зашло «на раз».
Слова и музыку «джазбандитам» подсказал я и, это были песни из кинофильма «Мы из джаза»:
'А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо е… А поезд тихо шел,
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял, а у окна стоял,
А у окна стоял чемоданчик.
А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери, а ну-ка убери,
А ну-ка убери свой чемоданчик
А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу, а я не уберу,
А я не уберу свой чемоданчик!
Он взял его и выбросил в окошко
Он взял его и выбросил в окошко
Он взял его и вы… Он взял его и бро…
Он взял его и выбросил в окошко.
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой, а это был не мой
А это ведь был тещин чемоданчик
Свидетельство лежало в нем о браке,
Свидетельство лежало в нем о браке,
Свидетельство лежа… Свидетельство в нем бы…
Свидетельство лежало в нем о браке.
Теперь я холостой и неженатый,
Теперь я холостой и неженатый,
Теперь я холостой, теперь я холостой,
Теперь я холостой и неженатый!'
Когда народ самозабвенно зашёлся в до сих пор модной «Пролетарочке», обратился к своим:
— Пойдём, ребята, наверх — разговор есть. Только толпой не ломитесь — народ решит, что пожар и возникнет паника… Подавят ещё друг друга! По одному, по двое и не в раз.
Смотрю на подошедшего было из-за соседнего столика Барона, где он о чём-то о своём — о чекистком, увлечённо беседовал с Головановым:
— Миша! А ты обеспечиваешь безопасность — чтоб никто не подслушивал. Опять же — не стой у дверей городовым на околотке, а подходи к делу творчески. Как все выйдут — зайдёшь, поговорим и с тобой.
— Как скажешь, Серафим.
Я первый и вслед за мной вскоре, все кроме оставшегося с Александром Головановым Михаила Гешефтмана — собрались с одном из служебных кабинетов на втором этаже, любезно предоставленном Надеждой Павловной.
* * *
В мой «ближний круг» — кроме Ефима Анисимова, отсутствующего здесь Михаила Гешефтмана, Кондрата Конофальского, Елизаветы Молчановой и близнецов Ваньки да Саньки Телегиных, не так давно вошёл старший сын Клима — Касьян Крынкин. Последний — парень на два года старше выпускников, обладающий явными организационными способностями и, ныне вместо Ефима — является Секретарём волостного исполкома комсомола. Кроме него к нам присоединился Ксенофонт Мартьянов — суперобщительный малый и, главный редактор единственной ульяновской газеты «Красный глас».
Кроме наших ульяновцев, здесь был двое из Губкома РЛКСМ: парень из Ардатова Павел Керженцев — правая рука Ефима по «Ударным комсомольским отрядам по борьбе с хулиганством» (УКО) и нижегородец Николай Бородин — лидер движения «Ударные комсомольско-молодёжные строительные отряды» (УКМСО), или с моей лёгкой руки — «Красные бригады»…
В общем, собрались все те, кому я мог с почти стопроцентной уверенностью доверять…
Почему?
Уже давно не верю в дружбу, любовь — если речь не идёт о кровных родственниках, конечно. В отношениях между сторонними людьми, всегда царствует голый и расчётливо-циничный прагматизм — пусть и подчас неосознанный или скрывающийся за красивыми словесами. Я мог доверять этим людям — потому, что они видели во мне «трамплин» — лидера, который мог подкинуть их «повыше» и, желательно — на самый «властный Олимп». Однако, увы, сегодня я — «сбитый лётчик» и, могу помочь лишь мудрым советом — сняв «розовые шоры» и чуть-чуть приоткрыв занавесочку над грядущим.
Когда расселись — кто на диване, кто в креслах или на стульях, а кто и на подоконнике, я оглядев присутствующих, начал:
— Друзья! Первым делом я расскажу вам, для чего я пригласил сюда Павла Николаевича Мостовенко. Этот человек — не только революционер и участник Гражданской войны в прошлом…
Я пропустил, что до 1922 года он был заместителем у Наркома по делам национальностей Сталина, с которым был знаком ещё с обороны Царицына.
— … В данный момент он — директор Всесоюзной промышленной академии, а в будущем — ректор Московского Высшего Технического Университета (МВТУ) имени Баумана.
Пока переглядываются, я:
— Я с ним договорился: завтра после обеда — собеседование, а через год — когда заработаете после школы необходимый «пролетарский» стаж, вы — слушатели Академии.
Там, учились многие будущие представители кремлёвской элиты: из наиболее известных жена Сталина — Надежда Аллилуева, Никита Хрущёв… Такие знакомства моим ребятишкам не помешают.
К Ваньке да Саньке, младшим присутствующих минимум как на год:
— Ну а вы — когда закончите школу и отслужите срочную.
Те, переглянувшись:
— Мы хотим учиться на красных командиров.
— Тогда вам к Елизавете — она у нас с командирами знакомство водит.
Когда до ребят дошло, соскочили и, принялись скакать вокруг меня:
— УРА!!!
Пришлось, улыбаясь прикрикнуть:
— Угомонитесь, демоны!
Дождавшись, когда успокоятся, я:
— Понимаю, что сейчас испорчу вам праздничное настроение — но так быстрее моя мысль дойдёт до вас и, крепче запомните.
Помолчав (сомневаясь, а надо ли?), собравшись с духом, я начал:
— Я сделал для вас всё, что смог. Дальше каждый из вас должен идти вверх самостоятельно… Или, в группе — вам решать.
Все, переглянувшись и дружно:
— Только в группе, только все вместе! Как альпинисты — лезущие на гору покорять непреступную вершину! Как ты учил, Серафим!
Машу рукой, успокаивая и требуя тишины:
— Хорошо, хорошо! Но как бы там не было — ваш путь к вершине будет труден и опасен. Вы смертельно рискуете двигаясь по нему и, чем выше — тем риск будет более смертелен. Согласны ли рискнуть всем, в том числе и собственными жизнями?
Минута тишины, показавшаяся вечностью, вдруг взорвалась:
— ДА!!! СОГЛАСНЫ!!!
— Тогда слушайте меня и не перебивайте, пока не закончу.
* * *
Далее, мой монолог с паузами — чтоб могли осмыслить:
— Не верьте, что все люди одинаковые, или их можно переделать: подавляющее большинство — предпочтёт безопасность смертельному риску… Вы — из тех, кто предпочитает риск безвестному существованию — поэтому вы здесь, а я с вами сейчас говорю.
— Маркс, Энгельс и даже Ленин — такие же люди, как и все и, не надо
