Через минуту на мостик поднялся Каськов. Поприветствовав адмирала, каперанг попросил разрешения свистать к завтраку раньше урочного времени.
— Разумеется, Митрофан Иванович, — кивнул адмирал. — Кормите матросов, чтобы они пораньше были готовы к бою. И передайте это от меня по эскадре. Денёк предстоит, чую, нелёгкий — не такие дураки турки, чтобы не ожидать нашего визита, и не постараться подготовиться к нему. На то расстояние, где они могли бы поставить мины, мы, конечно, подходить не будем, но сейчас важнее брандеры. Пусть Шестой дивизион идёт вперёд и начинает…
И «рабочие лошадки» Черноморского флота, которых использовали в любой ипостаси (миноносец, тральщик, опытный корабль, эскортный корабль…). А что там — жалеть их как бы и нечего, морально устаревшие кораблики, а на вновь строящиеся «новики» требовались экипажи. Так что «Свирепый», «Строгий», «Стремительный» и «Сметливый» отослали заранее тралить подходы к Зонгулдаку и вызывать на себя огонь батарей, которые там наверняка должны были теперь иметься… Чтобы зафиксировать оный огонь, и сообщить предполагаемые координаты вражеских пушек. А там уже летающие лодки с «Императора Николая» и уточнят местоположение турецких орудий, и, возможно отбомбятся по ним. Сегодня было важнее сберечь четыре старых корыта, которые вёл капитан второго ранга Елисеев, чем весь дивизион черноморских «соколов». Для результатов войны было значительно более серьёзно, где лягут на дно «Олег», «Атос», «Исток» и «Эрна», чем жизнь или смерть маленьких эсминцев.
Тралы минрепов не зацепили, но четыре батареи не преминули обстрелять русские миноносцы, которые попытались внаглую действовать у турецких берегов. Стодвадцатимиллиметровые снаряды с берега не попали в эсминцы Шестого дивизиона, но черноморские «соколы» поспешили отскочить мористее и тут же затрещали своими радиостанциями в эфир о месторасположении данных береговых батарей…
Заревели моторы летающих лодок и четыре гидроплана стали разгоняться по волнам. Правда, взлететь смогли только три — один подняться не смог. Молодые лейтенанты повели свои машины к турецкому берегу одновременно набирая высоту. Высоту достаточную для того, чтобы не пострадать от винтовочного и пулемётного огня. А заодно разглядеть точное расположение вражеских батарей, сообщить об этом на эскадру, и, если повезёт, удачно уронить на них бомбу — другую…
— Четыре батареи, — Андрей повернулся к Плансону, — Как считаешь, это всё или имеются «тузы в рукаве»?
— Вряд ли. Не те у турок сейчас возможности, я удивлён, что и эти стволы у них нашлись.
— Я тоже не ожидал такого количества береговых орудий здесь. Но они есть. И палят. К тому же, уверен, это не полевые пушки.
— Нас ждали.
— Так нужно быть идиотом, чтобы не ждать. Поэтому бить по батареям будем с тридцати кабельтовых — здесь такие глубины, что мин можно не опасаться.
Подождём указаний с небес…
Указания с небес не замедлили последовать: русские авиаторы указали на расположение турецких батарей взрывами сброшенных бомб.
Конечно, целее указание для начала было весьма условным, но хотя бы приблизительное место установки вражеских пушек стало понятным. Эбергард распределил четыре цели между «Иоанном Златоустом», «Пантелеймоном», «Кагулом» и «Памятью Меркурия», и русские корабли первого ранга стали деловито перемешивать с землёй турецких артиллеристов и их орудия. Да, давно известная истина: «пушка на берегу стоит десяти на корабле», ведь её не качает, она не меняет своего местоположения… Конечно, со времён Нахимова, автора этой фразы многое на флоте изменилось в лучшую сторону, но, тем не менее, стрелять с берега до сих пор было комфортней, чем с борта. Тем более, что орудия на берегу можно и нужно замаскировать, а корабль на водной глади виден прекрасно.
Всё это так, но черноморская эскадра многократно подавляла противника калибром и количеством стволов. Восемь двенадцати, четыре восьми и тридцать шестидюймовых пушек противостояли восемнадцати стодвадцатимиллиметровым орудиям. Плюс ко всему, лётчики продолжали методично сыпать бомбами с небес…
Стало понятно, что подобная тактика малоэффективна, к тому же росла опасность пострадать от разрывов снарядов со своей эскадры. Лейтенант Вирен, старший в авиагруппе, принял решение использовать запасной вариант атаки.
Аэропланы, пытаясь держать подобие строя, раз за разом стали заходить на одну из батарей, сбрасывая в её тылах свои небольшие, но смертельно опасных бомбы. Взрывы их, по сравнению со столбами земли и огня, поднимаемыми снарядами корабельных орудий, выглядели совсем нестрашными, но вреда наносили не меньше. Все же летчики видели, куда наносят удары и, не имея возможности причинить серьезный ущерб прикрытым каменными брустверами орудиям, щедрой рукой скидывали гостинцы на тылы врага, стараясь — и небезуспешно — поразить орудийную прислугу и склады боеприпасов. Со вторым как-то не заладилось, зато турецкие артиллеристы уже после второй атаки начали рыбками нырять в первые попавшиеся ямки, едва заслышав шум мотора. Как следствие, потери среди турок были невелики, зато темп стрельбы их орудий заметно снизился.
Да, их лёгкие снаряды и так не представляли особой опасности для русских броненосцев и крейсеров, а вот огнь с моря сказывался на состоянии батарей всё сильнее. Конечно, процент попаданий собственно на территорию укреплений был не особо велик, но поскольку вообще все окрестности становились лунным пейзажем, то и турецкие укрепления не могли избежать общей участи ландшафта.
Сначала полностью замолчала батарея, которую обстреливал «Иоанн». Броненосец под флагом Новицкого дал ещё несколько «контрольных» очередей по цели и перенёс свой огонь в помощь «Пантелеймону». В результате, через четверть часа, ещё от одной турецкой артиллерийской позиции остались одни воспоминания…
— Сергей Владимирович! С «Пантелеймона» приказ: «Начинать»…
Евдокимов оглянулся на своего помощника и кивнул.
— Передать на отряд: «Следуем строем фронта, скорость восемь узлов, места затопления по плану».
— Есть!
Пока броненосцы и крейсера не давали поднять головы артиллеристам двух ещё не до конца раздолбанных турецких батарей, брандеры стали разворачиваться и брать курс к местам своей последней «стоянки». Но, если «Олег», «Исток» и «Эрна» уверенно выполнили манёвр, то «Атос» вдруг категорически отказался подчиняться управлению и не поворачивал на ворота порта. Около десяти минут его командир, лейтенант Четверухин стимулировал своих подчинённых к скорейшему устранению так некстати случившейся неисправности. Стимулирование проводилось в устной форме, причём, в основном на тему вариаций интимной жизни матросов и кондукторов парохода и их ближайших родственников.
