Все ружья были эксклюзивными, сплошные маты – нет слов. Дуло от полутора сантиметров до трех – в его времени их бы посчитали, по меньшей мере, крупнокалиберными. А последние, самые увесистые образцы, даже мелкокалиберными пушками – там ствол в диаметре с 30 мм пушку с БМП-2.
Опытные казаки «на глазок» сделали порции пороха, которые тут же засыпали в изготовленные из ткани и кожи стаканчики. Отмерили и картечь – обрезки свинца и камушки, закатали в бумажные цилиндрики, благо во время грабежа казаки хватали и писчие листы, в том числе покрытые замысловатой восточной вязью – и пригодилось, что тут скажешь.
И все работы на ходу, как говорится, «на коленке», согласно поговорке – хочешь жить, умей вертеться!
Бумажные патроны были давно известны, только турки почему-то ими не пользовались, предпочитая мерные стаканчики. Так что запорожцы на сей паллиатив не обратили внимания, зато удивились командам и заранее подготовленным стрелковым «лежкам», как под повозками, так и на них, чтобы стрелять в движении, «с колес».
Вот и все ноу-хау, но теперь поддержку казакам можно было оказать более существенную, ведь каждый боец на счету. Всех остальных мужиков запорожцы вооружили, чем только можно – от топоров и ножей до пик с кольями, чтобы было чем отбиваться от татар.
Малые трофейные пушки, представлявшие короткоствольные пищали на деревянных колодах, установили на самых тяжелых возах, превратив в толи примитивные тачанки, а может и в прообраз самоходной артиллерии – тут Юрий не смог определиться с названием. Перед выстрелом колеса заклинивались для уменьшения отдачи конструкции. Проведенные испытания показали, что вполне пригодная для боя с татарской конницей вышла конструкция, но требуется проверка в боевых условиях.
«Натаскали» скомплектованные расчеты, вот только пороха в Кезлеве захватили мало – всего несколько бочонков. Галицкий посчитал его поначалу дрянным, но Смалец уверил, что османский порох считается лучшим в мире, чему Юрий сильно удивился…
– Ал-ла!
Татары бешено визжали, но к ощетинившимся возам не приближались, а начали устраивать гигантскую «карусель». Ударили казацкие ружья – не все правда – триста шагов для «гладкоствола» с круглой пулей запредельно много. В ответ густо полетели стрелы, осыпая сгрудившихся людей и лошадей. Вот только занятая на пригорке позиция оказалась выгодной для запорожцев – ружья и луки начали соревноваться в «убойности».
– Гайда!
Казацкая конница вырвалась из импровизированного укрепления, врубилась в татар. Степняки тут же обратились в бегство, пожалуй, притворное. Зато спешившиеся с коней янычары из гарнизона Ор-Капу, человек двести, в своих красных одеяниях, смотрелись вполне регулярными войсками. Спокойно пошли на повозки, за которыми прятались «стрельцы», не обращая внимания на ружейный огонь казаков – то один, то другой янычар падал на землю, но потери, как видел Юрий, были небольшими.
Затем отборные воины султана поставили свои тяжелые фузеи на сошники и с сотни метров выстрелили по повозкам. Но Юрий успел перед вражеским залпом отдать команду «укройся».
Посчитав, что гяуры достаточно устрашены, янычары достали ятаганы и устремились в атаку, но их опередили конные татары, погнавшие лошадей к русским повозкам, на которых высились груды отнятого у степняков добра. Видимо вид богатств, до которых были охочи казаки, возбуждал крымчаков не менее, а то и более. К тому же, они прекрасно видели, что стреляющих из ружей казаков и полной сотни не наберется. Так что навалиться всеми силами, ворваться во-внутрь построения, и устроить безжалостную рубку взбунтовавшимся рабам.
Такое, видимо, имелось желание у «людоловов», но оно совершенно не совпадало с интересами противоборствующей стороны. Залп картечью в упор из нескольких десятков ружей затаившихся «стрельцов» оказался для крымчаков совершенно неожиданным. Потеряв с десяток коней, степняки тут же повернули в стороны, и по красным одеяниям приблизившихся янычар ударили пушечки и ружья. Потеряв упавшими на землю два десятка воинов, янычары неустрашимо бросились в атаку, однако новый залп в упор несколько охладил ярость.
Турки заколебались – желание атаковать у них пропало, тем более они прекрасно видели огромную толпу мужиков, вооруженную всяким дрекольем – штурм мог привести к самой настоящей бойне, итог которой был крайне непредсказуемым. Потому янычары стали медленно отступать, осыпаемые пулями. Добравшись до оставленных на коноводов лошадей, османы практически вышли из баталии, предоставив татарам возможность одолеть яростно сражавшегося противника.
Юрий практически не командовал – к своему удивлению, он обнаружил, что казаки спокойно руководят вчерашними невольниками, ставшими ныне «стрельцами» и «канонирами». Так что Галицкий внимательно смотрел на баталию и оценивал перспективы дальнейшего противостояния. А они для крымчаков выходили скверные.
Да, их было примерно две тысячи всадников против вдвое меньшего числа казаков, но те опять засели за возами. Колчаны у степняков значительно опустели, а сотня перебитых стрелами мужиков и баб ничего не стоила – они не войны ни разу. Осаждать импровизированную крепость бесполезно – переть на ружья, и как оказалось еще и пушки, мало желающих – татары шли за добычей, а не за смертью.
Взломать оборону можно только пушками, но их доставка от Ор-Капу займет много часов, а близится вечер, за которым наступит и ночь. И тогда весь численный перевес будет низведен – уже запорожцы получат преимущество в ночном бою. А решительность казаков не сломить – они показали готовность сражаться до последнего, перебив три тысячи «новообращенных» магометан…
– Изрядно удивил ты меня, сотник, – без всякой иронии произнес кошевой атаман Иван Сирко, смотря с седла на едущего в повозке Юрия. И негромко добавил:
– Выходит полезными бывают знания, почерпнутые из книг?! Может быть, ты не все мне рассказал?!
Юрий сразу уловил явственную иронию в голосе пожилого атамана. Не найдя, что сказать в ответ, а врать не хотелось, знал, что ложь сразу же определят, Галицкий только молча поклонился…
Глава 6
– Ты ешь, ешь, не смотри на меня. Свинина всяких похвал достойна, каравай сегодня испекли, еще горячий – только из печи. А взвар теплый – осень давно на дворе.
Кошевой атаман усмехнулся, и задумался, поглаживая ладонью свои впечатляющие вислые усы. Оселедец сдвинулся на левую сторону, будто отгоняя беса, что должен сидеть там за плечом и всячески искушать православного на недобрые дела.
Юрий посмотрел на большой кусок окорока, взял в руки острый нож и отрезал себе порядочный кусок. Отломил большой ломоть пышного пшеничного хлеба. Затем привычно ухватил в левую руку массивную серебряную вилку, взял в десницу ножик, и начал быстро нарезать пахнувшую чесноком свинину, накалывая кусочки на вилку и отправляя их в рот. Соскучился Галицкий по привычным столовым приборам – есть руками уже не хотел, не в походе ведь, да и в рабстве намаялся.
Ел неторопливо и также размышлял над своей судьбой, что в очередной раз перевернулась в одночасье. И не понять совсем – к добру или злу это, ибо уповать на капризы Фортуны нельзя.
«Поход закончился и сижу сейчас в Сечи на птичьих правах, абсолютно не зная, что делать дальше. И непонятно, за кого меня Сирко держит на своем хуторе – толи за почетного гостя, или за знатного пленника, которому разрешили заниматься, чем угодно по душе, но держат строгий пригляд. Да, непонятно все это, одно пока ясно – атаман на меня какие-то планы строит, вот только мне о том ничего не говорит».
Размышляя, Юрий ел окорок, ловко управляясь ножом и вилкой, ломал пышный хлеб на кусочки, прихлебывал взвар из глиняной кружки, искоса бросая взгляд на задумавшегося атамана. Мысленно радовался, что не только освободился из плена, но и получил покровительство самого Ивана Сирко. Теперь можно было строить планы на будущее, вот только ничего путного в голову пока не приходило.
