Не вышло. Ну то есть до определённого момента правителю Коканда казалось, что он может вырвать победу. Ему удалось собрать большую часть войска, погнать их вперёд, но… В дело пошли те самые пулемёты, вполне мобильные, перемещаемые с места на место без особых усилий, а ещё защищённые стальными щитками. Они вновь показали мощь прогресса, перемалывая очередные сотни кокандцев с такой небрежной деловитостью, что видевшие подобную смерть кокандцы разворачивались и бежали обратно в сторону Ташкента. Аталыку в такой ситуации ничего не оставалось, кроме как самому отступить, тем самым признавая не просто поражение, а разгром. Да, именно разгром, ведь его войска по большей части бежали со всех ног, оставляя орудия, знамёна. Порой бросая даже оружие, чтоб бежалось хоть немного, но быстрее. Надежда оставалась лишь на то, что, затворившись в Ташкенте. Удастся выдержать осаду, в то время как оставшихся у стен Ташкента русских сумеют заставить или убедить уйти восвояси.
Надежды… Порой они оправданы, а порой способны ввергнуть в ещё большее отчаяние, когда рассыпаются прахом. Именно обратить надежды кокандского правителя во прах и намеревался генерал Черняев. Причём планировал сделать это быстро, не затягивая. Потому, не тратя зря времени, лишь по быстрому инвентаризировав собранные на поле битвы богатые трофеи, двинулся к Ташкенту, до которого оставалось совсем немного. Теперь он мог не опасаться очередного классического полевого сражения. Причины? Очередные многотысячные потери кокандцев. Более тридцати орудий, оставленных теми во время бегства, усилившие собственный артиллерийский парк и ослабившие возможности защитников города. Ну и окончательно подорванный боевой дух тех самых защитников, включая и не успевшую побывать в бою часть гарнизона. Не успевшую, зато сподобившуюся увидеть, как в Ташкент вернулись вдребезги разбитые, поджавшие хвосты части во главе с самим Алимкулом Хасанбий-угли.
Некоторые более осторожные из числа офицеров штаба предлагали Черняеву взять Ташкент в жесткую блокаду, отрезать от источников воды и тем более пресечь попытки доставить в город продовольствие. Тактически вроде бы и верное решение, но требующее немалого времени для достижения главного — добровольной сдачи города. Как раз этого военный губернатор Туркестана и намеревался избежать, понимая непреходящую ценность того самого времени.
Купить часть защитников, чтобы те открыли ворота? Увы, но слишком многих пришлось бы покупать, имеющихся в распоряжении генерала средств просто не хватило бы. А соблазнять одну часть ташкентцев против другой, давая им тем самым возможности стать в Российской империи кем-то, отличным от ничтожно малой величины… Нет уж, при возможности это не делать Черняев не собирался торговаться. Да и пример взятого Чимкента показывал остальным кокандцам и прочим, что новая власть с ними церемониться не собирается. Ведь не в последнюю очередь поход в Туркестан был оправдываем на международной арене тем, что азиатские хищники-людокрады вот уже многие десятилетия не просто разоряли русские окраины, но и уводили за собой в полон, а по сути полноценное рабство верноподданных государя-императора. С учётом же не так давно случившегося уничтожения Гаити по схожим, пусть и не идентичным поводам… Грехом было бы не воспользоваться. Вот Игнатьев как глава министерства иностранных дел, вице-канцлер и. если не случится чего-то неожиданного. В скором будущем возможный канцлер империи обещал Черняеву свою полную поддержку. рекомендовав проявлять предельно допустимую жёсткость к местным ханам и прочим баям.
Черняев и проявлял, но проявив оную в Чимкенте, тем самым показал остальным, что мягко стелить не намерен, а договариваться может лишь о покупке осведомителей и об относительно приемлемых условиях капитуляции. Да и то далеко не для всех.
Оттого, подойдя с Ташкенту, генерал отдал приказ не просто блокировать город, но и готовиться к скорому штурму. Хорошо ещё, что планы оного были подготовлены заранее, причём сразу в нескольких вариантах. И один из них показался куда более перспективным, нежели все остальные.
Камеланские ворота города, именно они являлись самым слабым местом, если отбросить в сторону некоторую склонность к типовым решениям. Вроде бы достаточно укреплённые, защищённые крепостными орудиями в пристойном числе, но вместе с тем… Очень уж удобно было стрелять как по ним самим и примыкающим участкам стены, так и по тому. что находилось за ними. Не только обычными снарядами, но и ракетами. Город, он ведь большой, промазать сложно. Опыт адмирала Нельсона, устроившего Копенгагену, датской столице, огненную побудку, Черняев помнил хорошо. Военная история — это не только упражнение для ума, но и возможность использовать «старые песни на новый лад». Вот как сейчас, в песках Средней Азии.
Разумеется, военный губернатор Туркестана не преминул позаботиться и о собственной репутации. Способ был прост — прежде начала штурма передать защитникам города предложение капитулировать, тем самым избежав многочисленных смертей, в том числе и мирного населения. Более того, Черняев соглашался выпустить за стены города то самое мирное население, хоть и с одним конкретным, но обязательным условием. Простое условие — немедленно выпустить из города всех русских пленников. Вне зависимости от того, когда, кем и при каких условиях те были захвачены. Ах да, ещё напоминание о том, что «хозяева» этих самых пребывающих в рабском положении будут непременно повешены, обязательно за шею и к тому же публично, чтобы остальным неповадно было даже думать о том, чтобы творить подобное.
Понимал ли генерал Черняев, что требование невыполнимо если и не принципиально, то в той форме, которое прозвучало особенно касаемо повешения виновников? Естественно, понимал. Именно поэтому оно так и прозвучало. Вселить страх и ужас в души находящихся в Ташкенте. Напомнить о неотвратимости возмездия. Показать многим, что спасти себя и даже часть своего имущества они могут, но лишь решительно и однозначно отмежевавшись от остальной части. Ну а несомненно разгорающиеся хаос, сумятица и взаимное подозрение — как раз то, что и нужно перед штурмом города. Осаждающим, конечно, никак не защитникам.
Двое суток на подготовку к собственно началу штурма. Вроде и совсем немного времени, но и его хватило. На что именно? Собственно подготовку, а также на получение сведений от агентов, выбравшихся из города и мечтающих обменять слова на полновесные золотые империалы. Некоторые обменяли по ожидаемому курсу, а кое-что получил куда больше. Оно и понятно, ведь известие о том. что Алимкул Хасанбий-угли отправил гонцов к эмиру Бухары с мольбой о помощи, дорогого стоило. Дорогого, хотя и было ожидаемым. Оказавшись в ловушке, правитель Коканда более всего мечтал вырваться из неё. Однако этим криком о помощи он окончательно давал понять уже не только Черняеву и поддерживающим его офицерам, но и остальным, из числа сомневающихся, что штурм действительно единственно разумное и верное решение.
И вот утром двадцать шестого июля начался мощный артиллерийский и ракетный обстрел со стороны Камеланских ворот. Снаряды и ракеты даже не пытались экономить, делая ставку на массированную и подавляющую противника стрельбу. Пушки, понятное дело, работали прицельно, а вот ракетные станки… По мишени размером с целый город промазать затруднительно даже ракетами, а совесть и тем более честь у генерала были чисты — он предлагал как капитуляцию, так и выход за стены города мирного населения. Отказались? Получается, что вина если на кого и будет возложена, то точно не на него. А крики от всяких там разных — это легко не просто пережить, но и вообще не обращать внимания.
Шесть часов интенсивного обстрела. После такого и пожары от ракет и зажигательных снарядов начались, и потушить их защитникам было очень сложно, и… Впрочем, остальные «и» особого значения не имели. Штурмовой отряд был готов, время начала штурма известно, оставалось только вовремя броситься к стене и, при поддержке всё той же артиллерии и подтянутых пулемётов, но бьющих уже очень осторожно, преодолеть изрядно повреждённую преграду.
