в отставку, чего ждать сыну стряпчего? «Все сделано верно, – пришел к выводу маршал. – Остается надеяться, что Маре не оплошает».
* * *
На пути к Смоленску я в полной мере осознал смысл выражения «боевая работа». Именно ею мы и занимались. Вышли к дороге, встали в засаду, дождались артиллерийского обоза и приступили к делу. Перебили лошадей в упряжках, отогнали обслугу и охранение, выскочили, «пограбили караван» (пардон, собрали трофеи), заклепали пушки и отошли, чтобы через день-два все это повторить. Егеря и командовавшие ими офицеры наловчились и уже практически не нуждались в руководстве – занимались делом привычно и спокойно. Но не все шло гладко. Однажды дозорный прозевал подход колонны французов. Вернее, увидел, но не смог предупредить вовремя – пехота вышла из леса уже после начала боя. Нас спасло то, что французы поспешили и начали стрелять издалека. Над головами егерей засвистели пули, и они мигом сообразили, что делать. Отряд покинул дорогу и отступил. Французы не преследовали, но эта замятня стоила нам двоих убитых и пятерых раненых, которых, к счастью, удалось увезти с собой. После этого случая с дозорным стал дежурить второй музыкант с трубой – в полку их хватало. Повторится подобное – подаст сигнал.
В другой раз по нашим следам пошла кавалерия – несколько сот уланов, горевшим желанием пустить кровь нехорошим русским, которые, по их разумению, воевали неправильно. Ишь, чего вздумали – из засады нападать! Мы как раз встали на опушке рощи, чтобы отдохнуть и перекусить. Преследователей заметили издалека: флажки на пиках улан были хорошо видны поверх заснеженных придорожных кустов. Получив команду, отряд развернулся фронтом к дороге и приготовился к бою. Пушкари сняли орудия с саней и зарядили их картечью. Выскочивших к нам французов встретил картечный залп, а затем огонь штуцеров. Кентаврам с пиками этого хватило. Они развернулись и пустились в драп, который начальники в донесениях стыдливо именуют «тактическим отступлением». Меня в этой стычке порадовало поведение подчиненных. Никто из них не нервничал и не суетился, на лицах солдат не наблюдалось страха или волнения. Появление французов они восприняли как досадную помеху отдыху, вроде тараканов, выбежавших на стол во время обеда. Неприятно, но не беда. Тараканов прихлопнули тряпкой и продолжили трапезу. Вот что значит обстрелянное подразделение, познавшее вкус побед.
Случались и приятные встречи. Как-то раз на обратном пути к своим мы зашли в большое село. Оно оказалось занятым каким-то партизанским отрядом. На околице нас встретил караул из казаков. Опознались без проблем: егеря и офицеры были в полушубках, французы их не носили. Ну, и гренадки на шапках.
– Звиняйте, ваше благородие, – сказал старший из казаков, когда я объяснил, кто мы и куда следуем, – но пустить вас в село не могу – не велено. Спросите у командира – он вон в той избе квартирует, – казак указал рукой на стоявший на пригорке деревянный дом с крыльцом, выделявшийся на фоне других изб. Скорей всего, обиталище местного помещика. – Я вам дам казака в сопровождение – не заблудитесь.
Заодно присмотрит за чужаком. Неплохо у них караульная служба поставлена. По пути к дому я с любопытством смотрел по сторонам. По улицам села взад-вперед сновали всадники – гусары и казаки, попадались и пешие. На нас они не обращали внимания. У большого сарая за домами я заметил толпу пленных французов, их стерег с десяток казаков. Но более всего меня поразили оседланные верблюды, которые кормились в поле за домами. Люди в полушубках и желтых шапках с меховыми околышами носили им охапками сено из ближней копны. Это кто ж такие?
Возле дома казак попросил меня подождать, а сам спешился и забежал внутрь. Я слез с кобылки и накинул повод на столб забора, после чего развязал ворот бурки. На шее у меня крест Святого Георгия – многих впечатляет. Редкая награда в моем чине. Возвратившись в полк после первого рейда, я узнал, что за Малоярославец царь пожаловал мне третью степень ордена. Искать новый знак было негде и некогда, я взял прежний и нацепил на черно-оранжевую ленту, купленную у маркитанта. Кресты 4-й и 3-й степеней отличаются только размером, а если их несколько, носится только высшая, так что и придумывать ничего не надо.
Ждал недолго. Из дома на крыльцо в сопровождении того же казака вышел невысокий человек, одетый в крестьянский кафтан и меховую шапку. Черная густая борода… Только кавалерийские сапоги с рейтузами выдавали в нем военного. Несмотря на густую черную бороду, лицо офицера показалось знакомым. Курносый нос, карие глаза, высокий лоб. Неужели Давыдов?
– Здравия желаю, господин подполковник! – вытянулся я.
– Руцкий? – изумился Давыдов, опознав меня. – Какими судьбами?
– Возвращаюсь из рейда по неприятельским тылам. Со мной двести конных егерей и артиллерийская батарея. Хотел заночевать в селе, но ваши казаки не пускают.
– Пустят, – махнул он рукой. – Слышал? – повернулся к казаку. – Скачи и передай мой приказ.
Казак немедленно побежал к лошади и вскочил в седло. Гикнув, унесся к околице. Давыдов сбежал с крыльца и подошел ко мне.
– Рад видеть вас, Платон Сергеевич! Ого! – воскликнул, заметив орден на шее. – Георгий третьей степени! Такого даже у меня нет. И в чине вырос, – он перевел взгляд на офицерский горжет, – уже капитан! За что орден пожалован?
– За Малый Ярославец.
– Погоди, – он потер лоб. – Слышал я, что там батальон наших егерей несколько часов сдерживал корпус Богарне. Так это были вы?
– Так точно, господин подполковник.
– Без чинов, Платон Сергеевич, – сморщился он. – Мы не на смотре. Горю желанием расспросить, как было дело, а то я после Бородино все по неприятельским тылам шастаю, – Давыдов улыбнулся. – Гляжу, и вы к сему подтянулись. Надо бы поговорить. Давайте так, – он вытащил из кармана часы и бросил взгляд на циферблат. – Через пару часов освобожусь от дел, берите своих офицеров и приходите на обед. Разносолов не обещаю, но мяса и водки хватит всем. Вы тем временем размещайтесь. Свободных изб не сыскать, но я прикажу потесниться. Крестьян не обижать, за провиант и фураж платить. Деньги есть?
– Даже серебро, – ответил я, продемонстрировав извлеченный из сумки трофейный франк. – Крестьяне их с охотой берут.
– У нас – тоже! – хохотнул Давыдов. – Кого война разорила, а кому-то на пользу пошла. Будут крестьяне после войны платить подати французским серебром [53]. Условились, Платон Сергеевич. Жду!
Он повернулся и пошел к крыльцу, а я занялся размещением отряда. Спустя два часа вместе с офицерами вошли в штабную избу. Нас ждали. За накрытым столом сидели офицеры с Давыдовым во главе. Завидев нас, они встали.
– Добрый вечер, Платон Сергеевич и вы, господа! –
