— Никаких кустиков, — решительно сказал я и вернулся во дворец.
В помещение царевны меня пропустили беспрепятственно. Ни Ксении, ни Марфы там не оказалось, так что предупредить, что я ухожу, оказалось некого. Я, не задерживаясь, надел свою кольчугу, опоясался саблей и вернулся к коварной посланнице.
— Саблю-то зачем взял, или кого боишься? — спросила она, не скрывая недовольства.
— Боюсь, — сознался я. — Мало, что ли, лихих людей в Москве?!
— Ладно, идем скорее, а то Ванька-то помрет, нас дожидаясь!
— Так может, лучше все-таки лошадь взять? — поддразнил я посланницу.
— Идем уже, — без остатков былой любезности буркнула она и быстрым шагом пошла не к Боровицким воротам, до которых от Царского двора было рукой подать, а в сторону Спасской башни.
— Значит, говоришь, это в тебя Опухтин влюблен? — спросил я, следуя не спеша за девушкой. Её моя медлительность явно сердила, она все время убегала вперед, потом оглядывалась и замедляла шаг, нетерпеливо ожидая, когда я догоню.
— В меня!
— А почему ты такая сердитая?
— Ваньку жалко, помрет без покаяния!
— А я-то тут причем, я не поп.
— Мое дело сторона, меня попросили тебя позвать, я позвала. Только ты, смотрю, идти не хочешь, еле ноги ставишь. Марья Ивановна за то тебя не похвалит!
— Какая еще Марья Ивановна? — удивился я.
— Как какая, Опухтина, Ванькина матерь!
— Да ну? Ее же вроде Анной звать?
— Конечно Анной, — поняла свой промах и поспешила исправиться девушка, — я так и сказала, Анна Ивановна!
— Понятно. А тебя как кличут?
— Меня? — не сразу ответила она, однако тут же сориентировалась и назвала явно вымышленное имя:
— Варварой.
Мы дошли до соборной площади, от которой метров на триста до самой Спасской башни, шла деревянная мостовая. Над этой самой известной достопримечательностью Кремля еще не высилась всемирно известная восьмиконечная башня с часами, а только шатер с двуглавым орлом. Впрочем, и башня, и ворота в ней назывались еще не Спасскими, а Фроловскими. Миновав крепостные ворота, ми прошли по мосту надо рвом и вышли на Красную площадь перед Покровским собором, более известном под именем Василия Блаженного. Тут сновало множество народа, бойко шла торговля, была толчея, и мне оставалось бдительно косить глазом по сторонам, чтобы сзади не подобрался киллер. Тем более, что теперь самозваная Варвара резко сбросила темп и больше никуда не спешила.
— Пойдем так, — указала она в проход между рвом и Покровским собором, где было больше всего людей.
— Зачем же нам столько обходить? — делано удивился я и, не дожидаясь ее протестов, резко повернул в обратную сторону. Эту сторону Красной площади, вплоть до нынешнего Исторического музея, занимали пять небольших часовен, стоящих почти в ряд друг за другом. Последней располагалась небольшая трехглавая церквушка. Народа тут было не в пример меньше, чем возле Лобного места и собора, так что незаметно подобраться ко мне сзади было не так-то просто. Впрочем, удара кинжала в спину я не опасался. На мне была надета прекрасная, проверенная в деле кольчуга, шею закрывала бармица, кольчужная сетка, прикрепленная к шлему, так что можно было опасаться только выстрела из пищали. В крайнем случае, из хорошего арбалета. Однако выстрелить в человека здесь, прямо на Красной площади, из такого громоздкого оружия было нереально.
Я быстро шел впереди, а Варвара, вяло протестуя, семенила сзади. Я намерено держал паузу и не оборачивался, давая возможность киллерам, если таковые окажутся, приблизиться к себе вплотную. Девушка начала отставать и теперь верещала где-то позади. Возле трехглавой церквушки я резко обернулся назад. Два голубчика с прикрытыми низко надвинутыми на глаза шапками рожами шли за мной метрах в десяти. Варвара же исчезла, скорее всего, укрылась за одной из часовенок. На идейных борцов парни никак не походили и вели себя подозрительно, как типичные бандиты. Я решил не устраивать на Красной площади резню, а обойтись другими средствами.
— Ей, вы, — позвал я, — идите-ка сюда!
Преследователи, синхронно изобразив на лицах удивление, подошли. То, что у них в рукавах спрятаны ножи, можно было не сомневаться. Один из них был высокого роста, со шрамом не щеке. Он держался увереннее товарища, к нему я и обратился:
— Вам сколько за меня заплатили?
— Ты чего такое говоришь, боярин, — не понял он, — кто заплатил, за что?
— Вот это вы мне и скажете, а то порублю вас в капусту, и ножи не помогут!
— Ты что, мы себе идем, никого не трогаем, какие еще ножи! — с деланным удивлением воскликнул он, пятясь, чтобы иметь место для маневра.
— Не хотите, как хотите, а я-то думал вам денег предложить.
Предложение оказалось так неожиданно, что несколько секунд парни смотрели на меня застывшими от удивления глазами, потом высокий насмешливо спросил:
— Сколько?
— А за меня вам как заплатили?
— Посулили только, — вмешался в разговор второй, лет восемнадцати-девятнадцати с молодой редкой бородкой, — хорошо посулили!
— Ну, а я, если договоримся, дам вдвое больше.
— Три ефимки заплатишь? Меньше никак нельзя! Мы на тебя целый день потратили, — быстро сосчитал в уме высокий, явно обманывая меня на целую ефимку.
— Договорились. Так кто вас нанял?
— Мы его не знаем, — ответил он же, — Маруська с ним договаривалась.
— Хорошо, зовите вашу Маруську.
— А деньги где? — подозрительно спросил молодой. — А то посулишь, а потом обманешь!
Я нащупал в кармане три серебряные монеты, вытащил и показал на ладони.
— Маруська! — заполошно завопил тот, что пониже. — Иди скорее сюда!
Из-за ближайшей часовни выглянула моя «Варвара», удивленно на нас посмотрела.
— Иди сюда, не бойся, тут разговор интересный, — подозвал ее высокий.
Девушка нерешительно приблизилась.
— Кто тебе за боярина посулил? — спросил он.
Маруська удивленно посмотрела на товарища, на меня, и начала пятиться.
— Да постой ты! Боярин три ефимки дает, если мы его врага назовем!
Названная сумма сразу же изменила у девушки выражение лица, однако она еще сомневалась:
— А не обманешь?
— Не обману, держи деньги! — сказал я и протянул ей монеты. Она тотчас крепко зажала их в кулаке.
— Так дьяк он, знатный, богатый, в хоромах живет, не хуже царских!
Дьяк среди знакомых у меня был только один, Екушин Дмитрий Александрович. В начале пребывания в семнадцатом веке он нанял меня в оруженосцы, я же не оправдал его высокого доверия и помог бежать похищенной им и заточенной в тереме посадской девушке Алене. Причем мало того, что увел его полонянку, у нас с ней еще случилась короткая, но яркая и жадная любовь.
