– Ты бы пасть-то закрыл, а не то я сапогом прикрою. Или удоволю, как курву твою. Видал, как пялили? – осклабился Сергуня.
– Это ты – курва. Б…ть ты худая! Да ни одна б…ть под ляха не ляжет, а ты стелишься! Своих продал, Русь и веру продал, – презрительно сказал связанный хозяин.
– Ах ты, сучий потрох! – рыкнул Сергуня, с удовольствием принявшийся пинать хозяина. Может, забил бы до смерти, но от лежанки послушался всхлип:
– Не трожьте мужика. Я сама покажу. – Баба с трудом встала, попыталась запахнуть на себе остатки рубахи и дернулась к мужу: – Павлушенька, милый…
– Куда, тварь! – перехватил ее Сергуня. – Кубышку кажи!
Баба, сглотнув слезы, на негнущихся ногах пошла к двери.
– Вот так-то лучше, – обрадовался пан Казимир. – Вишь, мужичок, понравилось твоей малжонке под ляхом лежать. Корешок-то покрепче, чем у москаля.
Хозяин приподнял разбитое в кровь лицо и прохрипел:
– Эх, дура ты, дура! Все равно живыми не оставят…
– Умолкни, падаль! – прикрикнул Сергуня, пнув мужика в бок, и тот умолк.
Баба провела разбойников во вторую половину дома, в которой недовольно блеяла и мычала живность. Открыла дверцу в хлев, где переминалась с ноги на ногу корова, обвела рукой пол и низкие стены:
– Здесь кубышка упрятана. – Обернувшись к корове, хозяйка обняла ее за шею: – Подожди Зорюшка. Потерпи, сейчас подою…
– Показывай! – сказал атаман, толкнув бабу в спину. – Потом с коровой будешь кохаться.
– Вот, тут вот… – показала баба на земляной пол, покрытый жидким навозом.
– Тю на тебя, – присвистнул Сергуня. – Ты толком скажи – куда копеечки спрятали?
– Кубышку Павлик без меня прятал, – сквозь слезы отозвалась хозяйка, поглаживая корову. – Сказал, что в хлев убрал, где Зорька стоит.
– Да тут полдня в г… копаться! – разозлился Сергуня и посмотрел на атамана: – Пан Казимир, может мужика привесть? Пущай достает!
Атаман покачал головой: упрямец-мужик, на глазах у которого изнасиловали жену, не покажет, где спрятал деньги. Только время зря терять…
– Дверь открой, – приказал Казимир подручному. – Свету мало. И трезуб… – замешкался, забыв нужное слово, – двузуб говенный… найди.
Сергуня отворил ворота. Овцы, поблеяв и потолкавшись, дружно выскочили наружу. Корова озиралась на хозяйку, мычала, напоминая, что с набухшим от молока выменем ей тяжело…
– Боярин, не знаю я, где кубышка, сами ищите, – сказала хозяйка, снова пытаясь поправить лохмотья. – Мне бы корову доить… Пропадет ведь молоко-то.
– Подождешь, – отрезал Казимир, высмотрев навозные вилы – длинную деревянную рогатину. Не жалея сапог, прошел в дальний угол, пригрозив: – Если обманула, будешь мне сапоги языком чистить…
«Не стал бы мужик прятать сребро там, где много дерьма – самому же копаться придется! И место посуше надобно – иначе моча разъест!» – рассуждал опытный в таких делах атаман, протыкая каждый угол. Но, как назло, вилы выковыривали лишь слежавшийся навоз.
«Matca bosca Czestochowa!» – мысленно воззвал пан Казимир, обещая, что по возвращении в Польшу сразу отправится в костел и купит у ксендза отпущение всех грехов, что сотворил за последние шесть лет.
«Ладно, за десять!» – поправился Казимир, и тут удача улыбнулась – ковырнул под яслями, вилы наткнулись на что-то твердое.
– Тягай, – кивнул Казимир Сергуне, который с открытым ртом глазел на то, как пан атаман разгребает навоз. Подручный кинулся к кормушке, с кряхтением вытащил из-под нее здоровенную корчагу. Не удержавшись, снял крышку и присвистнул – горшок был наполовину заполнен тусклыми русскими чешуйками и талерами, с которых глядели портреты королей и гербы городов и государств. – В хату волоки, – приказал пан Казимир, прикинув, что понадобится мешок.
– Сколько тут? – спросил Сергуня, завороженно глядя на серебро.
– Деньги чужие считать удумали? Мужик мой, батька его, покойничек, ночи не спали, работали, а вы, тати проклятые…
Хозяйка, забыв о рваной рубахе, схватила навозные вилы, отставленные рядом с яслями, и нацелила их на разбойников.
Сергуня, руки которого были заняты корчагой, примирительно сказал:
– Ты бы вилы-то бросила, да к мужику шла. Муж твой очнулся небось. Водички бы ему принесла бы. Ах ты…
Длинные деревянные зубцы проткнули насквозь и кафтан и рубаху. Сергуня, заорав от боли, выронил корчагу. Вытащив вилы, баба попыталась проткнуть атамана, но выстрел в лицо отбросил ее назад…
Затаив дыхание, чтобы не нюхать едкий пороховой дым, пан Казимир жмурился, искоса поглядывая на Сергуню, что истошно кричал и катался в навозной жиже, зажимая рану на животе, из которой хлестала кровь и выпирало что-то кроваво-синее. А руки словно сами собой перезаряжали пистоль. Хлоп уже не жилец, а оружие нужно всегда держать наготове! Атаман спешил, но не суетился – не забыл вычистить ствол и лишь потом засыпал порох и вложил пулю, запыжив ее куском кожи.
– Помоги, пан! – орал подручный, пытаясь засунуть в порватое брюхо кишки. – Знахаря…
Сергуня, успокоившись на миг, в ужасе уставился на атамана:
– Ты чё, пан Казимир? Побойся бога…
Наступив на подручного, Казимир ударил его ножом в горло, провернул клинок и, отпихнув труп ногой, потянулся к кладу. К его радости, корчага не раскололась, но часть тусклых серебрушек раскатилась по навозной жиже.
Когда Казимир собрал все до копеечки, его прекрасный кунтуш, красивые штаны и щегольские сапоги оказались вымазаны! Собачья кровь! Показаться в одежде, испачканной навозом, – потерять авторитет, который он не один год вбивал саблей и кулаком. Но это – потом. Покамест нужно найти мешок, чтобы спрятать добычу от любопытных глаз. Казимир стащил портки с мертвеца, завязал штанины и, пересыпав туда серебро, пошел наверх. На бабу смотреть не стал, знал, что пуля, величиной со сливу, выпущенная в упор, делает из лица кровавую кашу.
Войдя в горницу, атаман увидел, что около мужика возятся трое мальчишек, пытающихся распутать веревки.
– Платье чистое е? – спросил Казимир. Увидев непонимание, поманил одного из сыновей и показал на портки и рубаху, лежащие на сундуке: – Одёжу дай!
– Это батькино! – набычился мальчишка. Остальные вскочили и, сжав кулачки, приготовились к драке.
Пан Казимир не собирался драться со щенками. Вытащив пистолет, навел на отца:
– Батьку добью.
Мальчишки переглянулись. Тот, что постарше, принес одежду и бросил ее к ногам атамана. Не выпуская детей из вида, пан стал переодеваться. Хозяйские штаны были шире, рубаха длиннее…
– Тэрбу… мешок неси, – приказал он старшему мальчишке и отпрянул в сторону, заметив боковым зрением, что за спиной кто-то есть.
– Ты чё творишь-то?! Да я тебе глаза-то выцапаю, пёс лядащий… – кричала древняя бабка, вооруженная ухватом.
