Лекарства, которыми я накачался перед выходом, все еще действовали, но все увеличивающаяся боль в ноге и шум в голове, давали понять, что в ближайшее время меня ждет явное ухудшение состояния. Благодаря моим указанием рота, получившая пополнение вышла на исходные рубежи, когда на востоке забрезжил рассвет была дана команда на атаку.
Под присмотром двух бойцов, которых мне выделил капитан, примостился возле дерева на кромке леса и, достав СВУ, взял на прицел позицию пулеметчиков, которые реально могли осложнить жизнь красноармейцам. Один из них, седоусый дядька лет пятидесяти с черными артиллерийскими петлицами одобрительно засопел и повернувшись к нему, коротко спросил:
— Артиллерист?
— Так точно, товарищ капитан.
— Скорректировать огонь сможешь?
— Это как?
— Берешь бинокль, говоришь цель, ориентир, смещение. Кого выбирать знаешь?
В рассветных сумерках я увидел довольную улыбку.
— Так точно. Офицеров противника.
— Нет, сначала пулеметчиков, расчеты зенитных орудий, а потом и за офицеров приняться можно. Понятно.
Взяв протянутый бинокль, дядька согласно кивнул, и чуть повозившись с настройкой, шепотом ответил.
— Готов товарищ капитан. Ориентир отдельно стоящее дерево. Вправо пять, пулемет. Расчет два человека.
Поводив стволом, в сумерках увидев искомую цель, аккуратно довел маркер прицела на грудь бодрствующего немецкого пулеметчика. Все вокруг для меня стало серым и неинтересным, кроме этого гада каске, который потягивался и зевал и время от времени тер глаза.
Наши бойцы как тени вышли из леса и молча, без криков и матов, как это принято, рысцой пошли в атаку, все больше и больше набирая скорость, стараясь успеть преодолеть свободно простреливаемое пространство, где они были как на ладони у немецких пулеметчиков и расчетов скорострельных малокалиберных зенитных орудий.
Зевающий немец встрепенулся, увидев красноармейцев, что-то крикнул и, приложив к плечу приклад пулемета, стал целиться в бегущих по полю красноармейцев.
БУМ! Винтовка несильно ударила меня в плечо и немец, получив пулю, исчез из поля зрения, упав на дно окопа. Тут же возле пулемета нарисовался второй номер, удивленно рассматривающий поле с бегущими по нему русскими.
— Второй номер…
БУМ! Немец упал всем телом на пулемет и так остался лежать. Артиллерист азартно наблюдающий за моей стрельбой уже давал новое целеуказание.
— Группа грузовиков. Слева двадцать зенитная пушка, расчет готовится открыть огонь.
БУМ! БУМ! БУМ! С небольшими интервалами я спокойно и как-то отстраненно отстреливал расчет зенитной пушки, из которой вредные немцы уже хотели открыть огонь по красноармейцам и даже сделали несколько выстрелов. Снаряды ушли выше и с грохотом взорвались в вершинах деревьев. Скрываться уже не было смысла, и вся орава дико заорала и раннее утро наполнилось воем "УРА!". До немецких позиций оставалось не более сотни метров, когда оттуда застучали несколько пулеметов и захлопали множество винтовок. Я как мог, поддерживал огнем, один за другим отстреливая самых активных немцев, но силы были не равными и жиденькая цепь советских солдат на глазах редела. До позиций противника добежали не более трех десятков и сходу ввязались в рукопашную схватку. С самого начала было понятно, что силы слишком не равны и атаковать ротой целый батальон весьма неразумно, но задача была поставлена, и солдаты шли в безнадежную атаку. Пока на этой стороне немцы успешно отражали атаку русских, с другой стороны на их позиции вломилась более многочисленная группа с переправы, и теперь уже противник оказался в тяжелом положении. Вокруг машин, многие из которых уже пылали, врукопашную сошлись несколько сотен русских и немцев. Отвлекаться на красочность такой картины не было времени, и расстреливая четвертый магазин, я коротко бросил одному из сопровождающих:
— Набивай…
Тот что-то неразборчиво пробурчал, но я снова приложился к прицелу и, наведя маркер на очередного противника, нажал спуск. Минут через двадцать бой стал стихать, и со стороны захваченной немецкой позиции в воздух взлетели две красные ракеты.
— Что будем делать, товарищ капитан?
Артиллерист-корректировщик опустив бинокль, вопросительно смотрел на меня. Его понять можно было — командир, который им дал задание лежит в поле метрах в двадцати от позиции пулеметного расчета, где я завалил первого немца.
— Уходим. У нас своя задача…
Снова лес, снова под ногами шелестит пожухлая листва под моими сапогами и солдатскими ботинками. Пришлось блуждать больше часа, пока смог найти место, где оставил раненного Ненашева. Картина конечно была почти идиллическая — капитан спал, обняв маленькую девочку, закутанную в спальник. Я так стоял над ними несколько минут, пока веки Ненашева не дрогнули и он непонимающе уставился на меня, пытаясь понять, кто я такой и где он находится. Ему понадобилось не меньше десяти секунд, чтоб осознать свое положение, и, посмотрев на спящую девочку, шепотом, но как-то грустно сказать.
— А это ты, майор…
Интересно, что я его прекрасно понял.
— Жизнь до войны снилась?
— Как догадался?
— Самому такие сны часто снятся.
Ненашев увидел стоящих сзади бойцов, уже осмысленно глянул на меня.
— Нашел помощь?
— Почти. Там попытались деблокировать группу возле переправы и сбили немецкий батальон, перекрывший дорогу. Но новости не очень. На аэродроме немцы.
— Что будем делать?
— Надо идти до линии фронта, и выходить на особый отдел какого-либо соединения, у которого есть прямая связь с Москвой.
Бойцы с интересом прислушивались к моему разговору и артиллерист, слышавший, что Ненашев назвал меня майором, неопределенно хмыкнул.
Оглянувшись, я понял, что надо что-то делать и порывшись в разгрузке и достав из потайного кармана свою НКВД-шную ксиву, повернулся к бойцам.
— Майор Кречетов, главное управление государственной безопасности. С этого момента поступаете в мое распоряжения для выполнения государственного задания особой важности. Понятно?
Оба как-то обреченно буркнули "Так точно" и стали ждать развития ситуации.
Через час, мы снова шли по лесу. Я нес на руках девочку, закутанную в спальник, все еще прижимающую к груди свою куклу, а сзади, на импровизированных носилках, сделанных из нарубленных в лесу относительно прямых жердин, солдаты несли потерявшего сознание Ненашева. Уже привычно, как нечто само собой разумеющееся явственно слышалась канонада, и наш маленький отряд целенаправленно шел на восток, к предполагаемой линии фронта. Снова поднялся ветер и лес, как вчера, наполнился шумом и после обеда как дополнение к картине всеобщего уныния пошел мокрый, неприятный снег. Остановившись на привал, разожгли небольшой костерок и, вскипятив немного воды, я заварил из пакетика чай, и мы немного согрелись, попивая ароматный напиток, который в таких условиях казался еще вкуснее. Бойцы, зная про мою ведомственную принадлежность, попивали горячий напиток, стараясь не задавать лишних вопросов, но, тем не менее, я ощущал на себе, точнее на моем снаряжении заинтересованные взгляды.
