при деле будет. А если отыщет, то опять-таки, что нам это даст?
Я сидел и ломал голову. Возможно, к похищению Бухарина ведет польский след? Предположим, далеко не все ляхи желают мириться с Россией, мечтают о возрождении Великой Польши и считают, что продолжение войны приведет к успеху. Вариант? Нет, так себе вариант.
Я самокритично решил, что у меня начался приступ полонофобии, если за всеми проблемами вижу происки поляков, что приходятся нам братьями. С тоской посмотрел на чайник, решив, что для очистки мозгов нужно пить кофе, а не цикорий, но тут зазвонил телефон.
— Аксенов у аппарата, слушаю вас.
— Товарищ Аксенов, это дежурный. Сообщение по вашему делу. Поступил звонок из милиции, что в Лазаревской больнице лежит человек подходящий по описанию Яковлева — лет сорока или пятидесяти, в военной форме, со шрамом на подбородке. Документов нет. Утром мальчишки его в кустах отыскали, позвали взрослых, те оттащили в больницу. Говорят, черепно-мозговая травма. Вот, все подробности.
— Напомните, где Лазаревская больница?
— Это недалеко от Марьиной рощи.
Ясно. Все-таки Марьина роща. Наша поисковая группа до больницы не добралась или не догадалась. И так бывает. Пока дежурный не повесил трубку, спросил:
— Машина есть свободная?
— Все машины в разъезде, стоит одна, но это машина товарища Ксенофонтова.
— Тогда позвони Ивану Ксенофонтовичу, скажи, что в соответствии с распоряжением Феликса Эдмундовича Аксенов его авто реквизирует, — сказал я дежурному и повесил трубку.
Я уже собирался выскочить, но передумал. Пожалуй, лучше прихватить людей. Там раненый, значит есть смысл взять Татьяну. Она не доктор, но ее опыту и профессионализму я доверяю. А еще прихвачу Потылицына. Взял бы с собой еще кого-нибудь, но места нет. Ладно, обойдемся.
Глава 11. Болтун — находка для убийцы
За что не люблю денщиков и личных водителей большого начальства, так это за их привычки. Вроде, после семнадцатого года, холуи должны исчезнуть как класс. М-да, холуи-то исчезли, а вот холуйские привычки остались. Перед хозяином они станут прогибаться, да еще и гордиться этим, а вот на всех остальных станут смотреть не со своей высоты, а с высоты своего хозяина.
Водила товарища Ксенофонтова чем-то похожий на самого Ивана Ксенофонтовича только помоложе упирался, разговаривал со мной через губу, словно делал одолжение — мол, он возит исключительно заместителя Председателя ВЧК, а если и поедет с кем-то, то исключительно по письменному распоряжению, а то ходят тут всякие.
Конечно, парень тысячу раз прав, любой на его месте поступил бы также, но мне не хотелось бежать к хозяину автомобиля за запиской. Посему пришлось завести водилу за машину, чтобы не видела Таня, и прибегнуть к легкому «вразумлению», подействовавшему лучше любых приказов и распоряжений. Мне даже показалось, что шофер проникся ко мне уважением. Оказалось, что и дорогу он знает, и отвезет нас туда в лучшем виде.
Лазаревская больница, судя по всему, получила название от кладбищенской церкви святого Лазаря и была обязана своему появлению выходцу из Марьиной рощи нежданно разбогатевшему и решившего облагодетельствовать земляков. Сколько здесь принято родов, перевязано и перебинтовано буйных жителей Марьиной рощи, вылечено сифилисов, а сколько пациентов умерло от колото-резаных ран, неизвестно. Кладбище рядышком, а статистику никто не вел.
Что это меня на упаднические мысли-то потянуло? Верно, навевало само здание — длинный деревянный барак некогда выкрашенный коричневой краской, а теперь облупившийся, с выбитыми стеклами и скособочившейся трубой. Больница чем-то напоминала земскую больницу в моем Череповце и все прочие, где доводилось бывать. Когда-то, лет тридцать — сорок назад, здание казалась верхом совершенства, а теперь… Впрочем, пока стены не завалились, крыша не рухнула, жить можно. Стены подлатать, подкрасить, крышу бревном укрепить, поправить печку — и вперед, спасать жизнь и здоровье трудящихся. Видывал я земские больницы, сохранившиеся и даже функционировавшие еще в девяностые годы двадцатого века и, ничего.
Оставил машину с Потылицыным и водителем во дворе, в укромном уголочке, а сам, вместе с Таней, надевшей ради визита в больницу белый халат, пошел внутрь.
Пациентов, к моему удивлению, оказалось немного. Из четырех мужских палат заняты две, а женщин вообще не видно. Может, война повлияла? Бабы рожать не хотят, или не от кого? А тутошних мужиков — грозу чужаков, не уступавших выходцам с «Хитровки», кого в армию забрали, а кто за ум взялся? Для бандитского района Москвы — очень странно. Хотя, кто-то говорил, что здесь постоянные облавы: иной раз милиция шмонает, иной раз мы. Двадцатый год — гуманный, к стенке сразу не ставят, как в восемнадцатом, но все равно, угодить под пресс правоохранительных органов — сомнительное удовольствие. Облавы, со всеми вытекающими последствиями, не лучшее средство борьбы с преступностью, но они оказывают дисциплинирующее воздействие на преступный мир самим фактом своего существования.
Доктор Тимофей Иванович — уже немолодой длинный дядька с желтым лицом, выдающим больную печень, сообщил, что пациента ударили по затылку чем-то твердым, но череп не пробит, имеет место сотрясение мозга. Нужен бы рентген, но у них его нет. А вообще все не так плохо, потому что раненый уже начал приходить в сознание и вполне возможно, что сумеет нам что-нибудь рассказать. Вот только трогать его нежелательно, тем более транспортировке он покамест не подлежит.
Яковлев — если это на самом деле он, в лицо я парня не знал, снимков не видел, но почему-то не сомневался, что это тот человек, который нам нужен, лежал в палате с двумя соседями: старичком со сломанной ногой и подростком, у которого что-то болело, но что именно, никто не знал. Может, какая-нибудь грыжа, может еще что. Я что, доктор? Но и старик, и подросток могли передвигаться самостоятельно, и мне они здесь совсем не нужны. Потому приказал переместить соседей в пустующую палату, чтобы оставить водителя Бухарина одного. Тимофей Иванович восторга не выразил, но спорить не стал и даже помог больным собрать немудреные пожитки.
Раненый спал. Судя по повязке, парня и впрямь звезданули чем-то тяжелым с явным намерением убить. Бить по затылку — это высокое искусство. Сильно ударишь — можно убить, удар средней степени приводит к отключке, а легкий может лишь разозлить. Не эксперт, но могу высказать предположение — удар
