«Осторожно лечь на спину, выхватить автомат, изготовив калашник для возможной стрельбы!» — именно так бы прозвучал приказ, который мозг передал не проснувшемуся окончательно телу.
Мощный заряд адреналина развернул меня по продольной оси и заставил в одновременном напряге прочно схватиться за оружие. Предохранитель калашника был спущен, но сидит ли заряд в патроннике мне было неизвестно. И потому, чтобы изготовить автомат к стрельбе, я, не боясь нарушить тишину, передернул затвор.
И слава Богу… Патронник был пустым прежде.
Лязг затвора ответной реакции неизвестного еще мира не вызвал. Вслушиваясь в окружавшую меня тишину, я стал различать неясные пока звуки. Вот заворочалась в листве просыпающаяся птица, пробилось журчание недалекого ручья, донеслось сразу встревожившее меня приглушенное расстоянием дудуканье тяжелого пулемета.
Рассветало.
Окружавшее меня поначалу ночное пространство посерело, затем стало обретать, проявляясь во все более зримых очертаниях, присвоенные ему краски.
Лежал я теперь спиною вверх, заняв боевую позицию и готовый отразить нападение с любого, так сказать, румба. Где я и кто может напасть на меня — оставалось загадкой, но в готовности я был отменной… Отлаженно работал мозг, просчитывающий ситуацию, отрешились от сонной вялости мышцы, указательный палец правой руки уверенно лежал на спусковом крючке.
Пока я знал, что оказался неведомо как в лесу, и в лесу горном… Самих гор я еще не видел, но ощущал их присутствие, и едва уверился, что горы-таки присутствуют, тесным кольцом окружают меня, нетерпеливо толпятся на огромном пространстве, я понял, что нахожусь отнюдь не в Карпатах.
Карпаты были уютными и добрыми верховинами, домашними, что ли, успокаивающими человеческую душу, вносящими умиротворение в человеческое бытие, разумное начало и философский порядок.
Горы, в которых я оказался, воспринимались мною как беспорядочные и злые.
Теперь я будто видел их, чудовищные судороги Земли, вздыбленные на сотни и тысячи метров гребни и валы застывшего базальта, головокружительные провалы и с надменной гордостью вознесшиеся пики, объятые внизу ледниками, с такими стремительными откосами, что на них не задерживался снег, их избегали задевать попытками взбираться и сумасшедшие скалолазы.
Горы были бесшабашными и молодыми.
Такие я видел в Дагестане, когда пробирался дорожными серпантинами в Телетль, Унцукуль или Гоцатль, но здесь, в неведомом горном лесу ни минуты не сомневался, что некие силы забросили меня отнюдь не в любимую республику, обласкавшую Папу Стива многими почетными титулами.
Да, это был вовсе не Дагестан, но от осознания сего мне легче не стало, ибо я мог очутиться где угодно, от каких-нибудь непальских Гималаев до латиноамериканских Кордильеров.
Снова отдаленно продудукал пулемет, и по голосу я определил его: надежный и толковый дегтярев.
«Может быть меня и во времени… того, — несколько надсмехаясь над самим собой — так было легче перенести неизвестное, — подумал я. — Куда ни то турнули… Глядишь, и окажусь в лете сорок второго, вблизи одного из перевалов Приэльбрусья, а из чащобы высунет фашистское мурло альпийский егерюга со шмайсером в руках…»
Спасаясь от потенциального страха за возможность и подобного расклада, с моими новыми друзьями и на Луне с Марсом проснуться не заржавеет, я поиронизировал слегка над тем, что лично с Алоисычем знаком, авось, поддержит. Но фюрер, увы, в Берлине, а я вот на Кавказе, если, разумеется, это Кавказ, а Станислав Гагарин пребывает в сорок втором годе.
«Вставать или еще подождать?» — почти по-гамлетовски спросил я себя, и вспомнив поговорку о том, что под лежачий камень вода не течет, принялся осторожно приводить себя в вертикальное состояние.
Вокруг было почти тихо, изрядно рассвело, и первые птицы уже возвещали, пробуя горло, что наступило утро.
Поднявшись на ноги и не забывая оставаться до крайности настороженным — калашник в руках оказался, видимо, не случайно, я вдруг осознал, что нахожусь не в Гималаях и не в каких-нибудь Андах, а в самом что ни на есть Великом Союзе, и если не в Приэльбрусье, то уж в Средней Азии это точно…
Jbi bene, ibi patria, — едва слышно пробормотал я тоном, не допускающим возражения. — Там хорошо, где Отечество.
И тогда раздался выстрел.
Я тут же бросился наземь, мгновенно прикинув, откуда стреляли, но в той стороне было тихо.
«Твою мать, — подумал Станислав Гагарин, — глупейшее положение… Кто я, где я, что мне предписано совершать — ноль информации… Надо еще пару-тройку минуток выждать…»
Ждать долго не пришлось.
В кустах, откуда стреляли, наметилось явное шевеление, и на поляну — в лесу становилось светлее и светлее — выбрался человек в чалме и стеганом ватном халате, обутый в мягкие сапоги и подпоясанный шелковым кушаком. Про шелковость кушака, я узнал, разумеется, позднее.
Он сделал полдюжины шагов в мою сторону, естественно, я держал его на мушке, затем вдруг вскинул автомат и выстрелил в воздух.
— Ay, — вовсе по-русски крикнул вдруг незнакомец, — ау!
«Ни хрена себе хрена, — вспомнил я поговорку Михал Михалыча, старого профессора-литературоведа и славного папаню критика Димы Урнова. — Он что, этот средний азиат, грибы под Власихой собирает?»
Но обнаруживать себя я не собирался, поглядим, что будет дальше, решил Одинокий Моряк.
— Ау, — снова воззвал стеганый халат, — где вы, товарищ Гагарин?
«Это уже теплее, — подумал я. — Впрочем, разыскивать меня могут и друзья, и те, которые не очень…»
— Товарищ Гагарин! Мы ищем вас с вечера… Где вы? Отзовитесь!
По легкому акценту я понял, что обращается ко мне таджик, им русская речь давалась легко, талантливый народ, не случайно зовут их арийцами Востока.
Но и таджики бывают разными…
— Пароль — Вторжение, — уже другим тоном произнес вдруг человек с автоматом. — Отзыв — Вечный Жид! Вас ищет партайгеноссе…
Тут он запнулся и выдал такого матюка, что некая сила рывком поставила меня на ноги, и я шагнул к встрепенувшемуся таджику, не снимая, тем не менее, пальца со спускового крючка.
— Салам алейкум, — сказал я. — Вы что: начать лесные призывы не могли с этих последних слов? А то: ау, ау… Здравствуйте! Кому я понадобился здесь?
— Алейкум салам, товарищ Гагарин… Меня зовут Рахмоном. Большая банда прорвалась через Пяндж из-за кордона и осадила пограничную заставу, — скороговоркой сообщил мне посланец. — А из горного ущелья Комарово вырвалась вооруженная группировка Резвона, она движется к границе с севера. Пограничников мало… Погибнут парни…
— А что же двести первая дивизия? — спросил я. — Какого хрена выжидает!?
— Послали запрос в Верховный Совет России…
— А скорый на указы президент? Ведь он главный командир, и существует именно для таких оперативных целей… Что министр обороны?
Рахмон неопределенно пожал плечами.
— Козлы! — в сердцах произнес Станислав Гагарин. — Где транспорт?
— Вертолет ожидает тремястами метрами ниже, — ответил таджик.
XII
До того, как очутиться вдруг в горном лесу, покрывшем одну из долин Памира, Станислав Гагарин предпринял попытку установить отношения с газетой «Правда», памятуя о той вспышке активности и интереса к его роману «Вторжение», которую вызвала публикация в «Советской России» его беседы с Димой Королевым, они назвали сей материал — «Сталин в Смутном Времени».
За месяц, а интервью Валентин Чикин напечатал 8 мая 1993 года, пришло свыше пяти тысяч писем читателей с просьбой прислать роман «Вторжение», а также все, что успел издать Станислав Гагарин.
Геннадий Иванович Дурандин спешным порядком организовал отправку книг — и дело пошло.
Я, тем временем, продолжал сочетать бурную издательскую деятельность с работой над романом «Страшный Суд», всё более с некоей жутковиной и фатальным страхом убеждаясь в том, что предсказанное мною в романе немедленно, через две-три недели, сбывается в реальном мире. Так я угадал с донецкой забастовкой, напророчил с Черноморским флотом, с летчиками, продавшимися за зеленые баксы, а также в дюжине более мелких событий, развивавшихся почти так, как изложил Папа Стив в сюжетном хитросплетенье.
Готовясь идти к правдинскому главреду Селезневу, я созвонился с замом его Ильиным и в обычном скоростном темпе изготовил интервью, которое якобы провел со мною Кожевников, редактор «Русского пульса».
Мне не привыкать писать о себе самому… За Диму пишу, за Галину Попову, теперь вот за Владимира Николаевича написал, второй раз, кстати. Недавняя моя беседа с ним уже опубликована в двенадцатом номере «Русского пульса».
