Ой, что потом было… держите меня трое, нет, трое не удержат, держите семеро. Подобной страсти нижнемогильский худграф, на котором училась Нюра, никогда и не видывал, и долго еще студенты будут изустно передавать легенды о любви Гены и Ани. Скромная девушка Аня даже и не предполагала, каким зарядом и диапазоном чувств владеет. О Гене и говорить нечего. Гудёж после армии, в результате которого Гене пришлось идти в грузчики, оказался жалким пшиком по сравнению с тем взрывом материальных затрат, которым обернулась его любовь. Правда, в конечном счете все проказы молодых оплачивала щедрая Эра Васильевна.
Девчонки завидовали Анюте со страшной силой. Стоило Ане с Геной отправиться на прогулку по набережной, взгляды всех прохожих были устремлены на эту пару, причем большего внимания удостаивался все-таки Гена. Женщины и девушки долго провожали влюбленных, задумчиво терзая сумочки, перчатки, блузки, рукава кавалеров и прочее — впечатление после себя избранник Аннушки оставлял неизменное: человек-мечта.
С Геной можно было не бояться хулиганов. Вся местная гопота избегала не только самого Гену, но и тех, кто хотя бы раз здоровался с ним за руку. А как же не избегать, когда всем было известно, что пластался Гена в уличных побоищах с такой самоотдачей и вдохновением, что побивал семерых одним махом. Свою рубаху, ту самую, он носил с таким видом, как будто все вокруг козлы, а он один — Паганини. И Анна ревновала его ко всему, что было женского рода.
Жил наш Ромео в Куштане, самом злодейском районе Нижнего Могила, там даже днем передвигаться было небезопасно, особенно — девушкам, однако Анюта, заручившись поддержкой своей подруги Даши, проклинающей при этом всё и вся, а особливо — свою девичью честь, терять которую в трущобах Могила ох как не хотелось… так вот, заручившись поддержкой подруги, Аня отправлялась в эту клоаку порой даже в самую глухую полночь, при этом яростно шипя на ухо подруге: «Я знаю, он там опять со своими шалавами. Сволочь, гад», — и вся куштанская шушера разлеталась как кегли от напора Аннушки и Даши, и Анюта в абсолютной темноте нижнемогильских улочек по запаху безошибочно находила свое счастье. Вот он, Гена, пьет пиво в компании корешей. Анна подлетает к нему и тут же разрывает на его груди многострадальную рубаху и ка-ак шарахнет по физиономии: где шляешься? Ка-ак шарахнет по морде: чё за дела? Ка-ак двинет по рылу: где они? Гена, разумеется, в непонятках: кто — они? Бляди твои, ревет в голос культурная Анна. Гена хватает ее за руку, кореша рассыпаются, Даша робко семенит рядом — Гена провожает их через весь Могил до общаги.
Чтобы быть все время у Ани на глазах, Гена через год после знакомства поступил на худграф, проучился с превеликим скрипом два семестра и вылетел, аки пробка из бутылки с подогретым шампанским. С появлением Гены в институте у всех преподавательниц старше пятидесяти лет как-то вдруг, сам собой, без хирургического и медикаментозного вмешательства, прошел климакс, и они зацвели, словно розы, не хуже первокурсниц, ей-богу, а те, в свою очередь, невзирая даже на жесткий Нюрин патронаж, повисали на Гене как новогодние гирлянды. После этого кошмарного года Анюта в ультимативном порядке велела Гене уйти из института, что он с удовольствием и сделал, так как пары пропускал безбожно, преподавателей и в хрен собачий не ставил, все время дрался с гопниками и практически ничего не рисовал.
На плотскую сторону отношений нашей возлюбленной пары собиралась смотреть вся общага, и даже молодежь из окрестностей не ленилась, подгребала часам к одиннадцати вечера. Анина мастерская располагалась на первом этаже общежития, и любовью с Геной она занималась зачастую именно там. Природная ее лень, а также забывчивость так и не позволили Нюре обзавестись если не шторами, так уж хотя бы занавесочками, или, на худой конец, прикрыть окна крупноформатными листами ДВП. Увы и ах. И — ого-го. То, что Гена и Анна проделывали, забывая обо всем, на глазах изумленных студентов, будущих художников, историков и трудовиков, не снилось во сне даже самым безбашенным порнорежиссерам.
Даша, Аннушкина подруга, из своей природной тактичности никак не решалась завести разговор об этих безобразиях. Хотя порой очень хотелось. Случалось это в тот момент, когда Анна отчитывала свою подругу за непристойное поведение, как-то — долгое отсутствие по вечерам вместе с Ромой Адальянцем (это был парень Даши), или висящие на батарее трусики и лифчики, которые Даша забыла прикрыть шторами. Ханжество Ани выводило Дашу из себя, но в конце концов побеждала врожденная тактичность, и Даша просто молча сносила нотации.
О подарках. Помимо неплохой зарплаты Гена получал их от Эры Васильевны в виде огромных коробок с копченой рыбой разных сортов, шоколадом и марочным вином. Худграфом Гена был причислен к лику святых, да святится имя его всеми поколениями студентов. Самым мощным аккордом этой поэмы экстаза оказалась свадьба Гены и Анны, проспонсированная Эрой Васильевной. Целый день, веселый день десятого мая катал молодых по всему Могилу ее личный «мерседес», сто человек гуляли на свадьбе два дня, маман Гены охренела до конца своих дней, оценив масштабы празднества, после чего навсегда же поссорилась со своей товаркой Эрой, которая год назад отказалась дать взаймы три тысячи. Сама Эра была и свидетелем, и тамадой, и ответственным арендатором ресторации «Седой Урал», что в самом центре Нижнего Могила. При этом она часто плакала в туалете, но все думали, что от счастья.
На церемонии брачевания не обошлось без легкого инцидента. От великого волнения Анюта уронила обручальное кольцо на пол. В зале прошелестело: «Примета-то плохая». Аня поспешила сама поднять кольцо, и в этот момент молния на ее свадебном платье разошлась, и акт регистрации законного брака едва не закончился конфузом и истерикой, если бы Гена не поднял кольцо, а Эра Васильевна не поправила неприятность с молнией, на мгновение прикрыв своей широкой конституцией несчастную невесту.
Всю брачную ночь молодые продрыхли в мастерской у Ани.
Вот они и поженились, однако дальше было еще лохмаче. Находясь в эйфории от сознания, что он сейчас семейный серьезный мужик, Гена нарвал в городской оранжерее красивых цветов и принес их молодой жене в постель. Но потом оказалось, что зря он это сделал, потому что среди прочих цветов букет украшали очень редкие уральские орхидеи, за которые Гене, практически моментально приведенному за хобот в милицию, корячилось до двух лет лишения свободы. Эра ради своего протеже расстаралась и тут: где-то подмазала, где-то поднажала, напомнив, что она сестрица всем известного Шамота, которого вообще-то звали Владилен Васильевич, и Гену простили. За сумму, равную месячному доходу магазина «Эра». И из чувства глубочайшей благодарности Гена начал работать на Эру бесплатно, в счет погашения долга…
Через год, когда долг Гена почти что погасил, Анна получила высшее образование в соответствии с учебным планом, ей выдали диплом об окончании Нижнемогильского государственного педагогического института, и возникла самая главная проблема: чё маме-то говорить? Ведь до сих пор далекая теща Гены пребывала в счастливом незнании. Анюта приезжала на каникулы домой, но о Гене даже не заикалась, да и не до того было. Неприятных холодок прошелся по коже непутевой дочери теперь, когда, хочется того, или не хочется, а придется давать отчет в своих действиях не только себе, но и самому близкому человеку. Да и Гена еще не отработал все деньги, необходимо было пахать еще месяца три. И супруги пришли к такому выводу: Нюра едет в Зарю одна, готовит маму к появлению зятя, а Гена скоренько отрабатывает долг и на крыльях любви прилетает к жене и теще.
На том и порешили.
И вот, с июля по декабрь сего года Ане с Геной пришлось расстаться. Аннушка, вернувшись в Зарю, в срочном порядке бросилась искать работу, ибо мама тунеядства не терпела в принципе, а после — планы, конспекты, то да сё, открытые уроки и методические советы… словом, забыла Аня маму подготовить. И о замужестве рассказать тоже забыла.
А с Геной получилось так. Вдруг в Нижнем Могиле сменилась власть, и тут же была объявлена бескомпромиссная борьба с преступностью, в результате которой Шамот спалился и загремел на нары. Вслед за падением Шамота без надежной «крыши» погорел и магазин его сестры, и Гена как раз по осени оказался на улице, свободный и от внешнего, и от внутреннего долга, однако при этом без гроша в кармане. На перекладных Гена добрался до Сверловска, где через армейских дружбанов находил какие-то разовые заработки аккордного типа, дававшие весьма солидный куш. Однако, за неимением новостей от жены, все средства пропивались. И вскоре Гене обрыдла такая жизнь. Он скопил средств, отбил телеграмму в Зарю: «Буду 25 декабря тчк Гена» и рванул в Зарю, к жене и теще.
