раз заглянул в товарный вагон, и повесил себе на шею три золотые довольно толстые цепочки. Одна из них заканчивалась массивным, двухсотграммовым восьмиконечным староверческим крестом, украшенным какими-то камешками. На этом я посчитал себя готовым к дальнейшему путешествию. И ранним утром третьего февраля 1926 года я оделся в приготовленные для дальнейшего путешествия вещи, накинул на себя пояс с патронташем и портупеей, проверил готовность оружия, подхватил винчестер и решив, что готов к походу, двинулся на выход из вагона. Напоследок глянул в ростовое зеркало, находящееся в столовой адмирала и…
…- Идиот! Дорвался до халявы? Напялил на себя дорогие цацки и думаешь, что это поможет тебе скрыться с бдительных глаз местных бандитов и красных комиссаров? Да первый же красный командир увидев у тебя на боку легендарный революционный маузер, тут же объявит тебя врагом народа и отберет не только его но и твою прелесть — кожаную куртку с лисьим воротником и подстежкой из овчины, мехом внутрь! Да что говорить о комиссарах, первый же бандит, заметивший тебя в таком богатом прикиде, тихо тюкнет тебя по темечку, оттащит куда-нибудь в подворотню и разденет до исподнего, а когда нащупает, что и в исподнем есть чем поживиться то останешься голым, на морозе. Но тебе к тому времени будет уже все равно! Богатенький Буратино-блин! Хорошо дошло вовремя, а что бы ты делал, если бы добрался до «цивилизации»? И тебе бы очень повезло, если бы первым встречным, оказался комиссар. Там была бы хоть какая-то надежда в том, что ты останешься жить. Да, кушал бы сейчас все ту же баланду из разваренной мерзлой картошки пополам с репкой, и радовался бы жизни, кантуя бревна, на лесоповале. И как же тебя, такого идиота, земля-то носит?
Все это и еще много другое, подчас совсем не цензурными словами, которые не хочется приводить здесь, дабы не смущать читателя, я высказывал сам себе, попутно сдернув с себя, с такой любовью пошитый рюкзак, и вываливая на пол его содержимое. Сдергивая с себя куртку, стаскивая брюки галифе и бросая все это на кресло. В итоге, раздевшись до исподнего, прошел в штабную комнату, достал сигарету, и прикурил от стоящей на столе зажигалки со слоником, которую я как то ради интереса заправил, и каждый раз зажигал с ее помощью свечи вечерами, пока находился здесь. После этого дошел до стенной ниши, давно обнаруженной, но практически не использующейся мною, и достав оттуда бутылку «Смирновки», налил полный стакан опрокинув его в себя, совсем не почувствовав не вкуса, ни крепости.
Я просто испугался, мысленно представив себя появившегося в таком виде на улицах Иркутска. В голову, тут же пришла мысль о том, как среагирует на мое появление первый же увдевший меня комиссар. Бандит ладно, тот вполне может отнести меня к одному из представителей новой власти. В конце концов, моду на кожанку и маузер никто не отменял. А вот любой краском, сразу же заинтересуется, кто же это такой появился здесь, да еще такой модный. И пусть ненавязчиво, но попытается, хотя бы проверить документы. О дальнейшем можно уже не говорить и так все понятно.
Мне, хоть и удалось слегка отметиться в Афганской войне, но скорее мимоходом. И вообще, я ни разу не спецназ. Я водила. Проехать, отремонтировать, или просто завести любую технику, это ко мне. И я не хвастаю, возможно, в том будущем, из которого я прибыл сюда подобное высказывание несколько опрометчиво, но для сегодняшнего дня, более чем приемлемо. Уж сегодняшнюю технику, я и отремонтирую, и заведу, только дай на нее глянуть. Поэтому, учитывая, что я не десантник, не спецназовец, и даже не охотник, что прекрасно показали недавние стрельбы по волкам, лишний раз нарываться на грубость нет никакого желания. Поэтому, наилучшим выходом для меня будет не «показательное выступление», а максимально возможная маскировка. Например под не слишком удачливого охотника, что меня вполне устроит. И пусть вслед мне тычут пальцем, и насмехаются над моим нарядом, зато ни у кого не возникнет желания поживиться тем, что у меня есть. Да, все это, как-то не пришло в голову сразу, но с другой стороны, главное что пришло, и пришло вовремя. До весны, время есть и торопиться особенно некуда.
Затушив сигарету в пепельнице, я еще некоторое время сидел приходя в себя и успокаиваясь, а после принялся за переделку всего своего имущества. Нужно было сделать так, чтобы все оно по возможности совсем не бросалось в глаза. Чтобы любой встретивший меня человек, еще бы усмехнулся, а возможно и пожалел беднюжку меня, одетого в такое тряпьё, что страшно на него глянуть. Вот тогда и появится хоть какая-то гарантия того, что я смогу добраться до намеченного мною места, а не сейчас, когда я на всеобщее обозрение выставил свое богатство, которому будет завидовать каждый встречный, а каждый второй будет мечтать о том, чтобы все это досталось именно ему. Что в итоге и произойдет.
Первым делом в переделку пошел рюкзак. Я просто освободив его от вещей отбросил в сторону, а трубочки использованные в нем в качестве станка, выдернул и закинул в каморку истопника. Вместо рюкзака теперь использовался парусиновый мешок, который ранее предполагался в качестве спальника. Я его слегка укоротил, а на самое видное место поставил заплатку, пришитую хоть и грубыми, но прочными стежками. Заплатка была из ткани другого цвета, и скорее изображала закрытую дыру, чем действительно чего-то прикрывала. Зато для антуража смотрелась как раз к месту.
В каморке истопника, еще раньше я видел старенькое галифе необъятных размеров. Денщик был тем еще собирателем сокровищ. Я представляю, как он горевал, когда у него из под носа угнали штабной вагон, оставив его ни с чем. Сейчас эти штаны, брюками назвать это убожество не поворачивается язык, как нельзя лучше подходили для того, чтобы послужить внешним чехлом, для моего кожаного одеяния. Надев их поверх кожаных галифе и стянув у пояса веревкой, оставшейся от моей прошлой одежды, которая до сих пор лежала в тамбуре, я сморщился от презрения к самому себе. Чтобы усилить психологический портрет, на седалище тоже была пришита латка, несколько другого цвета, но зато убравшая «просвет» истершихся почти до дыр штанов, а заодно сделавшая их чуть покрепче.
Сейчас, если не обращать внимания на все остальное, я чем-то напоминал бомжа, нашедшего на ближайшей помойке чьи-то штаны, и напялившего их на себя от безысходности. И хотя, я все же укрепил это галифе, дополнительной латкой, потому как с тыла сквозь них можно было увидеть, что угодно, потому как протерты они были почти до предела, но этот вид мне
