Глава XII
Домой я пришел ближе к вечеру – загулялся по городу, твердо памятуя, что курить посреди улицы не стоит. Мысли мои были в некотором беспорядке. Складывая два и два в привычной системе исчисления, получалось, что я тут буду выполнять функции бойцовой собаки, которую пока без устали проверяют, причем на износ – инцидент с Фарлофом произошел, пока с меня еще и швов-то не сняли… А дальше что? «Мавр сделал свое дело»? М-де. В который раз я с грустью подумал, что понимаю старика Тайра, который сидел себе на необитаемом острове, наплевав на все на свете: государства, границы, интриги, положение в мире и прочую дребедень. Уйду вот в леса, ищите себе другого бультерьера. Но я уже понимал, что никуда я пока не побегу, – здесь было очень и очень интересно. Да и везло пока. Непростительно везло. Весь опыт моей предыдущей жизни мягко напоминал мне, что шерсть на загривке опускать рано. И кстати, когда мы, наконец, начнем строить Ярославль? В той жизни я в нем не бывал, но зато увижу, так сказать, самые истоки. Напишу на какой-нибудь стене попрочнее пару иероглифов, чтобы потом археологи взвыли, пытаясь понять, что случилось и откуда в Ярославле о ту пору оказался грамотный и хулиганистый японец?
Я усмехнулся сам себе, на левую сторону, как обычно. Конечно, такого писать не стоит, и надеюсь, что мои окурки к моменту начала раскопок превратятся в пыль. Иначе точно у кого-нибудь будут проблемы – фильтр от сигареты с тысячелетней историей. Да он на аукцион уйдет. «Не исключено, что эту сигарету курил, думая о судьбах родины, сам Ярослав Хромой!» И какой он хромой, кстати? Я никакой хромоты не заметил, правда, он предо мною и не маршировал. Нет, все равно, привычка схватывать все черты человека, с которым общаешься, меня ни разу еще не подводила, а действовала она уже давно самостоятельно, так глубоко вошла и въелась. В конце концов, когда бы не она, как бы я тогда был жив по сю пору, учитывая веселую работу моих последних лет? Или же он охромеет чуть позже, несмотря на все ссылки на летописцев? Если он уже перестал выплачивать папаше ежегодную дань, то может и охрометь, его родитель кротостью никогда не отличался. Что-то больно я весел нынче. Не с чего веселиться-то. Сейчас встретят у дома варяги – и все. Не то чтобы уж страшно, но ужасно, признаться, обидно. В кои-то веки что-то складывается одно к одному и становится все интереснее, а тут нате вам.
Тут, наконец, предстали передо мною ворота родного со вчерашнего дня дома. Никаких варягов, равно как и вообще кого бы то ни было, рядом не оказалось, что не сильно меня опечалило. Дома тоже оказалось все в порядке, а Дед, как мне показалось, даже обрадовался, но забубнил недовольно, видать для приличия:
– Где лытаешь, Ферзь? Темнеет уже.
– Дед, так я человек княжий, как велят, так и живу. Никто тут по мою душу не наведывался, пока меня не было?
– Нет, никого не было. Аль ждешь кого? – Дед прищурился.
– Не то чтобы жду, но могли быть. Я сегодня варяга на княжьем дворе в поединке убил.
– Знаю. Правильно и сделал, – сурово сказал Дед.
– Так что на рынке я, Дед, не был, баб не купил, собак тоже. Как-то не сошлось.
– Не будь то мудрено, само собой, что не до баб, когда человека убил. Хоть даже и варяга.
Судя по всему, Дед не был интернационалистом. Оно, наверное, правильно – еще бы нежить, которая, почитай, все традиции блюдет, к иноземцам была ласкова.
– Завтра пойду, наверное. Если опять не велят ко двору явиться, – утешил я домового.
– Если арабок будут продавать, не бери. Бабы смазливые, но у нас мрут быстро, зимы наши не переносят.
– Так если в доме сидеть, а выходить одевшись, может, и ничего? – уточнил я у сведущего Деда.
– А ты, поди, на арабку нацелился? – язвительно спросил Дед.
– Да там видно будет, – невесть почему, смутился я. Видимо, оттого, что до этого женщин на торгу не покупал. Дед хихикнул.
На этом бабья тема сошла на нет, мы с Дедом разложили припасы и приступили в полном молчании к еде. Дед снова унес часть со стола Дворовому и Баннику, а я не мешал, естественно. Со всеми домашними нежитями я собирался поддерживать по возможности самые хорошие отношения. На данный момент, как ни крути, а они оказались моей единственной семьей. И то – с кем еще мне тут общаться? Самая лучшая для меня компания. Дед, Дворовый и Банник. Еще Овинник, наверное, тут есть, правда, вряд ли я буду сеять и пахать.
Мысль заработала. Вот что. А устрою-ка я додзе прямо во дворе. Двор огромный, обнесу частоколом повыше, покроем крышу – в смысле, уные обнесут и покроют – и вперед, за знаниями? Пол уложим досками, глядишь, печь поставим или две… Я поискал листок и ручку, сам себе непонятно хмыкнул, не найдя ни того ни другого, нашел в растопке березовое полено и ободрал с него бересту, тонко заострил несколько угольков из очага и сел творить. И что, что мое додзе будет без «пагодной» крыши и без резных фигурок со львами, тиграми и драконами? Обычное, даже типичное, осмелюсь сказать, древнерусское додзе, каких много… Будет… Когда-нибудь. Готово!
Получившийся у меня на бересте сарай приблизительно отвечал потребностям нашего климата, особенно зимой. Продухи сверху (не русскую же печь там ставить!) прикрывались скатами крыши, пазы меж бревнами утеплим пенькой, промажем смолой, воротца приделаем, как в скотиньем хлеву, – примерно так. Горд я был так, словно только что лично, между парой сигарет, придумал и нарисовал подробный план к садам Семирамиды. Так. А что с казной? Вроде из трат намечались собаки и бабы, да и жрать что-то надо, неизвестно, зачислен я на полное довольствие или нет. Ненавижу неопределенность. Вот что! Надо к Ратьше подойти с идеей: дескать, зачем варягам видеть, чему уных учат, глядишь, соорудим ошейник для варяжьей вольницы… Под руководством некого Ферзя, добрейшей души человека с провалами в памяти, когда ему это выгодно.
Я призадумался. Пойдет ли Ратьша на это? А князь? Со всеми прилагающимися деталями? А не было ли это целью некого Ферзя – войти в доверии и создать некий очаг la resistance? Прямо под светлыми княжьими очами? Полсотни преданных и обученных уных под боком – это вам не сотня лапотников в лесу. Это переворотом пахнет. А не взять ли нам добрейшего Ферзя за строжайший караул и не накалить ли ту железину, которая его с первого дня дожидается? Резонно? Вполне. Тогда почему мне был оказан такой почет? Почему я не в темнице с парой крепких ребят с глазами воблы, для вящей разговорчивости оснащенных дыбой и клещами? Ждут, не проявятся ли мои соратники? Сообщники и наниматели? Резонно? Опять резонно. Может, не покупать собак и баб? А то останутся на Деда, кому они нужны? Ну баб-то разберут, наверное, а собаки? Это вам не бабы, это собаки, с ними так нельзя. Хотя, если что, меделянов охотнее баб разберут, это зверье в цене. О чем я думаю, собственно? Сам себе дело шью? Нет, отнюдь. Я прикидываю, стоит ли высовываться и клянчить у Ратьши возможности создать, подальше от княжьих глаз, отрядик la resistance? Причем на княжьи же деньги, что самое интересное. Да, в конце концов, черт с ним, если удумали дыбу, хуже уже не будет. А так – позволят для проверки, проверят, успокоятся, станут доверять наконец. Эдаким ты, Ферзь, политиком стал! Прямо-таки дворцовый интриган, мелко не кроши! Денег я не на обсерваторию Караколь прошу, одни бревна нужны да доски, а труд у нас, так скажем, дармовой – первые признаки будущих субботников, в данном случае, руками учеников. И – добро. Утром же пойду на княжий двор, «взывать у врат дворца».
