— Правда, Ульянушка, оставайся, — поддержала Наталья Георгиевна. — Здесь, у дедушки, тебе будет спокойно, и никто не обидит.
— Да и, право, не знаю, не помешаю ли, — отдавая дань крестьянской церемонной вежливости, начала сдаваться девочка.
— Вы тут еще спорьте, а я пойду, пройдусь, — сказал я, поблагодарил за вкусный завтрак и вышел из-за стола.
Я вышел на высокое крыльцо, с которого видны были все недалекие лесные окрестности. Солнце сияло на безоблачном небе. Ветви деревьев приобрели весенний сизо-лиловый цвет, готовясь вот-вот зазеленеть. Северная весна, как обычно бывает в зту пору, шла к лету семиверстными шагами. Усадьба у деда Дениса была исправная, не в пример его ветхому, оборванному платью. Хозяйственные строения, небольшие, без расчета на многолюдную крестьянскую семью, однако достаточные для комфортной жизни, располагались очень продуманно и вписывались в расчищенный лес так, что тот напоминал скорее английский парк.
Ограды вокруг усадьбы не было, и она оказывалась как бы органической частью леса. Я прошелся по кривым, грунтовым дорожкам и наткнулся на небольшую ветряную мельницу.
Зачем одинокому деду нужна мельница, мне было непонятно, но, приглядевшись к ее лопастям и конструкции, я догадался об истинном назначении сооружения.
На первый взгляд, это был обычный деревенский ветряк, но у крыльев автоматически менялся «угол атаки», и таких оригинальных подшипников я никогда раньше не встречал. Стилизованная под старину, техника была явно не уровня начала XXI века, а значительно совершеннее.
— Интересно, — подумал я, — есть ли у старика компьютер?
— Нравится мельничка? — раздался за спиной насмешливый голос.
Я обернулся. Дед, как всегда, появился вроде бы ниоткуда.
— Какая у нее мощность, сколько киловатт вырабатывает? — спросил я.
— Ишь, слова-то какие говоришь нерусские, — ухмыльнулся старик. — По мне, мучицу мелет и ладно.
— А откуда зерно берешь? В лесу растишь? Кстати, таких ветряных мельниц, как эта, пока нет даже у голландцев.
— Что нам какая-то Голландия, у нас на Руси все самое лучшее!
— Это точно, особенно слоны, — согласился я.
— При чем здесь слоны-то?
— Это я к вопросу о качестве, — туманно ответил я, не собираясь вступать с ним в двусмысленный, бесперспективный спор. Нравится ему темнить и придуриваться — его дело.
— Делать дальше что собираешься? — оставил скользкую тему хозяин.
— Как в округе успокоится, в Москву пойду.
— А с боярыней и детками как распорядишься? Слыхал я, муж ее тебе завещал…
Да, слышал дед действительно многое, даже был в курсе разговора наедине, на исповеди.
— Не знаю, — честно ответил я, — нужно бы помочь Наталье Георгиевне вступить в наследство, да и Бориске ее предстоит стать историческим персонажем, а то одни они пропадут. Однако и в Москву мне нужно, не ровен час, Борис Годунов без меня помрет.
— Помер уже. Позавчера, тринадцатого числа отдал Богу душу.
— Так сегодня уже пятнадцатое апреля?! — воскликнул я. Со здешней некалендарной жизнью я совершенно потерял счет дням. — Тем более, мне нужно срочно попасть Москву!
— Без тебя там не разберутся! — насмешливо сказал Леший. — Морозовой лучше помоги. А детишек пока здесь оставьте, пусть на вольном воздухе воспитаются. Не дело сейчас по Руси с малыми детьми скитаться.
— Думаю, что Наталья Георгиевна не согласится.
— Никакая матерь не враг своим чадам, — нравоучительно произнес дед. — Поплачет, да смирится. Им сейчас никак нельзя конкурентам в руки попасться…
Слово «конкуренты» так не подходило к облику деда Дениса, что я невольно улыбнулся.
— Лыбься, лыбься! — рассердился он. — Сам такое говоришь, что добрые люди тебя нехристем считают. Мог бы и лучше русский язык выучить, а то простые слова выговариваешь, как чудь болотная.
— Как могу, так и выговариваю, — огрызнулся я, — сам бы кончал ерничать, все под придурка косишь.
— А вот этого я не могу, — засмеялся Леший, — слишком привык…
— Ладно, — согласился я, остывая, — дело твое. Скажи лучше, что вы конкретно от меня ждете?
— Никто ничего от тебя не ждет, — непривычно серьезно заговорил Леший. — Живи, ищи жену, если, конечно, еще охота осталась, — дед лукаво ухмыльнулся. — Польза от тебя уже есть, давеча казака Свиста зарубил, очень вредное насекомое, от него много несчастий могло на Руси быть… Опять же, с ногайцами разобрался, Морозову с детьми от гибели спас…
Дед Денис замолчал, как будто подсчитывая в уме мои деяния.
— Вы что, вместо Господа Бога здесь управляете? — в упор спросил я.
— Какой там управляем, — задумчиво сказал старик, — пытаемся хоть как-то противостоять людской глупости, жестокости и легкомыслию, чтобы не перебили вы друг друга и оставили немного стоящих людишек на развод. А Господь, он что, он высокая, гениальная идея… — произнес старик и надолго замолчал.
— Так идея или сущность? — осмелился я прервать его раздумья.
— Свет он, а не тьма, — глядя мимо меня, продолжил Денис. — Добро, а не зло, а люди только играют в религию, приспосабливая под него свои языческие представления о божестве. Одни делают это из страха, другие, ища утешения, которые и от нечего делать. Пройдет еще много веков, а то и тысячелетий, пока люди познают настоящего Бога, а не свои примитивные представления о нем.
— Но, все-таки… — начал я.
— Я все сказал, — перебил старик, — заболтались мы с тобой, пора возвращаться.
Мы молча пошли к дому. Я пытался вникнуть в простые, какие-то всеобъемлющие слова старика, но были они слишком общи, да и время для познания истины и Бога у меня впереди было достаточно, по мнению самого Лешего, несколько тысячелетий…
Короче говоря, подумать о великом и вечном как всегда не хватило малого: желания и времени.
В горнице, между тем, царил мир и веселье. Дети отдохнули, выспались и весело играли с мамой и «няней». Так Олюшка, оказавшаяся совершенно очаровательной девочкой, теперь называла Ульяну. Дед Денис, как только мы вошли в дом, исчез, а я устроился на лавке и с удовольствием наблюдал за шумной компанией.
— Батюшка, — обратилась ко мне Морозова, — когда мы дальше пойдем или пока здесь останемся?
— Во-первых, я не «батюшка», и зовут меня Алексеем Григорьевичем, — поправил я Морозову. Достали они меня с этим «батюшкой». — Что же делать дальше, вот это давай обсудим…
Разговор предстоял долгий и неприятный. Я представлял, как воспримет Наталья Георгиевна предложение даже на время расстаться с детьми, и заранее предвидел слезы и материнское отчаянье. Меньше всего мне хотелось быть причиной ее горя. Чтобы оттянуть объяснение, я начал издалека:
