— Есть у меня к тебе одна просьба батя, — молвил Силантий, вставая из-за стола и подходя к окну.
— Проси сын.
— Дело это, касается денщика моего Тихона. Старый он стал. Вот и хотел пристроить его у тебя. Чай не чужой. Ведь у тебя он служить начинал.
— Верно, верно, — кивнул старик, — помню, были времена. Вместе с ним под командованием полюбовника царицы Софьи на Азов ходили. Он ведь мне тогда жизнь спас. Так что оставляй его. Да, и мне старику, будет с кем, словом обмолвится. Друзей старых не осталось. Кто в Сибирь подался, кто на плахе голову сложил. — Тут Семен Афанасьевич задумался, — а как же ты без денщика. Хочешь, я Егорку тебе отдам. Паренек смышленый. Годов хоть осемнадцать, но умен. Энто и лошадей любит, да и уехать от меня вот уж год как хочет. О море грезит. А если человек куда-то стремится, так и не удержишь. Давай его позову. — И не дожидаясь, что скажет сын, прокричал, — Парашка.
В горницу вошла девушка. Андрес поклясться мог, что она все это время сидел за дверями.
— Клич сюда Егорку. Скажи, боярин поговорить с ним желает. Девушка кивнула и ушла.
— Сейчас придет.
И действительно, не прошло и пяти минут, как в горницу вошел здоровенный парень (Петру в росте он явно уступал полголовы). Отвесил поклон и басом проговорил:
— Звали Семен Афанасьевич?
— Звал, звал. Вот сын мой проездом приехал отца проведать, — сказал старик, и показал на Силантия, — да друг его. Хотят взять тебя. Ты же мечтал увидеть море.
— Почему мечтал, — возмутился паренек, — и сейчас мечтаю. Как вспомню, ваши рассказы об Азовском море, так прям оно перед глазами и плещется.
— Так вот. Едут они, правда, не к Азовскому, а к Белому морю и надобен им денщик. А ты и с лошадьми общий язык найти можешь, и о море грезишь. Вот я и смекнул, а не поехать ли тебе с ними в качестве денщика.
Парень просто грохнулся на колени. Ларсон даже перепугался, что тот запричитает. Что, дескать, за что боярин, в чем я провинился. И все такое, но этого не произошло.
— Спасибо отец родной, — прошептал паренек, и прямо на коленях подошел к старику. Припал губами к его руке. — Спасибо Семен Афанасьевич, век вашу милость не забуду.
— Ну, ну. Встань.
Егор встал, и Ларсон разглядел его руки. Пальцы длинные, а если в кулак, так он с огромный помидор, сорта «Бычье сердце», будет. Другого сравнения Андрес так найти и не смог.
— Вот с завтрашнего утра, к новой службе и приступай. Помоги сыну моему и его приятелю, на базар сходить, да товару купить, — молвил старик, потом на минуту вновь задумался, встал, подошел к стене и снял саблю. Протянул Егорке и сказал, — Дарю. И служи верой и правдой. Паренек приклонил колено и взял оружие. Потом встал и ушел.
— Жаль, мундира на такого воина, Преображенского у меня с собой нет. — Вздохнул Ельчанинов-младший.
— Ничего, в стрелецком кафтане поедет.
— И то верно, — согласился Силантий.
Утро красит нежным светом стены древнего кремля… Это так, в голову пришло. И хотя на улице шли последние дни апреля, день был пасмурный и шел дождь.
— В такую погоду только ткани и покупать, — проворчал Силантий Семенович, коря себя за то, что вчера согласился на уговоры отца. — Промокнет и загниёт. А для твоего дела, это я так понимаю, нехорошо.
Ларсон утвердительно кивнул, но с другой стороны эстонец понимал, что необходимо было выезжать в Архангельск. Планы, конечно, планами, а служба службой.
— Ничего не поделаешь, — вздохнул он, — может, успеем с тканью добежать до кареты?
— Может, и успеем, — молвил князь, — эвон какого хлопца нам батюшка выделил.
Карета медленно ехала по узким улочкам города, и вскоре остановилась перед рынком. Ларсон даже охнул, увидев, какую территорию он занимает. Рядов сорок, не меньше, а, сколько тогда здесь лавок? Не сосчитать. Попробуй найти здесь купцов торгующих материей. Вся надежа Егора — назвать парня Егоркой ни у князя, ни у золотаря язык не повернулся.
«Чай, небось, отец князя, материю покупал на камзолы. Может не сам лично, но уж точно к помощи хлопца прибегал». — Подумал эстонец, выбираясь из кареты.
Дождь мелкий противный, такой только весной и да осенью идет. Летний ведь на несколько минут зарядит, выльет все на землю, а этот только моросит, да моросит.
— Весенний, — проговорил князь, — теплый. Значит скоро лето, а там… — он замолчал, потом вздохнул и мечтательно прошептал, — грибы, ягоды, рыбалка. Я хоть и князь, а люблю на бережке с удочкой посидеть.
Ларсон поежился, дождь конечно теплый, но все равно противный. Эстонец даже занервничал, сколько им еще на этой дождине стоять. Сейчас бы в лавку за товаром, а затем в карету и в путь. Денщик Егор, в красном стрелецком кафтане спрыгнул с облучка.
— Пойдемте, боярин лавку покажу, — молвил он.
Лавка оказалась в последнем ряду, где торговали только тканями. Она, а именно только в ней и продавали шелк, была затеряна среди себе подобных, и Андрес уже теперь совершенно был уверен, что без денщика они ее вряд ли нашли. Обычно народ сюда редко захаживал, горожане просто не доходили до нее, покупая все необходимое еще на подходе. Хозяин даже обрадовался. Он выскочил из-за стойки, и как собачка засеменил вокруг покупателей.
— Нам бы материю шелковую, — проговорил Ельчанинов, — и желательно много.
— Много? — удивился купец.
— Очень много. Для дел государевых, — добавил князь, и после услышанных слов хозяин лавки побледнел.
— Государевых? — переспросил он.
— Государевых!
— Найдем боярин, — молвил и засеменил к деревянным стеллажам.
Точно такие же стеллажи, только металлические, когда-то были на складе и у Ларсона. Именно на них он и хранил товары, привезенные в Таллинн, но не поступившие в продажу. Андрес никак не мог понять, почему купец побледнел, когда князь молвил, что ткань нужна была для дел государевых. Ельчанинов взглянул на него и улыбнулся, он хотел что-то сказать, но появился торговец. Купец, тяжело дыша, нес под мышкой два рулона синей ткани.
— Вот она материя, — обреченно проговорил он.
Ларсон потрогал ткань и утвердительно кивнул. Это был шелк. Причем синий шелк, а именно из материала такого цвета и был изготовлен первый монгольфьер. «Судьба», — подумал он. Князь достал из-за пазухи кошель и подал купцу.
— Надеюсь, этого хватит? — проговорил он. Недовольный купец тяжко вздохнул.
— Понимаю, — молвил Ельчанинов, — но ведь и ткань для государевых дел.
Торговец вновь вздохнул и запихнул кошель за пояс. Он так его и не раскрыл, и не пересчитал сумму.
Денщик взял ткань в руки, и они вышли. Бегом, по-другому и не скажешь, добрались до кареты. Ларсон велел положить материю на сидение кареты. Когда Егор это выполнил, они с князем сели на свои места. Андрес потрогал материю, вроде не так сильно и намочили.
