Я мысленно перекрестился и стал отвечать. Коротко и ясно. Мол, снабжают отменно всем необходимым, жалоб не имеется и далее по пунктам. Чего мне скрывать-то?
Генерал слушал и кивал, а адъютант - записывал.
- Что ж, хорошо! Хорошо… - наконец произнес Стремоухов. - А что местные жители?
- Большинство покинули город, а немногие оставшиеся переносят наше присутствие смиренно и терпеливо, ваше превосходительство.
Адъютант, прекратил писать, нахмурился и посмотрел на меня исподлобья.
- Понемногу привыкают? - переспросил генерал.
- Так точно, ваше превосходительство.
- Ну-ну… - усмехнулся в усы Стремоухов и махнул адъютанту, - Запишите: 'жители привыкают к нашим войскам'.
- Благодарю, прапорщик, за краткий и обстоятельный доклад! Продолжайте движение! - и, повернувшись к строю, прогудел:
- Благодарю за службу!
- Рады стараться, ваш-пре-схо-ство! - слаженно отозвались гренадеры.
Погрузившись в экзотический экипаж, начальство степенно удалилось в сопровождении конвоя, а я облегчено вздохнул!
Обошлось! Слава Богу!
* * *
Когда мы, наконец, дотопали до города, Штрасбург напоминал растревоженный улей.
Причем в варианте худшем, чем в день прибытия штаба дивизии.
На ротной квартире нас встретил Лиходеев, сияющий как медный пятак по причине избавления от зубной боли.
- Здравия желаю, вашбродь!
- Ну, что? Излечили тебя наши эскулапы?
- Про эскалопа не скажу, не знаю! - честно ответил фельдфебель, - А вот младщий дохтур Бусаров - вылечил! Зуб выдрал да на память подарил!
- Вот видишь! А ты идти не хотел! Одними травками здесь не поможешь! Тут хирургическое вмешательство нужно.
- Хто ж знал-то…
- А Казимирский где? - поинтересовался я, поднимаясь на второй этаж.
- Его благородие в штаб полка срочно вызвали. А зачем да почему - не знаю.
- Я - знаю! Генерал из штаба корпуса приехал. Мы его на дороге видели.
- Не к добру это, вашбродь! - нахмурился Кузьма Акимыч. - Видать, погонят нас скоро воевать. Кровь за Царя и Отечество проливать…
Появившийся спустя час ротный эту догадку подтвердил:
- Завтра выступаем!
11
Сумасшедший дом, характерный для сборов в поход, начался с раннего утра. Полк спешно свертывался, готовясь выступать. Единственно, что упрощало мою задачу по контролю и руководству процессом, было то, что здесь у нас не было полевого лагеря, и большинство ротного имущества все время нашего пребывания в Штрасбурге так и оставалось на повозках.
Солдаты уже получали сухие пайки, когда пришел приказ к парадному построению на ратушной площади города.
- Черт знает что! - выразил свое отношение к воле начальства Казимирский.
И вот весь полк стоит выстроенный поротно по периметру площади. В центре квадрата под знаменем дивизии расположилось начальство: начальник нашей славной 3-й Гренадерской генерал-лейтенант Владимир Иванович Малинка, офицеры штаба и уже знакомый мне 'генерал для поручений' Стремоухов.
Перед ними, напротив строя первого батальона, наш командир Николай Генрихович Беренс с офицерами и полковым знаменем.
Играет оркестр…
У меня возникла стойкая ассоциация с парадом на Красной Площади. Не хватало только министра обороны на открытом лимузине, мавзолея и традиционного 'Гав-гав-гав! Ура-а-а-а-а!', которым участники парада отзываются на приветствие.
К слову о мавзолее.
Торжественную речь нам толкнули и без использования этого архитектурного излишества. Сначала начальник дивизии, а потом и генерал-порученец. Особенно тяжко было выслушивать последнего оратора.
Сразу вспоминался фильм 'Карнавальная ночь' и сакраментальная фраза 'КоротЕнько. Минут на сорок…'
Он говорил напыщенно и многословно, но настолько пафосно-туманно, что смысл сказанного терялся в славословиях.
К тому же, я стоял довольно далеко от точки вещания, и до меня долетали только невнятные обрывки фраз. А в остальном тожественное выступление свелось для меня в выслушивание монотонного 'бу-бу-бу', от которого клонило в сон.
У меня вообще с детства идиосинкразия на подобные мероприятия. С тех пор, как съездил в пионерский лагерь.
По-моему, я даже задремал стоя в строю, но меня разбудил парадный марш, означавший, что 'линейка' окончилась.
В заключение Отец Серафим отслужил торжественный молебен…
А потом пошел дождь…
* * *
Голодные и мокрые солдаты даже не шагают, а бредут по дороге.
Сквозь шум дождя слышно чавканье ног, позвякивание амуниции и мат-перемат, сопровождающий любую потерю русским человеком душевного равновесия.
Сразу после завершения возвышенно-торжественной светотени поступил приказ: 'Спешно выдвигаться на Госслерсхаузен'.
Ну, мы и выдвинулись всем полком, ровно в полдень под проливным дождем.
До железнодорожной станции Госслерсхаузен, где нам необходимо быть до завтрашнего утра - двадцать верст.
Строй гренадер извивается по дороге, подобно змее, голова которой теряется в струях дождя.
Я, по традиции, в конце ротной колонны. Еду верхом на выделенной мне из резерва смирной кобыле по кличке Сметанка. Почему лошадь зовут 'Сметанка' - совершенно непонятно. Мое транспортное средство заурядной гнедой масти и никаких ассоциаций со сметаной не вызывает.
Хотя, конечно, дареному коню в зубы не смотрят. А уж казенному и подавно…
Когда объявили, что мне выдадут коня, я пришел в некоторое недоумение пополам со смятением.
Зачем мне конь? Я и ездить-то толком не умею…
А потом, как обычно, накатило приобретенное воспоминание:
Во-первых, офицеры при долгих переходах едут верхом, а лошади выделяются из резерва, который также используется всеми гужевыми подразделениями полка, от роты разведки до обоза второй очереди.
Многие офицеры имеют своих личных коней. В случае если владелец не в состоянии содержать лошадь за свой счет, он может передать ее, так сказать, на баланс полка, и она тоже будет числиться в резерве.
Во время нашей стоянки в Штрасбурге, конный резерв был пополнен и коня я получил без промедления.
Во-вторых, я, оказывается, прекрасный наездник - все-таки казацкий воспитанник. Что подтвердилось, как только мне подвели оседланную лошадь. На автопилоте похлопал её по шее, проверил вальтрап и потник. Оценил, верно ли натянуты подпруги, сунув под них два пальца. Подогнал стремена.
По совету коновода, приведшего кобылу, угостил её морковкой. А пока лошадка с удовольствием ее хрумкала, осмотрел уздечку. Все пучком.
Однако, вот еду, как белый человек, только промок сильно.
Надо будет прикупить в лавке 'Общества' дождевик. Видел там намедни прекрасный английский 'тренчкот' из прорезиненного брезента. Мыслишка приобрести плащ промелькнула, но затерялась, по причине удивительно хорошей погоды, которая держалась почти весь май.
Теперь вот страдаю из-за собственной глупости.
Хотя, конечно солдатам еще хуже приходится.
Первые два батальона так размесили дорогу, что мои орлы с трудом выдирают сапоги из грязевой каши, в которую она превратилась.
Даже Сметанка иногда поскальзывается в этом месиве.
А артиллерии и обозам вообще несладко - им еще и пушки с зарядными ящиками и телеги из грязи вытаскивать приходится.
Идем уже второй час, и они уже заметно от нас отстали.
Местность здесь вообще болотистая, так что общая скорость движения снизилась весьма заметно.
Нам теперь, дай Бог, затемно до Госслерсхаузена дойти.
12
Когда мы, под непрекращающимся дождем, наконец-то дотащились до пункта назначения, уже темнело.
В сумерках было не разобрать, то ли это очень маленький город, то ли большая деревня… Кирха, дома, хозяйственные постройки.
Куда теперь?
Полк распределили по квартирам таким образом: первый батальон занял окрестности железнодорожной станции склад и пакгауз, второй - северную часть, а наш третий батальон разместился в южном конце Госслерсхаузена у сенных сараев.
Едва дойдя до места, гренадеры просто попадали на землю от усталости.
На полдороге полк делал привал у небольшого озера, так как люди были вымотаны до предела. А сам путь от Штрасбурга занял у нас больше восьми часов…
Чертова погода…
Поесть бы… Я на привале успел перехватить только чаю с сухарями, а по дороге спасался леденцами.
С трудом я сполз с седла и потрепал Сметанку по крупу.
- Спасибо тебе, милая…- Кобыла стояла с опущенной головой, мне даже показалось, что ее шатало. - Устала бедная! - Лошадь фыркнула и прянула ушами. - На-ка тебе сахарку!
Бросив поводья подбежавшему Савке, я поинтересовался:
- Нашел, где ночевать?
- Вона, вашбродь, в том доме. Я уж и с хозяйкой сговорился!
- Как же ты с ней сговорился? Ты ведь по-немецки ни бельмеса?
- Дык, и без немецкого обошелся! И так и сяк потолковали, она рукой махнула и говорит мол 'комме хаус'. Я зашел. А хозяйка рукой на кровать да на лавку тычет: 'битте'. И в другую комнату ушла. Стало быть, располагаться разрешила.
