тысячи одиннадцатом. И отлично помню и место и ориентиры.
— Я вполне уверен.
— Тогда я, Яков Мейдель, принимаю на себя командование экспедицией.
— Объяснитесь, барон.
— Хочу уточнить. Ты помнишь, Ваня, что это английская подмандатная территория?
— Область интересов Де Бирс от Анголы и южнее. Наша авантюра в том, что там пока алмазов не ждут. Нет, как и повсюду в Африке, искали и там. Но промышленного потенциала не нашли. А мы найдем.
— Тебя пристрелят, и без твердого руководства экспедиция погибнет.
— Пристреливалки оторву. Там это не здесь. Там по взрослому разговаривать будем.
— Да. Я совершенно правильно взялся руководить экспедицией. Пока ты будешь бегать по саванне, нужен кто-то ответственный. Ты нанимаешься туземцем-проводником.
— Может мне и вовсе не ездить? Вы там сами все раскопаете. А я буду как большевицкий поэт Маяковский –
Я в Париже живу как денди. Женщин в месяц имею до ста. Мой хуй, как сюжет в легенде, Переходит из уст в уста.
— Ты не очень расстроишься, если я тебе, Кольцов, скажу что нет в тебе пролетарской силы?
— Вот теперь мне стало обидно. И не только за себя. А за всю русскую аристократию.
— Знаешь, Ваня, не переживай. Ты просто более разборчив, чем этот пиит.
— Ну да. Без меня вы в Африке не справитесь. В конце концов, как вас, барон, без меня съест крокодил?
— Тем не менее, что ты говорил про Бомако?
— Там, почти на поверхности выход алмазов. Совсем недалеко от города. Небольшой. Но есть крупные ювелирные камни. В принципе — плевать. Но жалко, пропадут ведь.
— В тебе, Иван, непостижимым образом уживается купеческая хватка, и чудовищная бесхозяйственность. Как это — плевать? Но можешь быть спокоен, судьба экспедиции в надежных руках, и мы ничего бросать не будем.
Потом Мейдель затребовал ручку, стопку чистой бумаги, и принялся что-то писать. Я, приступив к кофе с шартрезом, опасливо на него покосился.
Я действительно считал поездку плевым делом. Сесть на пароход. Приплыть в Либерию. Нанять десяток негров. Пару автомобилей. Купить на рынке весь охотничий инвентарь. И ехать помолясь.
— Как думаешь, Ваня, три или четыре пулемета брать?
— Ты сдурел, что ли? Зачем в Либерии пулеметы?
— Да, и ящик гранат.
— Яков. Ты что, с боями собрался по Африке идти?
— Уехать в Африку может любой дурак. Даже ты Кольцов. Но вот вернутся можно только если за дело берусь я — Яков Карлович Мейдель. Дело ведь в чем?
— В чем?
— Если я тебя, Кольцов, не привезу в Париж живым и невредимым, Вяземские мне откажут от дома. А у них лучшая во Франции фуа-гра. Точнее повар, который её готовит. Ты меня не волнуешь. Но вот без званых обедов Вяземских жизнь теряет смысл.
— Как это мерзко! Барон, вы раб желудка!
— Отнюдь. Просто во Франции жизнь построена вокруг еды. А с кем поведешься…
Яков, в роли руководителя внушал мне серьезные опасения. Он подошел к делу с невыносимой остзейской основательностью, и только за обедом исписал три листа списком необходимого для экспедиции. Но, с другой стороны, человек ожил. Скучно ему.
По дороге в Париж Мейдель вынес мне весь мозг вопросами про Либерию и Африку. В конце концов заявил, что транспорт нужно покупать здесь, и вообще, Кольцов, займись, нужно три грузовика и крепкая легковушка. Заодно подыщи водителей, надеюсь, ты справишься?
Между делом выяснилось, что нужен еще один человек, которому можно доверять и который не постесняется стрелять, если придется.
— И вот еще что, Иван. Нужно будет на все время экспедиции нанять пароход. Ты справишься?
Я вздохнул. Легкая прогулка на охоту, пусть с небольшими отступлениями, превращалась в эпическую стратегическую операцию фронтового масштаба. Возражать было поздно.
Высадив Якова у его дома, я поехал к себе. Миновала полночь. Но экономка, мадам Жаклин, предложила организовать ужин. Отказался и пошел в душ. Засыпая, я подумал, что постель пахнет Наташей. А глубокой ночью, в полной темноте, ко мне под одеяло проникла голая женщина.
— Барышня, отстаньте, у меня девушка есть.
— Я лучше этой противной Вяземской, Иван.
— Лучше её нет, Наташ.
— Как ты меня узнал?
— Ты удивительно пахнешь, и у тебя родинка вот здесь.
— Ой!
— И вот здесь…
— Ааааа…
— И почему ты не у маман?
— Она решила что ты сбежал. И начала строить планы.
— Мне пугаться?
— Дурак!
На работу Наташа опоздала. Нет, мы проснулись рано. Но то, се… Эльза, увидев меня, закатила глаза. Я заверил её, что скоро перестану препятствовать модным процессам Парижа, методом отъезда в колонии. Она совсем не аристократично засмеялась, и сказала, что я не смогу помешать, как бы не старался.
В мастерской было еще две дамы, которых я уже знал. Госпожа Труханова, бывшая балерина, и заодно жена красного генерала Игнатьева. И госпожа Плевицкая, певица и жена генерала Скоблина. Они пили чай и оживленно болтали. Раскланявшись, отбыл по делам.
Тусуясь в парижском свете, и белые и красные вынуждены соблюдать приличия. В частности, в обязанности генерала Игнатьева, кроме прочего, входили ежемесячные политические обзоры, что он делал для красных. Он их готовил на основании бесед с дипломатической и финансовой элитой. А белоэмигранты, от членов РОВСа, до простых обывателей, зачастую искали банально деньги или политические контакты. Любой скандал мог перечеркнуть светские возможности. Поэтому самые враждебно настроенные оппоненты вполне вежливо раскланивались на раутах, подбавляя, разве что, холодности в свои поклоны. А дамы, как выяснилось, и вовсе не парились из-за ерунды. И вполне мило щебетали.
Кабинет в квартире Мейделя напоминал помещение в каком-нибудь штабе армейского соединения. За полдня он умудрился обвешать все стены картами Африки вообще, и её разных фрагментов.
— Из Конакри в Бомако три раза в
