Е. Тарле «Наполеон» Москва, 1912 год
— Кончено, — сказал полковник Несвицкий князю Андрею. Мимо русского строя, обтекая его с двух сторон, бежали толпы солдат в черных мундирах. Крики, ругательства и стоны заглушили на время гул канонады. Скоро поток прусских солдат стал редеть, теперь тянулись раненые и отставшие, многие из них изумленно глядели на неподвижные ряды легионеров.
— Commen zie, cameraden! — крикнул артиллерийский капитан с лицом, покрытым черной копотью. Никто не взглянул в его сторону, и он, махнув рукой, захромал дальше.
Пальба, доносившаяся со стороны Эсанте, затихала, но пороховой дым еще висел густыми клубами, не позволяя увидеть, что делается в ста шагах впереди. На правом фланге, от Угумона, слышался гул канонады, но и он стал, кажется, слабеть. На вершине соседнего холма, между брошенных пруссаками пушек, вдруг показался всадник. Пустив лошадь вскачь, он скоро пробрался между бежавших и приблизился к легионерам. Всадник этот, подтянутый офицер в аккуратном мундире, с серьезным выражением лица, подъехал к полковнику Несвицкому и князю Андрею.
— Сражение проиграно, господа! Фельдмаршал приказал всем отступать к Брюсселю, — он не знал, к которому из двух полковников обратиться, и попеременно смотрел то на одного, то на другого.
— Вы от прямо фельдмаршала, Берг? Каковы наши потери? — быстро спросил князь Андрей офицера. Офицер этот был Берг.
— Положение очень опасное, господа. Пирх убит, его корпус разбит совершенно. Австрийцы сдались Нею. Мы оставили все наши пушки императору, — со значительным видом перечислил Берг все услышанное им у фельдмаршала и по дороге, — Что же вы медлите? Командуйте же отступление! — нетерпеливо сказал он.
— Так значит мы потеряли половину армии и всю артиллерию, — воскликнул внезапно полковник Несвицкий. Его красивое лицо покраснело, он как-то весь вытянулся и стал кричать, размахивая руками. — И это ваш немец Блюхер сумел так проиграть сражение, стоя на превосходной позиции и имея превосходство в тридцать тысяч! И теперь ваш Блюхер имеет наглость приказать нам бежать вместе с ним! К черту вашего Блюхера! — полковник кричал на Берга, словно тот был виноват во всем, что сделали немцы плохого для Несвицкого, — Я три года гнал французов по Европе до этого места, и теперь Блюхер хочет, чтобы я сбежал от них! К черту Блюхера! Я остаюсь здесь! — Несвицкий умолк, тяжело дыша.
— Правильно, господа! — раздался вдруг звонкий голос из строя, — Мы должны теперь спасать нашу честь и доказать, что достойны того доверия, которое оказал нам государь! — говоривший был молодой граф Петр Ростов. По рядам легионеров прошел одобрительный гул.
Берг, у которого на лице появилось такое выражение, какое бывает у человека, над которым все вокруг смеются, повернулся к князю Андрею, словно ожидая, что тот положит конец безумию, которое внезапно охватило легионеров, но князь Андрей сказал Бергу:
— Чего же вы ждете? Поезжайте к фельдмаршалу и доложите, что мы отступать не станем.
— Что ж, господа… прощайте, — растерянно сказал Берг. Он хотел что-то еще добавить, но потом пожал плечами и поспешно поскакал прочь.
«А ведь и я чувствую так же, как полковник и Петр Ростов, и любой из легионеров, что мы не можем отступить, — думал князь Андрей, — Немцы, Блюхер и Шварценберг, могут отступать, потому что знают, что за них стоят их государства и сила всех немцев. А мы отступать не можем, потому что нам отступать некуда. Пока мы наступали, мы полагали своей целью полную победу и уничтожение Наполеона и это всех нас одушевляло на подвиги. Ежели теперь мы пойдем назад, чтобы защищать от Наполеона прусского короля и австрийского императора, то половина из нас вовсе откажется сражаться, а другая половина будет делать это так же дурно, как под Аустерлицем, не видя перед собой настоящей причины, по которой нужно отдавать жизнь. И оттого нам проще и легче остаться и умереть здесь, чем отступить и потерять последний смысл в жизни».
— Что же, командуйте, граф, — сказал князь Андрей Несвицкому. Несвицкий повернулся к полку и приказал батальонным командирам строить людей в колонны.
* * *
Полк уже был выстроен, когда послышался треск барабанов, затем к нему добавился глухой топот множества ног. Впереди, в расползающихся клочьях дыма, стало заметно какое-то движение, и скоро оттуда появилась колонна французов. Впереди строя ехал на гнедой кобыле французский генерал. На лице его было важное выражение победителя, рука со шпагой была торжественно поднята, как у священника, благославляющего прихожан. При виде русских он осадил свою лошадь и поднял шпагу вверх, останавливая солдат. Барабан умолк.
— Quel regiment est-ce? — крикнул французский генерал неожиданно низким голосом.
— Le troisiem regiment de la Legion Blanche, — ответил Несвицкий. Вдруг вновь послышался барабанный бой. Слева появилась еще одна колонна французов.
— Vous avez perdu la bataille! Rendez — vous! — снова крикнул генерал. Несвицкий побледнел, но промолчал. Князь Андрей до боли сжал руку со шпагой.
— Jamais! Les Russes ne se rendent pas! — вдруг закричал стоявший слева от него Петр Ростов. И тотчас же раздался голос Несвицкого:
— Вперед! В штыки! Князь Андрей побежал вместе со всеми. Он успел увидеть, как французы подняли ружья и прицелились, но вдруг все сделалось темно и мир вокруг пропал.
Граф Л. Толстой «Преступление и наказание» Лондон, 1852
Внезапно разговоры притихли, и все обратились к дверям, откуда появился французский адъютант. L'empereur… Sa Majeste… Il va… пробежало по кружкам. Пьер торопливым движением надел очки и, сощурясь, обратился в ту сторону. Сердце его вдруг часто забилось, волнение видно пробилось сквозь выражение невозмутимости, которое он принял, войдя в зал, так что стоявший рядом Мальборо удивленно поглядел на него.
В эту минуту послышались шаги множества ног: это были Наполеон со свитой. Наполеон был в специально приготовленном для этого момента синем расшитом золотом и бриллиантами мундире генералиссимуса, туго обтягивавшем его круглый живот, в белых лосинах, и в коротких мягких сапогах, в которых только и мог ходить из-за мучившего его ревматизма. Это был первый день, когда он появился в новом мундире, на который поменял наконец известный всему миру полковничий. На обрюзгшем желтом лице его с тройным подбородком было выражение величественного императорского достоинства.
Он шел тяжело, шаркая ногами и наклонив поседевшую голову. Вся его грузная короткая фигура имела тот усталый, обремененный вид, какой имеют пожилые люди, одолеваемые болезнями. Однако было видно, что он находился в хорошем расположении духа. Справа, немного отставая от него, вышагивал хмурый Ней, слева шел Талейран, с улыбкой говорящий ему что-то на ухо. За ними следовали еще дипломаты и военные, и вся эта процессия неспешно вливалась в зал. Пьеру вдруг захотелось уйти. Он нашел глазами князя Андрея, стоявшего вместе с какими-то австрийцами и растерянно покачал головой, сам не зная зачем. Князь Андрей кивнул ему, что-то сказал своим собеседникам и решительно направился к Наполеону. В зале началось общее движение, все стали подвигаться к столу, и действие князя Андрея осталось незамеченным. Сердце Пьера забилось еще сильней, он почувствовал мучительное желание что-нибудь сделать, закричать всем «смотрите же!» Дело, которому он отдал восемь лет жизни, было наконец близко к завершению. В волнении Пьер снял очки, потом надел их обратно. Пьер увидел, что князь Андрей уже подошел вплотную к Наполеону и, слегка наклонясь, что-то ему говорит. «Что же я делаю? Я же должен быть рядом!» — вдруг вспомнил Пьер, нащупал в кармане пистолет и начал торопливо пробираться поближе к Наполеону. Он толкнул какого-то генерала, торопливо извинился и поднял глаза. Пьер увидал, как князь Андрей, стоя рядом с Наполеоном и что-то говоря, опустил руку в карман, достал пистолет и выстрелил. Наполеон вздрогнул, на его лице появилось удивленное выражение, словно князь Андрей сказал ему что-то неприличное, поднял руку к груди и вдруг упал навзничь под ноги Нея.
Треск выстрела громко разнесся по залу. Все взгляды обратились к князю Андрею и сделалось всеобщее молчание. Пьер видел перед собой почему-то только холеное лицо Нея, который с недоумением смотрел вниз, на упавшего Наполеона, как если бы хотел спросить «Что это за тело на полу во время дипломатической конференции, господа?» Князь Андрей между тем спокойным движением убрал пистолет, вынул из другого кармана лист бумаги, и напряженным голосом начал читать: «Нами, Союзом возмездия, свершен приговор над тираном Европы и погубителем…» Дальнейшие слова прокламации затерялись во вдруг поднявшемся шуме голосов. «Кто это? Зачем это? Что же теперь будет?» — спрашивал каждый своего соседа. Многие из французов бросились к Наполеону, другие к князю Андрею, и началась толчея. Князя Андрея толкнули, вырвали у него лист, но он продолжал громким голосом читать наизусть затверженные фразы. «Разорял народы и страны… Бесчестно порвав договор… Предал огню и мечу…» — сквозь шум доносилось до Пьера. Пьер стоял, как утес, посреди моря мечущихся, бегущих, сталкивающихся людей и растерянно глядел на них с высоты своего огромного роста. «Почему все это? — думал он — Отчего эти люди так взволнованы смертью какого-то старика? Почему они оставались равнодушными, когда армия этого старика убивала тысячи людей?» «Убийца! — вдруг громко закричал кто-то — Вот он, убийца императора! Держите его!» Пьер посмотрел в сторону кричавшего. Это оказался Мюрат, который до того стоял, словно остолбеневший, и вдруг как будто проснулся и начал кричать, показывая на князя Андрея. Князя Андрея и без того уже держал десяток рук, а он стоял прямо и продолжал говорить. Неожиданно князь Андрей коротко кивнул головой вправо. «Ведь это он мне — понял Пьер — Мне же надо уходить».
