Из Лавра, словно вынули душу. Целыми днями он сидел в кузнице бездумно перебирая железки, на обращенные к нему вопросы отвечал односложно или вообще не отвечал. Попытка деда поговорить с ним, начавшаяся с ласковых слов и утешений, постепенно перешла в крик и ругань, да так и закончилась. Понять его горе, конечно, было можно: Татьяна родила мертвого младенца уже второй раз, а еще один его ребенок, которому не исполнилось и месяца, умер во время предыдущей эпидемии. Но вот то, что он за два дня так ни разу и не подошел к лежавшей после тяжелых родов жене, Мишку откровенно покоробило.
Потом Мишка подслушал разговор старших сестер, из которого выяснилось довольно много интересных подробностей. Любовь Лавра и Татьяны начиналась почти по Шекспиру: он был христианином, она — язычницей. Познакомились они на Княжьем погосте во время ярмарки. Там Немой, впрочем, немым он тогда еще не был, затеялся бороться с ручным медведем, приведенным скоморохами. Медведю, привыкшему, видимо, к исключительно показушным схваткам, манера борьбы Андрея сразу же не понравилась. Он несколько раз обиженно рявкнул, безуспешно попытался цапнуть соперника когтями задней ноги, а потом, когда от железной хватки Андрея, в медвежьем организме что-то хрустнуло, просто-напросто вырвался из безжалостного захвата и пустился наутек.
Так уж получилось, что прямо на пути у перепуганного и разозленного зверя оказалась Татьяна. Быть бы беде, если бы не Лавр, в лучших голливудских традициях, выхвативший девушку из-под носа медведя, как киношные герои выхватывают ребенка из-под бампера несущегося грузовика.
С тех пор Лавр периодически начал пропадать из дому на три-четыре дня — до деревни, в которой жида Татьяна было не близко, даже верхом. Пересудов по этому поводу в селе, разумеется было предостаточно, но ничего особо необычного ратнинцы в подобной истории, в общем-то, не видели. За сто с лишним лет замкнутая община, без притока свежей крови обязательно бы захирела. Невесты из соседних деревень были, если ни рядовым, то весьма распространенным явлением.
Однако был и один существенный нюанс. Из того селения, в котором жила Татьяна, невест в Ратном не было ни одной. Слишком упорно и беспощадно, порой даже, не без успеха, сопротивлялись, в свое время, Татьянины земляки вторжению пришельцев-христиан. Да и сейчас забредать, особенно в одиночку, в их угодья было небезопасным. Доездился, в конце концов, и Лавр. Однажды, уже ближе к концу зимы, конь привез его домой без сознания, со сплошным синяком вместо лица, сломанными ребрами и следами нескольких ножевых ударов на тулупе. Слава Богу, тулуп был из медвежьей шкуры, а удары пришлись вскользь, до тела не достали.
На этом, однако, романтическая история не завершилась. Когда у Лаврухи зажили ребра, он втроем с братом Фролом и Андреем, надев под тулупы кольчуги, наведались в татьянину деревню — на праздник проводов зимы. Шороху они там навели, по всему было видать, изрядного, потому, что возвратились назад с победным видом, чужими санями, наполненными трофеями и невестой, начисто обалдевшей от такого способа сватовства и не знавшей радоваться или плакать.
В общем- то, и этот сюжет для ратнинцев был не нов, добывать невест лихими налетами молодым мужикам приходилось не единожды. Даже сельский священник не порицал, ибо невинных дев вырывали из тьмы язычества и проводили в лоно Православной Церкви. Технология улаживания скандала тоже была не нова: дед оделся по-праздничному, нагрузился подарками и отправился к родственникам невесты.
Но, не тут-то было, назад он вернулся, хотя и не битым, но мрачным. Татьяну, оказывается, сочли похищенной демонами и уже справили по ней тризну, как по умершей. Вообще-то, помня о том, какое впечатление производит на людей лицо Андрея, вошедшего в боевой раж, а именно он прикрывал отступление братьев, в разговоры о демоне можно было поверить. Так Татьяна приобрела мужа, но лишилась всей прежней родни.
И вот, человек, из-за которого ей пришлось расстаться с отчим домом, разорвать все связи с родными и друзьями, оставил ее в самый тяжкий час ее жизни.
"Ну и что ты ему скажешь? Самый умный, да? Двинет он тебя, так, что костей не соберешь, вот и весь результат. А кто, если не я? Делай, что должен и будет то, что будет. Главное удивить его чем-нибудь, заставить выйти из круга, по которому у него сейчас мысли крутятся. Заставить взглянуть на ситуацию по иному. Может, получится? Все-таки я его за это время узнал, понял что-то…".
Мишка зашел под навес кузницы, сел рядом с Лавром, помолчал.
— Тебе чего, Михайла?
— Да я вот подумал: дочка у тебя, все-таки, появилась — Мишка указал на стоящую неподалеку косилку — ты ее из ничего создал, все рано, как родил…
— Вот! Ты один только и понимаешь, для них для всех это просто железяка, а мы с тобой в нее душу вложили.
— Обидно, когда тебя не понимают?
— Да и хрен с ними, пусть не понимают! Мы с тобой, Михайла, еще такое придумаем… Птицу железную сделаем и по небу полетим!
— Можно и птицу, кстати — не так уж и трудно.
— Ну?
— Надо только, чтобы на душе легко и светло было. Мы с тобой, когда ее придумывали, радостно ведь было?
— Было…
— И еще будет, сегодня жизнь не кончается.
— Что ты про жизнь знаешь…
— А вот и знаю! Вот когда новую задумку делаешь, ты сам сказал, что светло и радостно. Так?
— Ну, так…
— А если не просто так, а для кого-то, к примеру, подарок придумываешь, делаешь и представляешь, как человек обрадуется. Еще лучше же, правда?
— Тоже правда…
Лавр тяжело вздохнул и достал откуда-то из-за спины сверток, развернул тряпицу и Мишка увидел у него на ладони дивной работы женское украшение — серебряные височные кольца с подвесками.
— Что ж, мне их теперь самому себе дарить? За дочку…
— За что Андрей деда как отца родного почитает?
— Как за что? Он ему жизни в сече спас.
— Не просто спас — своей жизнью рисковал и здоровьем поплатился.
— Ну и к чему ты это?
— Девки говорили, я слышал, лекарка тете Тане рожать вообще запретила, сказала помереть может. А она тебя порадовать хотела, жизнью рискнула…
— Да что ты понимаешь…
— Понимаю, что рискнуть в один миг, сгоряча, это совсем не то, что почти целый год думать: помрешь или не помрешь? Это ж как любить надо, какой свет в душе иметь? Ну, не получилось, так ведь и у деда тогда могло не получиться…
— Мал ты еще о таком рассуждать, Вас у Фрола пятеро, могло бы и у меня столько же быть.
— Мы теперь не у Фрола, мы теперь у тебя. Ты же хотел бы, наверно, чтоб с тобой сын над твоими задумками бился, как мы с тобой над косилкой той? Я соврал, наверно, не думала Татьяна: умру, не умру. Она радовалась — подарок тебе готовила. Ты же сам сказал, что это самая большая радость?
