– Эрих Хартман признался, что однажды, в сорок четвертом году, уклонился от боя с Драгомировым. Как, на ваш взгляд, стоит к этому относиться?
Ветеран задумался.
– Знаете, на мой взгляд, не может быть тут однозначного мнения. Зависит от того, какая там была ситуация.
И тут возможно два варианта. Если уклонялся он во время "свободной охоты" и она велась обеими сторонами – то Хартман, безусловно, поступил правильно.
Скорее всего, внезапно атаковать он не имел возможности, а такая подготовка к маневренному бою, какую имел Драгомиров, немцу и не снилась. Она, если честно, вообще никому не снилась.
В таком случае Хартман просто верно оценил свои силы и возможности, когда уклонялся от этого боя. Не готов он был для такого боя. Драгомирова откровенно стали бояться уже в сорок втором. А уж в сорок четвертом, когда у нас уже новые самолеты были… Там все для немцев совсем грустно стало.
Ветеран махнул рукой. Журналист, однако, не унимался:
– Вы сказали, что в случае с Хартманом надо рассматривать два варианта. И какой же второй?
– Драгомиров прикрывал ударные самолеты. Наш полк хотя всю вторую часть войны превосходство в воздухе обеспечивал, тем не менее часто и сопровождением занимался. И районы, бывало, прикрывали.
И, как вы понимаете, элитный гвардейский полк – полк Драгомирова – абы кого прикрывать или там сопровождать не пошлют.
Так вот, в таком варианте Хартман был атаковать попросту обязан. И никаких оправданий. Ну, то есть не Драгомирова атаковать, конечно, а штурмовики или там бомбардировщики.
Хотя, понятное дело, безнаказанно это делать Драгомиров бы не позволил. Но и убегать немец не имел права.
Да и если бы Хартман должен был свои бомбардировщики сопровождать – так сказать – обратная ситуация – и здесь он должен в бой вступать. Поскольку если Драгомирова не отвлечь, то он ударные самолеты попросту размажет. Что он, кстати, часто и делал. Вот как-то так.
– А скажите, Андрей Сергеевич, как техника была? Лучше, хуже немецкой? Как вам "Яки", нравились? По справочникам смотришь – чуть ли не до конца войны все самолеты хуже немецких были. Я имею в виду модели.
– Да не сказал бы. "Як" – замечательнейшая машина была. Приемистая очень. Начинали-то войну на И-17, тоже был хорош. Слабоват по вооружению, но тут уже многое от пилота зависело. А так – почти со всем моделями Мессершмидта мог на равных драться, кроме разве что самых последних. Но и с ними тоже – если на горизонталь вытянуть и ошибок не делать.
А "Як"… Ну, любовь. Особенно как мы на третий перешли. Это в самом начале сорок третьего было. Нам в полк поставили с тремя пушками вариант – зверь-машина. Именно на ней мы все свои счета понаувеличивали, если уж совсем грубо говорить.
Рассказывали, Драгомирова сам Сталин спрашивал, какой бы самолет тот хотел. А мы тогда на первых "Яках" еще летали. Ну, он тогда и попросил чуть поболее оружия и все в таком духе. А Яковлев – сделал.
– А правда, что расстрел кабины был фирменным почерком Драгомирова?
– Да, я это сам раза два или три видел, да и ребята говорили, кто с ним часто летал. Он пользовался тем, что "Як" – машина легкая, маневренная до жути. Ну и стрелял, конечно, невероятно. Ни у кого больше такого не видел.
– А бывало такое, чтобы кто-то из сослуживцев им недоволен оставался?
– Механики. Вечно ругались, что он самолеты "рвет". Все, что можно, из них выжимал – техника и не выдерживала. Двигатели один за другим у него меняли, изнашивались уж очень быстро, тросы от перегрузок растягивались, обшивка даже, бывало, отклеивалась.
Но так ругали, конечно, без злобы. Понимали же, что железки – тьфу.
– А какое ваше первое впечатление было от встречи с Драгомировым?
– Удивился, что нас почти и не старше совсем. Помню, даже спросил себя: "Как же он столько немцев-то понасбивал?" И шрам в глаза бросился.
А вообще, конечно, немножечко снизу на него смотрели. У него же уже восемь немцев на счету на тот момент было, таран. Ас, Герой Советского Союза. Чувствовалось в нем что-то такое. Уверенность в победе, в своих силах.
Ну, завести нас мог. Бывает, вылет неудачный или еще чего, сидишь, нос повесил – а он мимо проходит и парой фраз в себя приведет. Помню, сказал такие слова, запомнились нам особенно. Что на нас все рассчитывают. И наши родители, и солдаты, которых немецкие бомбардировщики в землю загоняют, и товарищ Сталин, и даже весь мир. Точно уже не вспомню, конечно – но хорошо так сказал, проникновенно.
– Спасибо большое за ваши ответы, Андрей Сергеевич. Сейчас мы ненадолго прервемся на информационный блок, после чего продолжим.
– Не слышны в саду даже шорохи, все здесь замерло до утра… – льющийся из динамика голос Бернеса буквально заставлял ему подпевать.
Расположившийся в глубоком кожаном кресле жгучий брюнет с седыми висками с наслаждением вытянул длинные ноги и глотнул из стоящей на рядом находящемся столике фарфоровой чашки ароматного чая.
"Прекрасный денек нынче", – мелькнуло в голове у Богдана, неторопливо и даже как-то лениво листающего отчеты от Комитета Государственного Развития.
– Вот интересно, – негромко пробормотал Председатель Совета Народных Комиссаров и Генеральный Секретарь ЦК КПСС по совместительству, откладывая плотную пачку бумаги на заставленный телефонами стол, – идея о создании специализированной службы, призванной контролировать состояние экономики и создавать планы ее развития, выявлять и исправлять ошибки – Иосифа Виссарионовича. А осуществляю ее я. Прям как будто он и не умирал.
Ворчание осталось без ответа – обитые тяжелыми дубовыми панелями стены служили отличным препятствием для звука.
Спокойствие этого светлого места оставалось столь гармоничным, что Богдану уже захотелось вздремнуть, когда резкий звонок телефона разорвал субботнюю тишину подмосковного кабинета, напоминая его хозяину, что дела не ждут.
– Да?
– Богдан Сергеевич, к вам товарищ Королев.
– Ах да, точно. Пусть заходит, – Богдан одним глотком допил уже остывающий чай и встал, встречая входящую в кабинет надежду советской космонавтики.
– Добрый день, Сергей Павлович, – произнес правитель СССР, протягивая руку и тепло улыбаясь.
– Здравствуйте, товарищ Драгомиров.
– Вы присаживайтесь, – генсек прошествовал к уголку с мягкой мебелью и столиком, на котором можно было как разложить бутерброды, так и посмотреть бумаги. На полпути он остановился и, хлопнув себя по лбу, вернулся к основному рабочему столу.
– Юрий Григорьевич, – подняв трубку, произнес Богдан, – будьте добры, организуйте нам с товарищем Королевым чаю. Вам с лимоном? – повернулся генсек к главному ракетостроителю страны. Тот кивнул.
