Услышав сдавленное «ах!» Джулианы, Джемми мигом спрыгнул с постели и спрятался за занавеской. Умная собака…
Патрик тотчас занял освободившееся место на постели и принялся расшнуровывать свои грубые ботинки, силясь скрыть улыбку злобного торжества. Скинув обувь, он с наслаждением вытянулся на матрасе, не нарушая, однако, невидимой линии фронта, пролегающей между ними.
Чаннинг мысленно взмолился, чтобы Джулиана невзначай не треснула его чем-нибудь тяжелым по голове за столь вопиющую наглость. Однако совершить таинство первой брачной ночи было совершенно необходимо – и, сознавала Джулиана это или нет, он медленно, но неумолимо стал к ней приближаться. Так Патрик обычно подходил к норовистому животному, чтобы выполнить врачебные процедуры.
Патрик на мгновение прикрыл глаза, наслаждаясь ее запахом. Даже в этом они были словно небо и земля. От Джулианы исходил нежный аромат чистой кожи и душистого мыла, а от Патрика несло хлевом, пóтом… а возможно, и кое-чем похуже.
И все же… как это ни бесило Патрика, Джулиана притягивала его словно магнит, и этому притяжению он не находил научного объяснения. В ее присутствии мистер Чаннинг утрачивал привычную ясность мысли, ему изменяла его железная логика. Рядом с Джулианой он непостижимым образом переставал походить сам на себя.
Или, напротив, становился собой?
Лежа возле нее на постели, Чаннинг задумался о себе, о своей жизни. Тут, в Мореге, он жил размеренно. Упорядоченно. И очень предсказуемо. Кому-то, вероятно, такая жизнь могла показаться скучной, но Патрика она вполне устраивала. Эта размеренность соответствовала его характеру. Впрочем, Патрик привык быть честным с самим собой и признавал, что особое удовольствие доставляли ему те нечастые моменты, когда он бился за жизнь животного, когда эта самая жизнь всецело зависела от него…
Сейчас, когда мистеру Чаннингу предстояло исполнить известную обязанность по отношению к Джулиане, он чувствовал, что это именно такой момент.
Когда-то давно Джулиана в шутку сказала ему, что когда он доберется до постели, то будет там думать о ней. Он и вправду думал о ней той ноябрьской ночью, в своей одинокой спальне. Думал о том, сколь умна эта юная леди. Вспоминал ее соблазнительную улыбку, сладкую, как тот поцелуй, что он нахально сорвал с ее уст… Патрик не отрицал и того, что думал о Джулиане куда чаще, чем следовало бы, – и даже после того как она прилюдно обвинила его в убийстве. Словом, эта вертихвостка сделала все возможное, чтобы он запомнил ее навсегда!
Какое-то время он глубоко дышал, успокаиваясь и напоминая себе, что она лишь средство для достижения совершенно определенной цели, а вовсе не источник наслаждения. Джулиана не светлая надежда на будущее, не горестное воспоминание… Джулиана его жена. Она принадлежит ему. И он обязан взять принадлежащее ему по праву.
Однако на ней все еще слишком много покровов…
– Несомненно, мне приходилось видеть вас куда более обнаженной, притом тогда, когда мы с вами были чужими друг другу. Но теперь вы моя жена…
Произнеся это, Патрик с удовлетворением отметил, как Джулиана мучительно зарделась.
– Думаю, обнажаться не лучшая идея… учитывая все обстоятельства.
Патрик оперся на локоть и слегка подался к ней, получая несомненное удовольствие от овладевшего ею смятения. Почему ему так нравится язвительно подтрунивать над нею? Не потому ли, что, вопреки желанию уколоть Джулиану, его тело безудержно стремится свести с ее нежным телом более близкое знакомство? Даже теперь, когда она едва не задыхается от ярости, а пространство между ними, казалось, прочерчивают невидимые молнии, он мучительно ее желает!
– Так вы желаете оставаться одетой сейчас? А вчера вечером только и делали, что раздевались передо мной. Однако сейчас, хоть я ни разу пока не моргнул, ничего подобного не замечаю.
– Вот и еще одна причина оставаться мне одетой. Говорят, не моргать очень вредно для глаз…
Лениво протянув руку, Патрик провел ладонью по складкам ночной сорочки, постепенно ее приподнимая, – и вот обнажилась нежная стройная ножка… Ощущения, владевшие им даже при виде одетой Джулианы, стремительно нарастали. Он осторожно, кончиками пальцев, погладил точеную лодыжку. И почувствовал, что Джулиана тотчас отозвалась на ласку – пусть инстинктивно, но и это неплохо для начала.
– Вам нет нужды разыгрывать сцену соблазнения, Патрик. Я понимаю, что означает эта ночь и что должно произойти. И наше с вами положение вовсе не предполагает обоюдного удовольствия.
Ее слова были сухи, однако слегка охрипший голос и сбившееся дыхание подсказали Патрику, что он движется в нужном направлении. Нелегко было понять, что это обычное волнение новобрачной (в чем он сильно сомневался) или неистребимое стремление Джулианы всюду и везде быть хозяйкой положения (в это Патрику верилось куда легче).
Он пристально поглядел ей в глаза:
– Странно слышать такие речи от леди, что целуется словно куртизанка и вполне охотно приносит брачные клятвы. Никто ни к чему не принуждал вас, Джулиана. Кстати, насколько я припоминаю, это была ваша идея.
Тут мистер Чаннинг, разумеется, слукавил. Однако мысль об их бракосочетании озвучила именно она.
На губах Джулианы заиграла недобрая усмешка:
– Это был единственный способ убедить вас вернуться вместе со мной в Соммерсби.
– Но не думаете же вы, что дело лишь в Соммерсби! – Пальцы Патрика легли на круглую белую коленку. – А если вы так думаете, призываю вас включить всю силу воображения и понять, что наш брак сулит много большее. Если вы намерены и дальше твердить мне про Йоркшир, то весьма затрудните нынче ночью мою задачу.
Даже сейчас при одной мысли о том, что его ожидает по возвращении в отчий дом, Патрика едва не разбил паралич. А в постели с женой в первую брачную ночь это было совершенно излишне.
Джулиана слегка прикусила пухлую нижнюю губу – и тело Патрика вновь ожило и воспламенилось, а мужское естество под нижним бельем словно взбесилось. Джулиана медленно – намеренно медленно – легла на постель.
– Простите меня. – Она вздохнула, хотя в этом притворном вздохе не было и тени сожаления. – Это был очень долгий день, и, признаюсь, мое воображение, как вы изволили изящно выразиться, рисовало куда менее ужасные картины, чем путешествие почтовым дилижансом из Ивернесса.
Проклятье! Даже то, что она проделала столь утомительный восьмичасовой путь в грязном скрипучем дилижансе, не охладило его пыла. Склонившись над ее распростертым телом, мистер Чаннинг приблизил лицо к лицу Джулианы… и замер, не касаясь губами ее губ. Этот поцелуй будет жестким. Злым. Патрик вложит в него все бешенство, что она в нем вызывает… и всю ненасытную жажду, что вызывает в нем ее тело! Ведь Джулиана, прекрасно владея искусством поцелуев, сейчас, похоже, вовсе не желала с ним целоваться. Ресницы ее затрепетали и опустились – добрый знак, но губы казались словно вырезанными из камня.
