— Нет, нет, голубчик. Садитесь пока. У меня к вам еще много вопросов. Ваш приход — самое главное государственное дело.
Мужик польщено покраснел и сел назад в кресло. Владимир Ильич начал спрашивать о том, как ходок добрался до Москвы, на чем ехал, что по дороге видел и слышал, о настроениях и разговорах. Потом опять плавно перешел к вопросам о том, как живут крестьяне, об их быте, не обижают ли их чем, чем они довольны и чем недовольны.
Посетитель явно не хотел затягивать беседы и еще три раза поднимался, порываясь уйти, но Ленин задерживал его вновь и вновь. Таким образом, беседа продолжалась часа два. Когда, наконец, Владимир Ильич отпустил Илью Афанасьевича, тот вышел из кабинета с таким чувством как будто поговорил с близким другом и надежным товарищем, который обязательно поможет в любой беде.
Ленин, проводив посетителя к выходу из кабинета, после того как за тем закрылась дверь, принялся в глубокой задумчивости расхаживать по своему кабинету.
«Что мне с этими Чекановыми делать? Этому я рассказал о государственной необходимости и объективных трудностях, а как быть с остальными? Подождать пока добьем тех, кто может отнять их землю, они согласны. Ради этого и терпят. А дальше что?» — Владимир Ильич нервно скрестил на груди руки и зашагал быстрее. Этот мужик своим посещением выдернул Ульянова-Ленина из дебрей теоретических проектов, решений, отвечающих требованиям момента, закулисной борьбы партийных группировок и поставил во весь рост перед вождем мирового пролетариата самую главную проблему. Вернувшись с социалистических небес на крестьянскую грешную землю, Ленин на какое-то время забыл обо всем пролетариате.
— «Как же решить аграрный вопрос? Как совместить противоположности — социализм и крестьянскую мелкобуржуазность, которую не вытравишь никакими средствами? Ничего не выходит», — у Владимира Ильича неожиданно заболела голова, и он начал потирать себе виски, пытаясь избавиться от боли.
У него действительно не получалось проработать самый главный вопрос — крестьянский. Последняя работа Ленина, посвященная аграрному вопросу в России, написана в 1908 году. Вождь только хмыкнул, вспомнив об этом. Толку от той работы не было никакого, и в революцию все вступили, не имея ни малейшего представления о том, что делать с крестьянами и землей.
В семнадцатом году большевики сумели тактическим приемом обойти камень преткновения, о который споткнулись все более известные и крупные партии. Частная собственность на землю стала той самой проблемой, которую никто другой не мог решить. С одной стороны, нужно срочно давать крестьянам землю, с другой — не ясно было, чью землю и как давать. На этом фоне лозунги и действия большевиков нашли полное понимание и поддержку подавляющего большинства российских крестьян. Простая отмена частной собственности на землю развязала руки десяткам миллионов людей и вывела ленинскую партию в единственные и несомненные лидеры на политической арене бывшей империи. У всех остальных участников политических баталий оставался пока еще один шанс вернуть ситуацию в прежнее либерально-демократическое русло — объединиться и всеобщими усилиями задавить большевиков. Правда, для этого мало уничтожить Ленина, Троцкого, Свердлова и иже с ними как политическую партию. Необходимо залить крестьянской кровью просторы от Петрограда до Владивостока, уделив особое внимание Центральным и Поволжским губерниям, в которых нужно выжигать скверну каленым железом, так как розги уже не помогут. После того, как поля центра страны и Поволжья удобрят реками крови и покроют сверху пеплом сожженных деревень, вернув чернь на ее законное место, появится возможность вернуться к обсуждению в кругу образованных и культурных людей любых либерально-демократических вопросов. Заодно и земля начнет давать отличные урожаи, что, конечно, несомненный плюс. Другого пути вернуть уже забранную и поделенную крестьянами чужую собственность не существовало.
Владимир Ильич скривился от промелькнувших в голове мыслей, как от зубной боли. В сложившейся политической ситуации идиотское решение Уральского совета о расстреле царской семьи в итоге оказалось на руку большевикам, так как играло против их врагов. У противников просто не оказалось знамени, вокруг которого они могли хотя бы на краткий срок объединить свои силы. С наследником престола даже в изгнании можно договариваться или ставить ему какие-то условия. В сложившейся ситуации говорить о чем-то просто не с кем. В России начала 1919 года только один человек пользовался бешеной популярностью — Ленин. Политической фигуры его весовой категории у противников нет. Каждый из множества врагов тянул одеяло на себя, в то время как большевики сплачивали ряды. При этом Ленин понимал, что все происходящее — только отсрочка. Своим «Декретом о земле» он только выиграл время до того момента, пока не закончатся организованные попытки предыдущих владельцев вернуть свою земельную собственность. Крестьяне пока терпели. Конечно, они возмущались продразверсткой, мобилизациями и дезертировали при каждом удобном случае, но до серьезных антибольшевистских выступлений пока не доходило. Деревня понимала, что другого пути нет и для того чтобы получить, необходимо что-то отдать.
«Пока они понимают момент, а что будет дальше, после того как ситуация изменится?»
Вождь мирового пролетариата еще некоторое время расхаживал по кабинету, размышляя над информацией, полученной от крестьянина-ходока. Ничего путного, кроме продразверстки и политики «военного коммунизма», в голову не приходило.
Внезапно заныла левая рука, и Владимир Ильич принялся массировать предплечье. Боли в руке усиливались, и Ленин, чувствуя приближающийся приступ, присел за рабочий стол.
Прикрыл глаза в ожидании пытки…
Единственной, оставшейся в голове, мыслью было:
«Только не закричать…»
Приступ, продолжавшийся несколько минут, отгородил вождя от окружающего мира…
На какие-то мгновения стало мучительно больно…
Когда, наконец, отпустило и глаза, подернутые пеленой слез, открылись, он подумал:
«Хорошо, что никто не видел».
Вновь прикрыл веки, уже отдыхая. Расслаблено откинул голову назад. Боль унялась.
Через пару минут, придя в себя, Владимир Ильич уже осмысленно открыл глаза и, немного помассировав виски, заставил себя вернулся к работе.
Первое, что он увидел, была его собственная резолюция Сталину на бумагах покойного Якова Свердлова.
«Пусть Коба сам думает. Это его вотчина. Свердлов переборщил с террором, но и с казачеством необходимо что-то решать, — Ульянов-Ленин усмехнулся. — Заодно посмотрим, что по этому поводу думает Троцкий… Однако, как они спелись-то?»
