всем черном. В высоких кожаных сапогах под длинным платьем, с зонтом в руках и с шубкой на плечах. Другая же чуть ли не в летнем воздушном платье абсолютно белом, с бледной кожей и светлыми волосами. Облаку так понравились человеческие зонты, что она завела и себе один, тоже белый.
При чем шли они посреди густого белого облака тумана, защищавшего их от невыносимого запаха и черных потоков дыма. Своеобразная стена чистоты.
— Слышала, что в палате лордов, хотят отменить хлебный закон? — спросила Облако и повернулась к Белле.
— Да, теперь из России к нам повезут хлеб и может Ирландию меньше будут обдирать. Но ты не просто так спросила?
Белла еще старалась понять собеседницу, разгадать этот ребус. К сожалению, но с женщинами из высшего света у нее пока не складывались доверительные отношения. Скорее ее успехи в делах, отпугивали консервативных кляч, а у воительниц за права женщин вызывали приступы неконтролируемой зависти. С Облаком же было проще, она просто не воспринимала Беллу как равную. И что бы Белла не сделала бы, то ее никогда бы такой не приняли.
— Просто или не просто. Зачем мне тебе объяснять, что я такого коварного и хитрого задумала? — ответила Облако.
Она как то самое облако в мгновение менялась с лёгкого и мягкого на тяжёлое и грозное. Двойственность, которая позволяла обтекать препятствия, но не позволяла вцепиться во что-то действительно серьёзно.
— А что, прям коварное и хитрое? Мне кажется, что ты просто плывёшь по течению, — заметила Белла, — или если еще лучше сказать, то плывешь по ветру!
Белла улыбнулась придуманной шутке и продолжила:
— Если тебе так противна англия, что ты готова из каждой новости выдавить повод для злорадства, то почему просто не улетишь? Как ты обычно делаешь. Почему не улетишь туда, где об Англии никогда и не слышали?
Белла зажала зонтик локтем и погладила покалеченную руку.
— Пфф, — засмеялась Облако, — даже если я куда-нибудь улечу, в самую-самую глухомань, начну, ну даде не знаю, жить там, то Англия туда рано или поздно доберется и все испортит.
Перед Облаком мелькали сцены с ее народом. Людьми, которые поклонялись ей как божеству, дающему дождь, дающему саму жизнь. Вкдь без ее сил, племена умирали. Страдали от голода, от жажды, воевали за каждый ручеек или речушку. Она видела, что была полезна. Что ей восхищались за то, кто она есть. Ее боялись, стоило только разозлиться. Она, так же как настоящее облако купалось в лучах солнца, наслаждалась человеческим почитанием.
От воспоминаний Облако закрыла глаза и не хотела возвращаться на шумные, душные смрадом улицы Лондона, где от природы ничего не осталось. Только каменные дома, дымящие трубы и убитая Темза.
Белла же смотрела на нее и видела искажённую себя. Они обе хотели свободы, чтобы парить высоко в небе не зная забот, но их обеих не отпускали мирские дела, обеим нравилось получать восхищение. Белла никогда не забудет тот первый бал, когда Вадим вывел ее в свет Петербурга. Когда она ловила на себе завистливые взгляды первых красавиц столицы, когда не такой уж и плохой граф Мартынов из раза в раз звал ее на танец. И в Англии все повторилось. Ей не мешал ни замужний статус, ни покалеченная рука. Она все так же ловила на себе заинтересованные и вульгарные взгляды мужчин и завистливые от женщин. И пусть, их суть изменилась с восхищения ее красотой, ее дорогим нарядом, на ее умение жить в мире денег и рисков. Белле это нравилось, так же как Облаку нравилось идти по центру ненавистной ей страны, с ненавистными людьми и представлять, как она все уничтожит, сметёт в буре.
***
11 января. Южное побережье Африки.
Под самый закат, когда песок уже начал остывать, а море еще плескалось теплымм солёными волнами, в толще воды показалась пара светящихся глаз.
Даже стоя на дне Вадим видел, как к его Вестнику подошла пара кораблей. Сквозь толщу океана все походило на битву смазанных силуэтов, но первые обломки и человеческие останки завершили картину произошедшего наверху. Не вовремя, все случилось очень не вовремя. Вадим как раз ходил по корабельному кладбищу, когда его потянули за канат. На дне он нашел следы ожесточённой битвы, которая случилась самое большое лет тридцать назад. Несколько британских и французских кораблей схлестнулись в смертельной схватке и вместе погибли.
Среди настоящей подводной братской могилы осталось много свительств катастрофы, которая огромным взрывом унесла жизни двух тысяч людей и пять жизней не людей.
Зовом, который почувствовал Вадим, оказался искажённый сигнал от одного из вестников его группы. Он как черный ящик корабля или самолёта звал, чтобы рассказать свою историю, только соседние останки защитников сильно фанили, искажая сигнал.
Вадим нашел останки собрата на палубе британского фрегата. Разрушения оснастки и такелажа говорили о сильном взрыве рядом с кораблём. А глубокие порезы на палубе о битве. И судя по смятым орудиям, обломкам крупнокалиберного оружия вестник дал бой и проиграл. Его поразили пушечным ядром, разорвав тело на верхнюю и нижнюю часть.
Он так и остался вдавленным в корпус корабля. Только вместо крепкого тела остался черный скелет из углеволокна, по прочности превосходящий сталь, титан и керамику. Собственно сам череп и являлся своеобразным хранилищем данных, черным ящиком, который в случае гибли или уничтожения вестника, сохранил бы знания и опыт для потомков.
С черным черепом в руках, раздетый по пояс Вадим, вышел пиздец каким злым на берег Африки. Остаточной энергии вестника хватило, чтобы передать чувство тревоги, не за себя, а за дело, и передать набор картинок. За короткую жизнь в этом мире, коллега Вадима успел обнаружить следы испытания для этого человечества. Слишком ранние и слишком ужасные, чтобы Великий барьер пропустил эту цивилизацию дальше.
1828 год. Графство Кэмбриджшир.
Лаборатория профессора математики Чарльза Бэббиджа в Кембридже.
Чарльз Бэббидж заметил, что астрономические и инженерные расчеты содержат огромное количество ошибок. Так ему в голову пришло создание машины, которая бы не ошибалась и не уставала.
В
