты разобрались, что Медуза Страута пролетает далеко и посему ничем нам не угрожает. Во-вторых, со всех сторон посыпались предостережения и предложения не связываться с Перворожденными — пусть, мол, этим делом занимаются центральные службы Содружества. И, наконец, графу Благову, вице-командору Ордена Дракона, сподручнее находиться на Ремите. Особенно когда я, король, озаботился проблемой усиления руководства Ордена…
Олмир Обаятельный замолчал, давая понять, что не оставил попыток сдобрить перцем жизнь Адольфу Бюлову.
— Что это за ребячливое высокомерие — демонстративно игнорировать чужое мнение?! Даже если вы не желали пересматривать цели экспедиции, не разумно ли было, учитывая полученные предостережения, позаботиться хотя бы об усилении ее научного потенциала? Или, скажем, руководства. Граф Благов хорош на Ремите как авторитетный и уважаемый общественный деятель. Но окажется ли он на высоте в дальнем космосе как глава представителей всего человечества при встрече с чужим могущественным разумом?
Несколько минут стояла тягостная тишина.
— Ну да ладно, — продолжил король с артистически дозированной демонстрацией негодования. — Я согласился не касаться проблем, связанных с комплектованием экспедиции. Согласился с долговременным отсутствием Благова. И завертелся, как белка в мясорубке, стараясь побыстрее вытолкнуть нашу «Элеонору» в космос. Все затруднения были успешно преодолены, и тут выясняется, что меня водили в потемках, как слепого щенка. Что от меня злонамеренно скрывали важную информацию. Что, оказывается, главный инициатор якобы стихийного противодействия подготовки нашей экспедиции — мой приближенный. Более того, один из ближайших советников… Что вообще происходит в королевстве?! Куда мы котимся, господа хорошие?
— Ваше Величество, как я уже докладывал Вам, расследование этого уголовного дела взяла на себя императорская администрация. От меня потребовали хранить в тайне все следственные материалы, касающиеся графа Леверье…
— Потребовали!? Крутой компот! Кто что может потребовать от вас, кроме меня, вашего короля?
Вмиг запунцовевший Рагоза склонил голову.
— Так кто приказал вам водить меня за нос? Кто смог заставить вас лишать меня важной информации?
— Я, Ваше Величество, — пришлось Ламарку пересилить свою расслабленность.
— Вы? — деланно удивился Олмир Обаятельный, расплываясь в своей неотразимой улыбке. — Интересно-то как… У вас есть право вмешиваться в мои дела, нарушать государственное управление моего королевства? Кто вы такой, спрашивается? Расскажите-ка, это очень интересно.
— Этот приказ отдал я, — сказал император.
— Час от часу не легче! Сын, мы же договорились о разграничении полномочий. В чем дело? Ты все переиграл? Я сильно тебе мешаю? Может, решил снова превратить меня в прах и замуровать в урне? Или, от греха подальше, вообще избавиться от моей памяти, развеяв мой пепел по планете? Так скажи, не стесняйся. Я все пойму.
