— А это, как останавливать, воевода.
— Стало быть, честью придется поступиться, — вскинулся молодой. Добролюб окинул его задумчивым взглядом и тяжко вздохнул.
— Вот придумали же, ЧЕСТЬ. Кто на ее счет больше всех печется, как не иноземцы. Все-то мы на запад пялимся, как же просвещенные народы, с развитыми ремеслами и превзойденными науками, а славены, мышка серая, да быдло неученое. Иноземцы нас жизни поучают на каждом шагу, а мы им в рот заглядываем. Нас грязными славенами называют, а мы киваем как кони на выпасе, а ведь это они проживают как свиньи, не мы. Это ведь у них нет отхожих мест и гадят они где придется, без стыда сбрасывая порты или задирая подолы. Это у них, в жару невозможно находиться в их дворцах, замках да усадьбах ибо зловонит так, что глаза режет. Это они ходят завшивевшими и почитают это благостью, а бани так и вовсе не знают. Но нет, мы заглядываем им в рот и ждем, когда они нас научат жить. Честь. А достойно чести, возносить на костер не разбирая мужик то, баба, старик или дите неразумное? Враги они нам. Всегда врагами были и будут, потому как мы им только как холопы нужны, как скотина бессловесная. А врага как не бей, все к добру.
Вот тебе и свирепый зверь. Как видно образование у этого воина было неплохим, потому как иначе поди объясни то, что сейчас было. И повидать по всему выходит ему довелось многое или как малое, со многими пообщаться. Странный и непонятный человек. А не боярского ли роду? Может потому ему и благоволит воевода, да позволяет столько, сам-то ой как не худороден?
— То не ответ на вопрос, — покачал головой воевода.
— Хорошо уже то, что великий князь прислал в крепость полк стрелецкий, двумя полками все легче будет. Не гляди на меня так, воевода, сравняем мы число, а то и большего добьемся, но на то воля Отца нашего.
— И как ты этого собираешься добиться?
— Ни к чему тебе то знать, воевода. Знай только, что есть средство. Да не журись, мой то грех. Потому и не сказываю тебе ничего, что не нужно тебе знать. Выйдешь честь по чести в чисто поле, а что там стряслось или стрясется, то тебе пока без надобности.
— А воинской хитростью никак не обойтись? — как видно мысль о том, что бить врага придется бесчестным путем, Бояну вовсе не блажила.
— По воинским премудростям у нас воевода мастак, а коли он меня призвал, то не видит как можно это дело обделать.
— Десяток свой возьмешь? — это уже Градомир.
— Дак, куда же я без него.
— Действуй, с рассветом мы выступаем.
— Только так, воевода. Если дойдешь до Уютного и не получишь от меня вести, разворачивай обратно и стереги крепость, потому как тогда у нас ничего не вышло и головы мы свои сложили.
— Добро.
Когда дверь за Добролюбом закрылась, Боян не сводя с нее взгляда задумчиво обратился к воеводе, явно мучаясь своими думами. Вот не первый день он знает обоих, Градомира уж несколько лет, этого зверя уже почти год, но никак не может понять, что их связывает и отчего воевода столь много позволяет этому странному человеку.
— Градимир…
— Опять тебе Добролюб покоя не дает? И чего ты его не любишь, ить ничегошеньки плохого он тебе не сделал?
— Он служит в нашей крепости, а стало быть, его действия, честь порочащие, на нас ложатся грузом.
— В войне чести мало, тут он прав.
— Воевать можно по разному, можно и так, чтобы честь не уронить, а он не гнушается ничем, а уж что касаемо гульдов… Вепрь, он и есть Вепрь.
— А за что ему гульдов любить? Ты видел его. То их работа. Сами они на свою голову зверя того в нем пробудили, да такого что как только замирение выходит, он начинает маяться мечась из угла в угол. И еще, Боян. Вепрем его вороги называют, ты не смей. Возлюбить его я тебя заставить не могу, но чтобы имя это звериное, я больше не слышал из уст твоих. Понял ли?
— Понял, воевода.
— Вот и ладушки. Готовь людей, с рассветом выступаем.
Крепость Обережная, названная так, потому как охраняла единственную переправу через большую реку Турань на сотни верст вверх и вниз по течению. Вот так вот незамысловато. В плане она была прямоугольной, большой стороной вдоль тракта сто сажень, меньшей восемьдесят. Крепость каменная, что у славенов встретишь не так чтобы и часто, но с другой стороны, она была поставлена сравнительно недавно, а потому рассчитана на противостояние огнестрельному оружию, ее стены и башни вполне могли выстоять длительное время против пушечного огня.
Устройство у нее было простое и немудреное, внутри помещались казармы, сейчас их обитателям пришлось потесниться, в связи с прибывшим подкреплением. В гарнизон входила так же и сотня посадской конницы, что не говори, но нужно было вести патрулирование торгового тракта, места густо поросшие лесом, так что разным татям, есть где укрыться и по-потрошить проезжих купцов. Потому помимо казармы для всадников имелась и обширная конюшня, где содержались не только боевые кони сотни, но и другие используемые в качестве тягловой силы. Имелся пушечный двор, вместе с крепостной кузней, и арсенал, две трети боевых припасов хранились именно в нем, треть же была разнесена по башням. Башни, все квадратного сечения, расположены по углам стен, две из них на северной и южной стенах, они одновременно являются надвратными. Южные ворота выходят к торговому тракту, северные на дорогу вдоль Турани, вверх по течению. Есть церковь, острог, караульное помещение, подворье на котором находится сотенная казарма, там квартируют командиры сотен, неподалеку от нее подворье воеводы, а рядом его помощника.
Крепость имела на своем вооружении десяток пушек, установленных на лафетах способствующих их относительно быстрому перемещение в ту или иную сторону, правда для перевозки на дальние расстояния, пушки с лафетов снимались, разбирались сами лафеты, все это хозяйство грузилось на подводы и таким вот образом транспортировалось к месту полевого сражения, где опять должно было собираться и преврашаться в грозное орудие. Одним словом сплошная морока, а если не будет дня для того, чтобы все это привести в божеский вид, то артиллерию в поход взяли зря. При всей своей неповоротливости, пушкари проходили по отдельному приказу и имели жалование в двое против стрелецкого.
Имелся по средине крепости и плац, новшество привзятое от иноземцев, на том плацу проводились смотры сотням, а так же проводились учения, чтобы воевода мог воочию наблюдать за тем, как протекает боевая подготовка.
Гарнизон был сменным, а чего вы хотите, коли стрельцы чай и семьи имеют и подворья свои в Брячиславе, где есть целая стрелецкая слобода. Здесь они только служат, вот отстоят годик, а потом на год домой, если война не случится, а войны проклятущие часто случаются, в особенности с гульдами, больно они брячиславичей не любят, но сколь не воюют, а земли пока в прежних пределах.
