Внезапно руки мелко задрожали. Вся история показалась нереальной, происшедшей не с Мариной, без ее вины, не здесь и не сейчас. Время неожиданно замедлило свой ход. Все чувства обострились. Сердце застучало, кровь метнулась к голове, и уши, щеки, налились вишневым цветом. Хряпнуть валерьянки… Стоп! Не надо. Можно вызвать подозрения.
Марина ведь теперь…
О, господи, зачем, только зачем ей пришло в голову сварганить эту глупую подделку, самый неудачный подарок самому никудышному парню?! А потом пошло-поехало… Издание номер два, дурацкая попытка обмануть ученое сообщество, конечно, изначально неудачная, боязнь разоблачения, экспертизы, неожиданный возврат письма в хранилище… И та злосчастная идея, что возникла у испуганной Марины, ждавшей, что, уж если их обман не смог раскрыться нынче, завтра — обязательно.
Оказавшись голой перед Борей, испугав его, заставив убежать куда глаза глядят, Марина вдруг осталась в полном одиночестве в хранилище, которое давно возненавидела за пыль, халаты и бесплатную, занудную работу. Вообще-то, план поджога появился не сегодня, он возник дней пять назад, так просто, в качестве теории, без мысли о реальном воплощении. Собственно, Марина не особо в него верила: как все гуманитарии, она довольно плохо разбиралась в тонкостях физических явлений. Может, если бы точно знала, что получится, отказалась бы от идеи… Но тогда сработало всё вместе: чувства, мысли, злоба, страх, любовь и отвращение — к Боре и к архиву.
В углу, где находился фонд Заозёрских, девушка откинула крышку одной из коробок с бумагами, стоявших наверху, на самой дальней полке. Лампочка в наморднике мешала полностью открыть эту коробку: крышка утыкалась в осветительный прибор. Вот это-то Марине и понравилось. Она зацепила картонку за клетку от лампочки. Между лампочкой и клеткой надо было тоже натолкать бумаги. Все, что было у Марины, это книга «Ангелы и демоны». Порвав безынтересное творение, студентка обернула, как смогла, подругу Ильича и набила заменитель абажура клочьями романа.
А потом как будто бы забыла погасить свет в этом уголке хранилища.
Вряд ли кто-то стал бы заходить туда в тот день после Марины. Если б даже заглянули, вероятно, света б не увидели, ведь лапочка светила в дальнем коридоре, образованном большими стеллажами. Ну, а сигнализация? Марина о ней думала. Полагала, что сработает, но гнусное письмо от Прошки к Софье все-таки сгореть успеет раньше. Что ж, ошиблась. Сколько лет назад в архиве проверяли оборудование, девушка не знала.
В общем, получилось даже лучше, чем она ожидала. Произошло ночное возгорание как будто ниоткуда, без следов бензина, взлома и какого-либо внешнего вмешательства. Подделка уничтожена. Вместе с ней — все хранилище. И этот Филиппенко так удачно появился в архиве, что навлек на себя подозрения.
Все б, наверно, прошло хорошо, не заинтересуйся «сенсацией» государство, а пожаром — ФСБ. Разогнали лентяев из полиции, заново проверили и место преступления, и всю примыкающую территорию. Боря в это время был уже свободен, а Марина все еще ходила на бесплатные работы — разумеется, теперь уже в другом хранилище, — взволнованно следя за ходом следствия и ежедневно подвергаясь допросам. Случайно подслушанный разговор следователей о невозможности для Филиппенко поджечь хранилище без участия кого-то из «местных», здорово напугал Марину. Известия о том, что гардеробщица, сходящая с ума по всяким тамплиерам-заговорщикам, уверенно считает, что пожар устроен ими, тоже не остались от Марины в стороне. План личного спасения, идея, как подставить бабку, появилась очень быстро. И опять, в который раз, подделка почты… Круглосуточная слежка за архивом, задержание гардеробщицы, зачем-то захотевшей помешать работе следствия и проникшей ночью на место преступления — все сработало.
Но Боря!
С ним-то что теперь?
Марина снова села за компьютер.
Взять и донести на него! Подумает, что Анна. А что дальше? Тут же сам сознается, как только кто-то спросит! Будет у чекистов на груди рыдать, просить прощения! Нет уж, ладно. Новгородцев, конечно, разочаровал Марину. С романтичными мечтаниями покончено. Но все же будет жалко, если его посадят. Хотя вряд ли. Нет ведь такой статьи — за подделку исторических источников. Но если его разоблачат — заподозрят и Марину. Ну, а там и о поджоге речь зайдет. И такая статья в уголовном кодексе, увы, существует.
А может, Борю шантажировать? От имени этой Сарафановой?
Нет, лучше от поспешного решения воздержаться. Хватит необдуманных поступков. Надо встать, попить чайку, позырить телик, попробовать успокоиться.
Марина поднялась, пошла на кухню. Отыскала булочку, налила воды, села ждать, когда вскипит. Включила телевизор.
В новостях шел репортаж с Сенатской площади.
Под визг толпы и вспышки фотокамер Медный всадник с шей, обвязанной веревками, тихонько поднимался с постамента, увлекаемый мощным краном.
— Итак, мы наблюдаем… — начал комментарий диктор. Не найдя нужного слова, он завершил: — Вы все видите на своих экранах.
Петр был похож на висельника, так и не оставившего лошадь перед казнью. Задняя часть статуи, заметно перевесив часть переднюю, нелепо опустилась. Медная змея ударилась о камень с громким лязгом.
— Так Россия возвращается на свой исконный путь, — сказал голос за кадром.
Наблюдая дело рук своих, Марина вдруг подумала: «А делание истории намного интереснее, чем ее изучение! Может быть, ничего страшного и не случилось? Тем более, личность автора подделки, как и того, кто устроил пожар, кажется, уже мало кого интересует».
Чтобы защитить диссертацию, нужно получить рецензии оппонентов. Оппонентов назначают два эксперта. Чтобы заполучить экспертов, требуется, чтобы твою работу приняли к защите. Чтобы приняли к защите, обязательно должны рассмотреть ее на заседании ученого совета. Чтобы рассмотрели — необходимо подать туда заявление. Чтобы заявление было принято, никак не обойдешься без листка учета кадров. Чтобы получить листок, нужно взять в отделе кадров бланк, заполнить его, а затем в этом же отделе заверить.
Разумеется, все эти процедуры просто так, с одного раза, Андрей проделать не сумел. Отдел кадров попросил зайти сначала завтра, потому что бланков не было, потом через неделю, так как заболела нужная сотрудница. На третий раз Андрей бланк получил, но так как стал в конторе слишком частым гостем, его тихо начали ненавидеть. Андрей заполнил анкету, но вместо вожделенной подписи с печатью получил приказ все переделать: в графе «Дети» он поставил прочерк, а должен был писать словами:
«Нет». Когда Андрей пришел в отдел кадров во второй раз, там было слишком много народу, и работницам, конечно, было не до аспиранта. Филиппенко вспомнил пословицу о том, что бог любит троицу.
Так или иначе, в середине октября он получил лист учета кадров и практически готов был подавать заявку. Для нее осталось совсем малость: справка о сдаче кандидатских экзаменов (выдают в отделе аспирантуры, напишут всего за два дня, ну в крайнем случае, за четыре; то есть визита три), диплом (заверить у нотариуса), выписка из протокола о заседании кафедры (добыта на третий раз: бодались из-за письма от Прошки к Софье, но Андрею удалось добиться разрешения не вносить его в источники), четыре фотографии (осталось три, пришлось сниматься заново, чтоб были одинаковые) и набор почтовых карточек. Карточки Андрей купил с первого раза. Значит, в жизни все же существует что-то хорошее!
В помещении ученого совета аспирантов принимала тоже троица — ученый секретарь и два специалиста. Мойры? Хариты? Нет, античность сегодня на ум Филиппенко не шла. В голове почему-то вертелись картины из жизни при Сталине: строгие дамы напоминали судебную «тройку».
Придирчивым взглядом охранницы трудной дороги в науку всмотрелись в бумаги Андрея. Прошла минута, вторая…
— Пишите здесь: «Прошу принять к защите», — начала бубнить одна из теток, дав Андрею чистую бумажку. Тот возликовал. Часть пути пройдена! Хоть тут с первого раза!
Но, как оказалось, радовался он преждевременно.
— А где текст диссертации? — услышал аспирант суровый голос.
Руки стали ватными, внезапно опустились, не закончив текста заявления.
Замотавшись, Андрей забыл принести с собой самый главный документ!
Что тут говорить! Его мгновенно выставили вон, не слушая ни оправданий, ни заверений, ни обещаний. Приходить велели послепослезавтра. Самым гадким стало то, что заседание ученого совета, рассмотреться на котором аспирант так сильно жаждал, было на носу: подав сегодня заявление, он успел бы, но теперь придется ждать до следующего. Месяц лишнего ожидания до того момента, как он, наконец, сможет покинуть затянувшееся состояние, вылезет из надоевшей куколки, выбросит старую оболочку, освободится и полноценным мотыльком запорхает среди сладко благоухающих цветов научного познания.
