моменты мог проявить мужество, как в стычке с де Валем, но и он старался слушать во всём старшего брата. Скорее всего, зачинщиком был третий брат, имя которого я уже забыл.
Вскоре на опушке леса показались Шон и Эмильен. Они тащили двух диких свиней, перешучиваясь между собой, под ногами у них увивался Феб, жизнерадостно виляя хвостом. Они подошли к кострищу, поставили свои мушкеты у хижины.
Шон уставился на меня, подозрительно нахмурившись.
— Эй, а ты кто такой? — спросил он.
Я даже огляделся, чтобы убедиться, что он обращается именно ко мне.
— Не понял, — сказал я.
— Московит?! Ты, что ли? Не узнал тебя! — рассмеялся ирландец.
— Богатым буду, — хохотнул я.
— Что? — не понял Шон.
— Русская поговорка, — отмахнулся я.
Свиные шкуры отправились на просушку, одну свинью решили зажарить тут же, насадив на вертел, вторую свинью Эмильен решил разделать и заготовить на продажу. Я отправил Обонгу за дровами, потом развёл костёр, и мы вместе с Шоном принялись жарить мясо, пока Эмильен в хижине рубил мясо на длинные полосы, натирал солью и развешивал под потолком. В хижине тоже был небольшой очаг, и она больше использовалась как коптильня.
Я вспомнил про оставшиеся апельсины, протянул один Шону, окликнул Эмильена.
— Я не буду, спасибо, — сказал буканьер. — Я буду мясо.
— Я буду! — поспешил Обонга.
Негр умоляюще глядел на меня, и я подкинул апельсин в руке. Хотелось запульнуть его куда-нибудь подальше в кусты, но я сделал иначе. Я просто бросил апельсин Обонге с небольшим недолётом, будто случайно. Апельсин упал ему под ноги и покатился через пыль и пепел, но жадный ниггер схватил его, отряхнул и начал сдирать кожуру как ни в чём не бывало.
Эмильен закончил с заготовкой мяса и вышел к нам, вытирая руки о рубаху. Свинья на вертеле уже подрумянилась и начала источать приятный запах жареного мяса.
— Эмильен, а кто такой Франсуа де Валь? — спросил я.
— А что? — спросил он.
— Да повстречал с утра, — хмыкнул я.
— Знакомое какое-то имя, — вставил Шон. — Где-то я его слышал.
— Буканьер известный. Пират. С Мансвельдтом на Кубу ходил, с Мингсом на Кампече, — сказал Эмильен.
Мне эти имена вообще ни о чём не говорили, но раз уж Эмильен говорил о них с таким уважением в голосе, то, наверное, люди видные.
— Да, точно! С Мансфилдом! Слышал про это. Как этот де Валь пленных казнил, всех, кроме последнего, — добавил Шон.
— У него корабль свой? — спросил я.
— Был, — ответил Эмильен. — Пока он его на рифы не посадил.
Похоже, я нажил себе ещё одного могущественного врага. И было бы из-за чего. Из-за ниггеров. Я посмотрел на Обонгу, который чавкал апельсином, как свинья, и поморщился.
— Ясно, — сказал я. — Мы с ним не поладили.
— На дуэль вызвал? — спросил Шон, поворачивая вертел.
— Хм... Нет, — ответил я.
— Ну и забудь, — беспечно отмахнулся ирландец.
Но я всё равно раз за разом прокручивал утренний разговор в голове, каждый раз приходя к выводу, что де Валь так просто этого не оставит. Ещё бы! Какие-то беглые рабы, жалкие оборванцы, посмели возражать его персоне! Удивительно, что он не убил нас на месте, но два мушкета, нацеленные тебе в брюхо, это весомый аргумент в споре.
— Ладно, — сказал я.
Свинья была почти готова, и Эмильен надрезал мясо. Из-под ножа брызнул горячий сок, с шипением растворяющийся в пламени костра. На пятерых здесь было как раз, чтобы каждому наесться от пуза, и сегодня я не собирался останавливаться на одном куске.
Я отрезал кусок грудинки, наколол его на нож и уселся у костра. Эмильен и Шон тоже принялись отрезать наиболее лакомые, с их точки зрения, куски, и только негры жалобно смотрели то на нас, то на шкворчащую свинью на вертеле. Собственных ножей у них не было, и Эмильену пришлось снова им помогать.
— Это всё, конечно, вкусно, — сказал я. — Но нельзя же одним только мясом питаться.
Буканьер посмотрел на меня так, будто я сморозил какую-то глупость.
— Я историю слыхал, как один мужик сырое мясо ел, — сказал Шон. — И ничего, кроме сырого мяса.
— Это как? — хмыкнул Эмильен.
— Один слуга в лесу потерялся, у него с собой ни ножа, ни ружья, ничего не было. Только собака с ним была, — Шон прервался и жадно откусил ещё кусок мяса, после чего продолжил с набитым ртом. — Поколотили его перед этим, так, что он даже ходить почти не мог, только ползал. Сначала голодал, долго не ел ничего, потом собака его нашла стадо диких свиней, и поросенка загрызла. Изжарить он его не мог, кое-как разделал и сожрал.
— Сырым? — спросил я.
— Конечно. Не целиком, конечно, часть собаке отдал, часть на потом сохранил. Потом снова по лесу плутал. Увидел собаку дикую, которая тоже кусок мяса тащила. Он её выследил, там оказались щенки, — продолжил Шон.
— И щенков сожрал? — хмыкнул Эмильен.
— Да нет же! Приручил! У собаки ещё и молоко оказалось.
— Фу, — поморщился я.
— Так вот. Так он и жил в лесу. Набрёл потом на стойбище диких свиней, и с собаками охотился на них, щенки-то подросли потом. Ждал, пока собаки шкуру прогрызут, а потом руками раздирал, и сырое мясо жрал. Года полтора он так, наверное, скитался, пока его охотники не нашли.
— И что они с ним сделали? — спросил я.
— Сначала за дикаря приняли. Он же весь зарос, без одежды был, грязный, людей дичился. Потом, правда, пообвык, с охотниками этими же и поселился. А варёное или жареное мясо больше есть не мог, только сырое. Только кусочек варёного мяса в рот возьмёт — оно всё сразу обратно, — Шон сделал вид, будто его тошнит.
— Врёшь, — бросил Эмильен.
— Как есть говорю, — вскинулся Шон и перекрестился вдобавок.
— Ну и дела... — протянул я.
Почему-то мне хотелось ему верить, я легко мог представить подобного Тарзана в здешних джунглях. Главное, самому не оказаться таким Тарзаном. Или, ещё хуже, Робинзоном Крузо.
Впятером мы обглодали свинью до косточек меньше, чем за
