— хотя о ней ли горевать, когда родной человек встретил погибель?! Я когда понял, что отец из степи уже не вернется, ревел белугой, как никогда в жизни!
Но разве поможешь слезами горю?
…Не просто так Елец строили одной из самых сильных крепостей засечной черты, не просто так один за одним уходили в степь разъезды служивых людей. Неприступная для степняков твердыня закрыла собой удобный брод на реке Быстрая Сосна в месте впадения в нее реки Елец. Перекрыв, таким образом, Кальмиусскую сакму — восточное ответвление страшного Муравского шляха, ведущего на Русь из Крыма… Крупных вторжений татар на нашем веку, правда, не было. Но каждое лето крымчаки и ногайцы разбойничали в окрестностях, небольшими отрядами, охотясь на зазевавшихся хлебопашцев, одиноких ратников, путешественников, держащих путь в соседние города-крепости… Они хватали полон на продажу — и стремительно уходили в степь, спасаясь от преследования детей боярских или казаков. Нередко полоняников удавалось отбить — но и нередко степняки успевали скрыться…
В таких условиях мать, оставшаяся без мужа, кормильца и защитника, бросила выделенный отцу в кормление земельный надел (к тому же не наследуемый), и с первым снегом декабря семь тысяч сто четвертого года от сотворения мира вернулась в Рязань с большим санным обозом, охрана которого была степнякам не по зубам. Однако с тех самых пор семья наша из пяти детей, среди которых был я самым старшим, жила весьма худо…
И потому спустя еще шесть годков я и сам подался в служивые люди. Благодаря добрым знакомцам, помнящим еще моего отца, приняли меня в стрелецкий приказ, снабдив от казны збруей ратной (саблей и бердышом, пищалью и порохом, да свинцом на пули), кафтаном, жалованием — и даже дали небольшой земельный надел. И уже через два года я стал выделяться среди прочих стрельцов ростом да силой мужицкой — как начал есть вдоволь и сытно, так и окреп заметно! От природы же что я, что родитель мой были весьма крепки… Начал превосходить я прочих служивых и ратной выучкой. Саблей владеть меня еще батька выучил — с семи годков клинок в руки взял, поклон земной за то родителю! Конечно, многое забылось за годы безотцовщины — но многое вспомнилось уже в стрелецком приказе. А там и бердышом рубить наловчился, и сноровисто пищаль заряжать — да довольно метко стрелять с тридцати шагов.
Сколько же воды с тех пор утекло…
Хоть и побили мы Самозванца под Добрыничами — да все одно Путивль не взяли. А уж там Годунов помер, семью его истребили, да вражине и присягнули, будь он неладен! И стал подлый вор настоящим государем, и переметнулись под его руку недавние враги: и боярин Федор Басманом, честно отразивший несколько польских штурмов в Новгороде-Северском. И даже князь наш Мстиславский, дважды с Самозванцем ратавшийся! Ну, а как признала его сыном старица Марфа — последняя супруга Иоанна Четвертого, в миру Мария Нагая — так уж вся земля Русская «Дмитрию Иоанновичу» поклонилась…
Впрочем, надо признать: начал новый государь весьма неплохо. То, что сосланных ранее бояр да дворян он в Москву вернул, или что в холопы запретил записывать наследно, то меня не особенно касалось. Однако же «царь Дмитрий» удвоил жалование служивым людям, а детям боярским и помещикам добавил земельных наделов за счет монастырских земель. Южное же порубежье государь и вовсе освободил от налогов на целых десять лет! Правда, в других местах поборы он поднял — но как только стало возмущаться местное крестьянство, тут же пошел на уступки. Невиданное дело! А чтобы недостачу в казну царскую перекрыть, «Дмитрий Иоаннович» обложил ясаком татар сибирских и остяков.
Что тут скажешь?! Любо!
Государь действительно сумел расположить к себе и стрельцов, и пушкарей, и детей боярских, и городских казаков. А к казакам Вольного Дона он отправил посольство с богатыми дарами, хлебным жалованием, сукном, порохом и пищалями. И заключил «Дмитрий Иоаннович» с казаками уговор вместе по туретчине ударить, Азов и устье Дона у татар и османов забрать!
И ведь толково все придумал — до Азова по Дону можно спуститься судовой ратью, ради чего на реке Вороне принялись во множестве струги рубить по царскому указу, а в только-только достроенном Ельце «Дмитрий Иоаннович» приказал увеличить кремль, расширить арсеналы и хранилища для съестных запасов, да принялся их пополнять. В большом количестве были отправлены из Москвы в Елец осадные и полевые пушки… В то же время под Москвой новый царь приказал устроить земляные укрепления, которые одни стрельцы защищали, а другие брали, проводя учебные бои. И в них государь принял личное участие, удивив ратников изрядной выучкой и умением стрелять из пушек!
Таков был новый царь, к которому многие действительно прониклись уважением и даже любовью — особенно у нас на юге, у засечной черты!
Так оно так, но… Все же было и много плохого, что отталкивало от государя тех же москвичей. Одежды он носил иноземные, привечал поляков, фрязей и прочих немцев — из последних собрал даже личную стражу! Не соблюдал наших обычаев, ел телятину… Но самое же главное — женился «царь» на иноземке, полячке Марине Мнишек, не заставив ее покреститься в православие! А вслед за той явилось в Москву множество ляхов — и как начались свадебные гуляния и празднества, так и начали те куролесить так, будто город штурмом взяли! Баб и девок насиловали, не пощадили однажды даже боярской дочери; врывались в дома, чтобы грабить — а тех, кто сопротивлялся, рубили! И укорота на них не было — кричали, что сами «Дмитрия Иоанновича» на престол посадили и что он им никакой не указ! Конечно, после такого многие москвичи за оружием потянулись…
Забыли ляхи, как показали спину свою под Добрыничами!
Недовольством простого люда и московских служивых людей умело воспользовались Шуйские — причем народ они натравили на ляхов с призывом защитить государя, мол, де «литва царя сгубить хочет»! В то время как с верными людьми ворвались в Кремль… Так вот, после смерти Самозванца от него отреклась старица Марфа, а на всех площадях по Москве убитого принялись обличать как беглого монаха-расстригу Григория Отрепьева…
Но о том мы узнали сильно позже. Узнали, когда уже Москву в осаду взяли — и про католичку Мнишек, венчанную на царство, и про художества ляхов… А тогда, после убийства «Дмитрия Иоанновича» весь юг, освобожденный им от налогов, забурлил! И рязанские дети боярские во главе с Прокопием Ляпуновым отказались присягать Василию Шуйскому как новому царю, а
