– Тогда слушаю тебя, воевода, – слегка разведя руки, снова ухмыльнулся Добролюб.
– Как мыслишь, сможем мы остановить ворога в чистом поле?
Ага, как же, «чистое поле». Леса кругом, считай, дремучие, пойти можно только по дорогам, да вдоль реки есть относительно свободный путь, но именно им-то и воспользуются гульды. Не сказать что там теснина серьезная, засеками проход никак не перегородишь, чтобы малыми силами сдерживать большие. Да, по лесам полки вести – сущее наказание, а как про обоз вспомнишь, так и вовсе плакать хочется. Но то в походе, а как в бою, так солдат налегке вполне преодолеет и лесную чащу, и болотце да ударит во фланг или тыл. Так что выражение это, конечно, фигуральное, но только все одно верное, чистое поле и есть.
– А это смотря как останавливать, воевода.
– Стало быть, честью придется поступиться, – вскинулся молодой.
Добролюб окинул его задумчивым взглядом и тяжко вздохнул.
– Вот придумали же – ЧЕСТЬ. Кто на ее счет больше всех печется, как не иноземцы. Все-то мы на западников пялимся, как же – просвещенные народы с развитыми ремеслами и непревзойденными науками, а славены – мышка серая да быдло неученое. Иноземцы нас жизни поучают на каждом шагу, а мы им в рот заглядываем. Нас грязными славенами называют, а мы киваем, как кони на выпасе. А ведь это они проживают, как свиньи, не мы. Это ведь у них нет отхожих мест, и гадят они где придется, без стыда сбрасывая порты или задирая подолы. Это в их изукрашенных дворцах, замках да усадьбах невозможно в жару находиться, ибо зловонит так, что глаза режет. Это они ходят завшивевшими и почитают это благостью, а бани так и вовсе не знают. Но нет, мы заглядываем им в рот и ждем, когда они нас научат жить. Честь. А достойно чести возносить человека на костер, не разбирая, мужик то, баба, старик или дите неразумное? Враги они нам. Всегда врагами были и будут, потому как мы им только как холопы нужны, как скотина бессловесная. А врага как ни бей, все к добру.
Вот тебе и свирепый зверь. Как видно, образование у этого воина было неплохим, потому что как иначе объяснить его речи? Довелось ему и повидать многое, и со многими пообщаться. Странный и непонятный человек. А не боярского ли роду? Может, потому ему и благоволит воевода да столько позволяет? Градимир ведь и сам отнюдь не худороден.
– Это не ответ на вопрос, – покачал головой воевода.
– Хорошо уже то, что великий князь прислал в крепость полк стрелецкий, двумя полками все легче будет. Не гляди на меня так, воевода, сравняем мы число, а то и большего добьемся, но на то воля Отца нашего.
– И как ты этого собираешься добиться?
– Ни к чему тебе это знать, воевода. Знай только, что есть средство. Да не журись, то мой грех. Потому и не сказываю тебе ничего, что не нужно тебе знать. Выйдешь честь по чести в чисто поле, а что там стряслось или стрясется, тебе пока без надобности.
– А воинской хитростью никак не обойтись? – Мысль о том, что бить врага придется бесчестным путем, Бояну пришлась не по сердцу.
Не нравилась она и враз нахмурившемуся Градимиру. Он знал цену словам Добролюба. Если судить по виду воеводы, предложение для него было неприемлемо, но и отринуть задуманное подчиненным он не мог.
– По воинским премудростям у нас воевода мастак. Значит, коли он меня призвал, то не видит, как можно это дело иначе обделать.
– Десяток свой возьмешь? – спросил Градимир.
– Дак куда же я без него.
– Действуй, с рассветом мы выступаем. – Это сказано было так, словно воевода принял трудное для себя решение.
– Только так, воевода. Если дойдешь до Уютного и не получишь от меня вести, разворачивай обратно и стереги крепость, потому как тогда у нас ничего не вышло и головы мы свои сложили.
– Добро.
Когда дверь за Добролюбом закрылась, Боян, не сводя с нее задумчивого взгляда, обратился к воеводе, явно мучаясь одолевающими его мыслями. Вот не первый день он знает обоих: Градимира – уж несколько лет, этого зверя – более полугода, но никак не может понять, что их связывает и отчего воевода так много позволяет этому странному человеку.
– Градимир…
– Опять тебе Добролюб покоя не дает? И чего ты его не любишь, ить ничегошеньки плохого он тебе не сделал!
– Он служит в нашей крепости, а стало быть, его действия, честь порочащие, на нас ложатся грузом.
– В войне чести мало, тут он прав.
– Воевать можно по-разному, можно и так, чтобы честь не уронить, а он не гнушается ничем, а уж что касаемо гульдов… Вепрь он и есть Вепрь.
– А за что ему гульдов любить? Ты видел его. Это их работа. Сами они на свою голову зверя в нем пробудили, да такого, что как только замирение выходит, он начинает маяться и метаться из угла в угол. И еще, Боян. Вепрем его вороги называют, ты не смей. Возлюбить его я тебя заставить не могу, но чтобы имя это звериное я больше не слышал из уст твоих. Понял ли?
– Понял, воевода.
– Вот и ладушки. Готовь людей, с рассветом выступаем.
Крепость Обережная была названа так, потому что охраняла единственную переправу через большую реку Турань на сотни верст вверх и вниз по течению. Вот так вот незамысловато. В плане она была прямоугольной, большая стороной вдоль тракта – сто саженей, меньшая – восемьдесят. Крепость каменная, что у славен встретишь не особо часто. Но ее поставили сравнительно недавно, а потому она была рассчитана на противостояние огнестрельному оружию: стены и башни вполне могли выстоять длительное время против пушечного огня.
Устройство у нее простое и немудреное. Внутри размещались казармы, обитателям которых сейчас пришлось потесниться в связи с прибывшим подкреплением. В гарнизон входила также и сотня посадской конницы: необходимо было вести патрулирование торгового тракта. Места окружены густым лесом, так что разным татям есть где укрыться и попотрошить проезжих купцов. Помимо казармы имелась и просторная конюшня, где содержались не только боевые кони сотни, но и другие, используемые в качестве тягловой силы. Имелся пушечный двор вместе с крепостной кузней, а также арсенал: две трети боевых припасов хранились именно в нем, треть же была разнесена по башням. Башни, все квадратного сечения, расположены по углам стен, две из них – на северной и южной стенах – одновременно являются надвратными. Южные ворота выходят к торговому тракту, северные – на дорогу вдоль Турани, вверх по течению. Есть церковь, острог, караульное помещение, подворье, на котором находится сотничья казарма, где квартируют командиры сотен, неподалеку от нее – подворье воеводы, а рядом – его помощника.
Крепость имела на своем вооружении десяток пушек, установленных на лафетах, способствующих их относительно быстрому перемещению в ту или иную сторону. Правда, для перевозки на дальние расстояния пушки с лафетов снимались, разбирались сами лафеты, все это хозяйство грузилось на подводы и таким вот образом транспортировалось к месту полевого сражения, где опять должно было собираться и превращаться в грозное орудие. Одним словом, сплошная морока, а если не будет целого дня, чтобы все это привести в божеский вид, то артиллерию в поход взяли зря. При всей своей неповоротливости пушкари проходили по отдельному приказу и имели жалованье вдвое выше против стрелецкого.
