— Кто-кто подкрался? — не понял Васильев.
— Конец для страны, вот кто, — сказал Синельников.
— И что же теперь? — пробормотал Васильев.
— А теперь мы, потеряв наши национальные республики и ужавшись в границах, стали для западных стран огромной бензоколонкой с дешевыми природными ресурсами, полуколонией с небольшой армией, страной третьего мира, где все продается и все покупается, потому что ни идеологии никакой нет, ни совести у элиты, которая сделалась компрадорской. Деньги из бюджета России воруют через разные схемы и увозят на Запад миллиардами много лет подряд. А на развитие страны и увеличение благосостояния собственного народа у элит денег нет, но предлагают людям как-то держаться, — сообщил Синельников.
— Да что же это такое получается! Куда же смотрела армия? Почему не защитили социализм с оружием в руках? — воскликнул командир партизанского отряда.
— Потому и не защитили, что и в армии к тому моменту прогнило все. Да и лучшие кадры на вот этой самой войне с Германией погибли. А новых убежденных строителей коммунизма на смену им так и не подготовили. Да и готовить уже было некому. У нас же двадцать семь миллионов людей погибли в этой войне с немцами. Огромный демографический провал образовался. Причем, погибали люди самые лучшие, кто за Родину не боялся идти в атаки на немецкие пулеметы, а разная сволочь тыловая, наоборот, за войну окрепла и разжирела, а потом еще и прикидывалась героями много лет после войны, пробираясь на самые тепленькие места, и пользуясь всеми льготами. Возразить было некому, потому что настоящие герои с войны не вернулись, — проговорил Синельников.
— М-да, если все так, то картина будущего просто чудовищная и удручающая получается, — пробормотал Васильев, ужаснувшись перспективам для родной страны.
А Синельников сказал:
— Вот потому мы с Сомовым и приняли решение не пугать ваших людей правдой. Пусть они спокойно строят свою жизнь на просторах этого нетронутого мира, почему-то оказавшегося между нашими эпохами, такой, какой ее представляют сами. В конце концов, это же наш русский народ. И эти люди гораздо ближе к истинным народным корням, чем мы в своем двадцать первом веке победившего капитализма, где человек человеку не друг, товарищ и брат, а волк.
— Раз все так плохо, то, наверное, и на помощь вашу нам рассчитывать не придется. Ведь капиталисты, захватившие власть в вашем времени, не одобрят, конечно, помощь нам, красным партизанам, — расстроился Васильев.
Синельников докурил сигарету и проговорил:
— Мы полностью на вашей стороне, Станислав Николаевич, даже не сомневайтесь. Именно поэтому мы с Сомовым и решили действовать неофициально. Наверх никто из нас докладывать не станет. Мы с подполковником одинакового мнения придерживаемся, что, учитывая вот этот межвременной переход, получившийся в ходе эксперимента у наших ученых, можно попытаться хоть что-нибудь подкорректировать в лучшую сторону в историческом процессе. Например, мы можем заселять вот этот промежуточный мир, спасая советских людей в Карелии от власти оккупантов и эвакуируя их сюда через расщелину.
А еще постараемся просто помогать, чем сможем. Вот только многое прямо сейчас обещать не могу. Ресурсы у нас весьма ограниченные. Но, мы уже серьезно прорабатываем вопрос. Попытаемся наладить вам помощь не только людьми и оружием, но и продовольствием. Хотя, это дело, конечно, не одного дня.
Последнюю фразу и расслышал Поликарп Нечаев, проходя мимо по берегу.
* * *
Несмотря на моросящий осенний дождик, Гельмут Руппель выехал на место лично и уже несколько часов, начиная с девяти утра, лазал по скалам, разглядывая местность в бинокль и выбирая наиболее подходящую позицию для полевого лагеря. Наконец, он остановил свой выбор на довольно большой поляне, вытянутой между дорогой и речкой. Поляна находилась чуть ближе к лагерю для военнопленных и немного дальше от того места, где на дороге партизаны подорвали мотоцикл передового дозора фельджандармерии.
Сделав соответствующие распоряжения, гауптштурмфюрер сам принял деятельное участие в развертывании, помогая солдатам устанавливать большие палатки. Место, выбранное для лагеря, казалось ему удобным не только по причине близости к месту происшествия и к дороге с одной стороны, а также из-за наличия речки с другой, но и с точки зрения обороны. С достаточно открытой поляны и прилегающих к ней скал очень хорошо просматривался довольно большой участок местности, что делало затруднительным скрытый подход и накопление сил для неожиданной атаки на лагерь со стороны партизан.
На скалах первым делом разместили пулеметные позиции. И вскоре новое полевое расположение группы Руппеля наполнилось жизнью. Подъехали грузовики с припасами, подтянулись бронетранспортеры с охраной. На прицепах, на всякий случай, даже приволокли две зенитные пушки. Подъехала и специальная машина с мощной радиостанцией. Возле нее тут же завозились связисты, расставляя высокую антенну с растяжками из стальных тросиков и подключая кабели. Подвезли даже полевые кухни с аккуратными поленницами уже наколотых дров, заготовкой которых занимались военнопленные красноармейцы.
По указанию младших офицеров, немецкие солдаты, помимо палаток, устанавливали большие брезентовые навесы на вкопанных столбах, а под этими навесами устанавливали столы и скамейки для полевых столовых. Рядом даже соорудили отдельный навес, под которым устанавливались рукомойники и жерди для просушки полотенец. На краю поляны рыли ямы для нечистот и устанавливали полевые сортиры из жердей и брезента. Одновременно саперы огораживали лагерь изгородью из двух рядов колючей проволоки.
На въезде установили даже распашные ворота с большой фанерной табличкой, на которой красными буквами написали, что проезд запрещен: Аchtung, die Fahrt ist verboten! А за воротами отвели место для стоянки автотранспорта. Там уже заняли места восемь крытых грузовиков и два легковых автомобиля, в которых приехали сам Руппель, его штаб и солдаты. А четыре бронетранспортера охраны, оснащенных пулеметами, рассредоточили по углам периметра. Предчувствуя всю серьезность предстоящего дела, Гельмут Руппель стянул в новый лагерь большую часть ресурсов, находящихся в его непосредственном подчинении.
Дождь прекратился также внезапно, как и начался. Облака разошлись, и из-за них выглянули холодные лучи осеннего солнца, позолотив лес. Раздав все последние необходимые распоряжения по обустройству лагеря, гауптштурмфюрер один вышел на высокий берег. Решив немного прогуляться, он осторожно пробрался по скалам вдоль речного русла вниз по течению, туда, где шумел небольшой водопад. Гельмут стоял на кромке скалы, слушая шум воды и наблюдая за тем, как падают вниз желтые листья с высоких кленов, рощица которых росла в этом месте. Полузакрыв глаза, Руппель сосредоточился и посмотрел на мир под особым углом зрения, так, как его научил наставник из Черного Ордена.
Гельмут всегда помнил установки своего ордена, что материю мира необходимо преобразовывать ради выделения из нее темной энергии, концентрация которой необходима для победы над врагами Третьего Рейха. И все эти ужасы войны, истребление людей, объявленных низшими расами, массовые расстрелы, лагеря смерти и передвижные газовые камеры — всего лишь жертвенники, которые эту темную энергию вырабатывают. Но, использовать ее могут только лишь посвященные, те, кого называли в прежние времена черными магами, способными не только управлять энергией смерти жертв, но и концентрировать ее в своем собственном существе, высвобождая лишь тогда, когда возникает необходимость в этом.
Поймав особым взглядом падающий кленовый листок, Гельмут сосредоточился и силой мысли замедлил его падение. Потом он подвесил его в пространстве, отчего падающий лист застыл в воздухе, поборов силу тяжести. После Гельмут притянул лист к себе еще одним мысленным усилием, поборов налетевший порыв ветра, и, поймав кленовый листок рукой, некоторое время рассматривал на свет прожилки. Потом резко скомкал желтый листик и выбросил в водопад. Лишь увядание и смерть покоились в бесполезной структуре древесного листа, отжившего свое. В нем не было ни жизни, ни энергии.
