А вот мальчишка, Майкл, наоборот, приблизился. Но, в отличие от отца, он сидел рядом молча, просто слушал.
– Красиво, – тихо сказал он, когда Яков, закончив играть, опустил крышку рояля.
– Да. – Ответил Шварц. – Умеешь играть?
– Нет. Я в бейсбол учусь.
– И как? Интересно?
– Не-а. – Честно ответил мальчишка. – А вы чем занимаетесь? Мой папа покупает и продает.
– А я ученый. Изобретаю всякие штуки… – Яков усмехнулся. – Которые покупает и продает твой папа.
– Здорово… – Майкл покачался на стуле и вдруг попросил: – А расскажите что-нибудь.
– Майки! Не беспокой джентльмена! – Миссис Коллинз внезапно заметила, что сын отошел от стола, и манерно заломила руки.
– Все в порядке. – Успокоил ее Яков. – Он не мешает… – И повернулся к мальчику: – О чем рассказать?
– Об изобретениях. И королях.
– И капусте… – снова усмехнулся Шварц. – Ладно, будет тебе история… Давным-давно жил на свете талантливый изобретатель, и звали его Вольфганг Кемпелен.
– Ну и имечко, – скривился мальчик.
– Не перебивай, слушай. Этот изобретатель путешествовал по королевским домам Европы, был при дворе у императоров, гостил у султана… и всюду показывал чудесное устройство – механического человека, который играл в шахматы с любым, кто пожелает, и всегда выигрывал. Он кивал три раза, объявляя «шах». Этот механический человек был единственный во всем мире, и никто не знал секрета его изготовления, только Кемпелен. Многие пытались выкрасть эту удивительную куклу, чтобы разобрать и понять, как она устроена, но изобретатель был настороже. Впрочем, он не боялся показывать внутреннее устройство всем желающим. Он открывал дверцу подставки, на которой по-турецки сидела кукла – кстати, ее потому прозвали «турок», – и демонстрировал некие механизмы внутри. Каких только не было теорий насчет механического шахматиста… Думали, что Кемпелен управляет им на расстоянии, или что внутри сидит безногий человек… но там не было ничего, кроме шестеренок и двигающихся частей. Люди платили огромные деньги, чтобы только посмотреть на чудо-автомат, а уж увидеть, как он играет, или самому сразиться с ним в шахматы – это стоило баснословных денег.
Мальчишка слушал, чуть приоткрыв рот. В ресторан тихонько вошел Жак, и беззвучно приблизился к Якову, стал за его спиной. А Шварц продолжал рассказ:
– Кемпелен, несмотря на то, что за свою жизнь построил множество полезных и красивых вещей – фонтаны, паровой насос, прославился как великий изобретатель, когда сделал своего «турка». Ведь он смог создать механического человека, который к тому же был настолько умен, что выигрывал в шахматы даже у известных мастеров. А шахматы такая игра, которая требует незаурядных способностей, логики, внимания и умения анализировать. Долгие годы никто так и не сумел повторить его изобретение.
– А вы сумели? – С придыханием спросил мальчик. В глазах его сияла надежда.
– Нет, не сумел. – Ответил Яков. – Потому что не было никакого механизма. Внутри сидел карлик, а скрывали его специальные зеркала, повернутые так, чтобы создавать иллюзию пространства, заполненного лишь деталями да рычагами.
– Но… но это же… – Мальчик напрягся, пытаясь подобрать правильное слово, выражающее все его разочарование. – Это нечестно!
Яков улыбнулся, молча смотря на мальчишку. Тот надул губы и, соскочив со стула, убежал к матери и отцу.
– Кхм. – Подал голос Жак. – Каюта готова, патрон.
– Спасибо. – Яков поднялся и поглядел на маленького Майкла, который, насупившись, сидел за столом с семьей и на расспросы матери, что его так расстроило, только упрямо мотал головой. – А ты как думаешь, Жак, это нечестно?
– А это смотря по отношению к кому, патрон. Кемпелену, королям, шахматистам, карлику… мальчику?
Яков повернулся к помощнику, и губы его тронула теплая улыбка.
– Ты понимаешь. – Сказал он.
Оставшиеся шесть часов полета Яков провел в каюте, с книгой. Их предлагалось немного, и Яков выбрал томик Честертона, о Диккенсе, поскольку остальные романы, либо слишком претенциозные, либо слишком наивные, его не привлекли. Жак спал, и лицо его беспокойно дергалось во сне. Они прибыли в Портсмут в два часа ночи: пришвартовались, но ненадолго – видимо, новых пассажиров не было. Ранним утром следующего дня «Голиаф» величественно подплывал к Эпсому, где располагалась аэрогавань. Шварц потряс помощника за плечо и отправился на прогулочную палубу, любоваться возникающим из дымки Лондоном через диковинные, наклонные окна.
«Туманным» называли Лондон не зря, хотя вернее было бы дать ему эпитет «дымный». Сотни фабрик и заводов, работающих на угле, печи по производству кирпича, тянущиеся, бывало, на полмили; камины в домах, трубы пароходов на Темзе – все выпускало в воздух такое количество дыма, что казалось, город закутался в грозовую тучу. «Голиаф» опустили, и как раз вовремя на палубе показался помятый Жак с чемоданами.
– Отвратительно спал, – признался француз. – Снились несносные мальчишки, они обокрали меня, а потом превратились в пожилых аристократов и стали требовать от меня превратить свинец в золото.
Он зевнул. Яков поморщился, потирая виски.
– Опять? – Участливо спросил Жак.
– Да. Не страшно. Ты заказал номер?
– Люкс на двоих, с отдельной ванной.
«Савой» недаром числился среди самых богатых, престижных и современных отелей. Все в нем говорило о роскоши – и все было создано для того, чтобы ублажать тонкие вкусы жильцов. В нем останавливались люди знатные, богатые, знаменитые, или же те, кто обладал всеми этими качествами; Шварц с помощником, пожалуй, не могли бы отнести себя к одной из этих категорий, однако «Савой» располагался в удобном месте – в центре театрального Лондона, районе Ковент-Гарден. Ну и горячая вода в ванной сыграла свою роль при выборе гостиницы. К тому же, особых трат в повседневной жизни у изобретателя не было, а деньги на счету все копились.
Портье отнес багаж в номер, получил свои чаевые – Жак долго шелестел деньгами, вызвав сдержанное, прикрытое слащавой улыбкой раздражение у служащего, – и скрылся. Жак подошел к окну небольшой, но со вкусом обставленной гостиной, оглядел раскинувшийся перед взором шумящий, суетный Стрэнд.
– А не возникает ли у тебя, – медленно сказал он, не оборачиваясь, – такого ощущения… когда смотришь на старые города – что раньше было лучше?
Шварц устроился в кресле, откинулся на спинку и прикрыл глаза.
– Раньше все было лучше. Но оно прошло…
– Нет, я понимаю. – Жак покосился на патрона. – Но я о чем – время портит города. Все больше и больше слоев появляется, и в итоге становится нечем дышать… Разве ты не чувствуешь всю грязь, все смешение страстей, все страхи и надежды, что тут когда-то витали? И с каждым новым слоем старое обесценивается, блекнет, превращаясь сначала в басню, потом в миф…
Француз повернулся к Шварцу. Тот полулежал в кресле, бледный и застывший, будто жизнь ушла из него.
– Яков? – Тихонько позвал Жак. – Я могу как-то помочь?
– Всенепременно, – еле двигая губами, ответил Шварц. – Девственницу на алтарь, жертвоприношение, пляски у костра… Авось отпустит.
Жак хихикнул.
– Шутишь – значит, живой, – резюмировал он. – Тогда я пожалуй, прогуляюсь к тому борделю… На сколько встреча назначена?
– На два. Не опаздывай только.
– Моя б воля, я там вообще не появился бы, – проворчал Жак. – Они, небось, мой портрет повесили в главном зале, всех новеньких подводят и предупреждают, мол, увидите – бейте по голове и тащите в темницы.
– Да забыли уже… наверное. – Устало сказал Яков.
Жак вздохнул, отправляясь в свою спальню, что располагалась по правую руку от входа. Вновь он появился на ее пороге через полчаса, гладко выбритый, с наодеколоненными волосами и в ладно сидящем костюме. Поглядел на патрона – тот все так же сидел в кресле, обмякнув и прикрыв глаза; и, судя по мерно поднимающейся и опускающейся груди, спал. Жак вернулся на минутку в комнату, принес оттуда покрывало и укутал им Якова. Затем вышел.
Без десяти два Шварц с помощником сидели в условленном месте, на скамейке в Гровенор-сквере, третьей слева от большого дуба. Жак был доволен жизнью вообще и этим утром в частности, и не скрывал этого, улыбаясь дамам направо и налево. Да и за патрона он был рад – от «приступа», как француз называл про себя эти странные состояния Шварца, не осталось и следа. Яков был бодр, весел и стучал пальцами по набалдашнику трости, напевая под нос какую-то мелодию.
– А это точно самый большой дуб? – Спросил Жак, не упуская возможности еще и миленькой девушке подмигнуть, что прогуливалась мимо них.
– Сомневаешься – измеряй. – Усмехнулся Яков.
– Тайны, тайны… – все никак не унимался насмешливый Жак. – Нам-то они зачем нужны, напомни-ка?
