– Говно сталюга, – произнес он нараспев, широко улыбаясь. – Я бы такой штукой даже огурцы резать постеснялся. Но баланс ничего, приличный. Надо бы им тоже чего-нибудь подарить, как думаешь?
– «Пингвин» свой отдай, – сказал Алексей. – Сам же говорил: шмотье на «пингвины» сменяем.
– Это мысль, – одобрил Черепанов. Улыбнулся еще шире, поднял двумя руками свернутый комбинезон, произнес очень торжественно своим рокочущим басом: – Вручаю вам, Фретила и сыновья, сей небесный прикид. Желаю вам никогда не надевать его, ибо ходить в нем вне условий невесомости просто омерзительно. Тем не менее эта совершенно бесполезная для вас вещь замечательно блестит и переливается, а также имеет надписи на двух языках, в которых сообщается, что она есть собственность российского космофлота и изготовлена персонально на меня, Геннадия Черепанова.
Фретила с домочадцами внимали речи командира стоя, с такими благоговейными лицами, что подполковнику стало неловко, а Алексей изо всех сил сдерживался, чтобы не ухмыльнуться.
Расстались также крайне торжественно.
Половину пути к «гостинице» Коршунов неоригинально иронизировал над речью командира и его внешним видом. Но потом Черепанов походя заметил, что юморист Коршунов потеет и мучается в «пингвине», а он, Геннадий, чувствует себя вполне комфортно. Коршунов обдумал этот факт и заткнулся.
Глава двадцать первая
Алексей Коршунов. Утонувший кораблик
– М-да, – пробормотал Черепанов. – Надо было вчера прийти.
От спускаемого аппарата осталась только макушка, украшенная шпилем антенны.
– Как же он мог утонуть? – изумился Алексей. – У него же положительная плавучесть.
– Это болото, а не океан, – сказал подполковник. – Ладно, давай стропы резать: парашют вытаскивать будем.
Коршунов поглядел на двухцветное полотно, испещренное грязными пятнами и желтыми лужицами болотной воды. Парашют накрывал маленькое болотце почти целиком: от края до края.
– А смысл? – спросил Алексей, уже представляя, какая это морока: освобождать и вытаскивать тысячи квадратных метров шелка. – Отмахнем кусок этой хреновины – и хорош.
– А такой смысл, что на эту хреновину мы с тобой весь этот поселок с хундсами и хундилами сменять сможем. Давай, не валяй дурака, лезь, а я подстрахую.
Провозились они изрядно, почти до вечера. В грязище перемазались по уши. Ткань пришлось разрезать на десяток кусков, иначе было не управиться. Добычу выполоскали в реке. И сами помылись. Разложились на травке: на просушку.
– Эх, – вздохнул Коршунов, глядя на акры бело-красного шелка. – Какой ориентир с воздуха!
Но командир думал о своем, мечтам не предавался.
– Может, и хорошо, что аппарат затонул, – сказал он. – Целее будет. Местные – народ предприимчивый. Залезут – еще испортят чего-нибудь. Или пустолазные скафандры сопрут, а они – по лимону баксов каждый.
– Брось, Генка, – сказал Коршунов. – Никто тебе счет не предъявит. Некому. Давай лучше о приятном поговорим: о той девчонке, как ее – Рагнасвинте.
– Ага, – ухмыльнулся Черепанов. – Женимся, хозяйство заведем, землю пахать будем… Лепота!
– Да ты что? – испугался Алексей, представив описанную перспективу. – Не хочу я – в фермеры. Ты же говорил, помнишь? Ну, про полководцев?
– Говорил, – согласился подполковник. – Я – в полководцы, а ты – в фермеры. Будешь тут землю пахать, хундсиков с хундилками плодить… А я Рим возьму и императором заделаюсь. Как думаешь, есть тут Рим?
– Понятия не имею, – буркнул Коршунов. – Но землю пахать да блох кормить я точно не буду. Ты что же, бросить меня нацелился? Не выйдет! – Он с опозданием сообразил, что Геннадий шутит.
– Нервы беречь надо, – назидательно произнес Черепанов. – И желания свои – ограничивать возможностями. – Он широко ухмыльнулся. – Или крестьянка Рагнасвинта, или гарем из римских куртизанок. Что предпочитаешь?
– У меня как-то две подружки были, сестренки троюродные, – мечтательно произнес Коршунов. – Татарочки. Так вот однажды…
Глава двадцать вторая
Хундила, Вутерих, Ханала и прочие
Пока «боги» в поте лица отвоевывали у болота движимое, вернее, летающее имущество, в доме старейшины и основателя поселка почтенного Хундилы имела место весьма серьезная беседа, напрямую касавшаяся этих самых «богов».
Участниками беседы были сам старейшина, почтенный старец Ханала и племянник Хундилы Алзис, пришедший к дяде занять мешок зерна – да так и оставшийся до обеда. Присутствовали также заявившиеся с важной информацией Вутерих и Герменгельд.
Вутерих был мрачен, Герменгельд – задумчив. Хотя насчет дум Герменгельда никто в селе давно не обольщался. Невелик умом Герменгельд. Что ему было от богов выделено, все в рост пошло, на ум ничего не осталось.
Как сказано, речь шла о пришлых «богах». Вутерих, уже составивший о них свое мнение, высказался однозначно:
– Чужие это боги – и весь сказ.
От волнения он даже кулаком по столу двинул.
– Чужие это боги. И зло замышляют. – Вутерих угрюмо посмотрел на Хундилу. Старейшина сидел, целиком погруженный в думы.
Алзис вместе с Герменгельдом налегали на пиво, оставшееся после вчерашнего совместного пиршества. Оно, конечно, неважное пиво варят в доме Хундилы, кислое и водянистое. Но коли другого нет…
Вутерих пива почти не пил, ораторствовал.
Это же неслыханное дело, чтоб боги к чужим племенам приходили. Это же нарушение всех обычаев, что земных, что небесных! У каждого народа – свои боги, коим и следует жертвы приносить и у коих помощь испрашивать. А чужие боги – что? Даже и захотят помочь чем, так откуда им ведомо, что чужому народу требуется? И опять же, свои боги обидятся. Уж своих-то богов мы знаем. Если обидятся – беда. А эти? Что у них на уме?
– М-м-м… – протянул Хундила, вроде бы и соглашаясь и вроде – с сомнением. – Так говоришь, единоборствовали на берегу?
– Единоборствовали. – Вутерих нахмурился. – А прежде с божеством реки общались. Только я вот что думаю. Не воинские это боги. И Герменгельд так считает.
Герменгельд хрюкнул, соглашаясь.
– Может, это скотские боги, – подал голос Алзис, племянник, тощий, рыжий, с оттопыренными ушами. – Пригнать к ним скотину и посмотреть. Если это боги скотские, то благословят скот.
– Ага, они благословят! – насмешливо сказал Вутерих. – А через седмицу твой скот и падет. А богов – поминай, как звали.
Вутерих повернулся к Хундиле.
– Вот и Травстила-кузнец тоже сомневается, – сказал он.
– Что говорит кузнец? – Хундила помрачнел. Одно дело – Вутерих, другое – Травстила. У кузнеца глаз верный.
– Сам же слышал, – напомнил Вутерих. – Сомневается он. Кузнец, он как обычно – себе на уме. Только, заметь, от богов он стороной держится.
