и подруги. Однажды, родители полетели в Ленинград и не вернулись, а девочка Ира проснулась сиротой, поскольку все родственники от неё отказались, чтобы поделить весьма богатое наследство, оставленное родителями.
Дальше она с ужасающими подробностями рассказывала, что чувствовала, попав в детский дом, как по приказу замдиректора её поставили в такие условия, что другого выбора, как удочерение она для себя не нашла. Хотя если бы знала в подробностях, что её ждёт, возможно ещё дважды подумала. Рассказала она и о садистских наклонностях Пня, который любил её избивать розгами и ремнями, перед тем как совершить соитие, а также другие его извращения, которые он мог проделывать только с ней, поскольку нормальные советские женщины такого бы точно над собой не потерпели. И закончила Ира тем, что оказывается является не первой его «дочерью», которая у него была. Первая пропала без вести и до сих пор не найдена, так что весьма вероятно, когда Пню надоест и она, Ира также пропадёт с лица Земли. Сказала она это так спокойно, что у меня волосы встали по всему телу. Я посмотрел на девушку, но она и правда стояла со спокойным лицом, словно рассуждала о какой-то мелочи.
Закончила она рассказ как раз под конец тренировки и попрощавшись, мы разошлись каждый своими дорогами, чтобы не вызывать больших подозрений у Пня, который точно за нами наблюдал, Ира это мне подтвердила.
Всё мной запрошенное она смогла принести, хоть и по частям за три следующие недели. Ничего объяснять я ей не стал, чтобы она не была в курсе, и стал готовить орудие возмездия. Для начала я по ночам пробирался в учительский туалет и выковыривал с помощью шила отверстие в сидушке, в которую пролезет гвоздь. Закончив с этим, я стал с помощью напильника вытачивать в гвозде канавки, чтобы он превратился в своеобразный штык, а когда сделал и это, то своровал на кухне кусочки потрохов от куриц, и размельчив их ножом, положил в презерватив, туда же погрузил гвоздь с наткнутым на остриё кусочком пробки, чтобы он не порвал резиновое изделие, затем дополнил это всё калом и мочой, которых в общих туалетах интерната было более чем достаточно. Ничего своего я понятное дело не оставлял, во избежание. Обернув полученный предмет носками, я засунул его в ещё один презерватив, а уже тот заматывал в свой свитер и клал его по ночам на батарею, якобы просушиваться.
Когда это всё добро неделю настоялось, оно стало такого запаха, что я чувствовал его даже через замотанную вокруг рта майку, смоченную водой и одеколоном. Избавившись от всего, кроме гвоздя, я выбрал день, когда Пня не будет в школе, а, следовательно, большинство воспитателей уйдут по домам, поскольку следящего ока начальства в интернате больше не наблюдалось и вложил гвоздь в заранее проделанное в сидушке отверстие и поднялся на второй этаж, затаившись. Всё произошло точно, как и прошлый раз, с одним лишь отличием, что вскоре раздался громкий вопль, когда кто-то наколол свою жопу на мой гвоздь-штык, и судя по матам, это был именно нужный мне Бугор. Выбежав из туалета, он сопровождаемый громким ржачем своего друга побежал сначала к зеркалу, а потом аптечке, замазывать рану йодом и заклеивать её лейкопластырем. Я же, когда они убежали, тихо вернулся и вытащив из сиденья гвоздь, скрылся во тьме, словно ниндзя, сделавший своё чёрное дело.
На завтраке Бугор садился уже осторожнее, чем вчера, а друг и некоторые воспитатели его подкалывали, закатываясь смехом. Его привычка падать на унитаз была видимо общеизвестна и порицаема, поскольку никто не хотел срать просто в дырку, если унитаз расколется под весом переростка, а потому, его жалобы и угрозы, что он найдёт и накажет шутника, воспринимались только весёлым смехом.
Я же, на все умоляющие взгляды Иры просто молчал и говорил не знаю, о чём она говорит. Её это бесило, она злилась, ругала меня, но ничего сделать не могла. Хорошее настроение к ней вернулось только спустя неделю, когда на завтраке Бугра не оказалось, зато распространился слух, что его с большим жаром и без сознания отвезли в больницу. Во всём интернате наверно только один человек — Серый, сочувствовал этому человеку, все же подростки до единого, были счастливы. Опущенные парни, хоть и сидели теперь отдельно от всех, но зато снова в школьной мальчишеской форме, а та, кого насиловал Бугор всё это время, вся светилась, пристально вглядываясь во все лица кругом.
Когда же через три дня пришла весть, что Бугор умер в больнице от заражения крови, всеобщему ликованию не было предела. Радовались все от мала до велика. День его смерти, в интернате отмечали лучше, чем Новый год.
* * *
Через пару дней, когда слухи и подозрения в том, как умер человек утихли, Серому, оставшемуся в одиночестве, приставили Губу и Быка. Новые подчинённые, почувствовав усиление своего статуса и власти, стали избивать всех подряд, задирая даже погодок старшаков, с которыми раньше жили. Интернат снова притих, поскольку «Волги», прекратившие появляться на нашем дворе по выходным, после смерти Бугра, снова заняли там свои места, иногда приезжая сразу по две.
Ира долго не показывалась, поскольку я знал, что она болеет, но когда она однажды появилась на стадионе, то лицо её при виде меня расплылось в широкой улыбке.
— Ванечка, — едва ли не с придыханием поздоровалась она.
— И вам не хворать, — спокойно заметил я, занимаясь с гирей.
— Бука! Я так по тебе соскучилась! — она мечтательно прикрыла глаза.
— Зато я нет, — решил я грубить до конца.
— Я так счастлива! А ты бы знал, как ОНА счастлива! — Ира покачала головой, — умоляет меня рассказать кто и как это сделал.
— Надеюсь у тебя ума хватает молчать?
— Ваня! — обиженно посмотрела она на меня.
Закончив силовые упражнения, я пробежал с десяток кругов и впрягся в упряжь.
— Садись, снег уже сходит, скоро твои покатушки закончатся.
— Эх, жаль, — сообщила она, крепко, словно клещ, впиваясь руками и ногами в железный предмет.
Мой первый же старт, изумил как меня самого, так и пискнувшую Иру, которая кубарем, вместе с санками улетела в оплывающие, чернеющие под весенним солнцем сугробы. Остановившись, я изумлённо посмотрел на свои руки и ноги. Ещё вчера я не видел ничего особенного, но уже сегодня, всё изменилось. Ноги снова удлинились, бёдра стали тоже чуть длиннее, а мышцы на них стали более эластичными, чем я видел вчера. Произошло всё ровно то же, что и тогда, когда я заметил эту странность первый раз.
