Девушке понадобилось всего несколько секунд, чтобы вернуть голосу прежнюю теплоту.
– Думаю, нам нет надобности поддерживать светскую беседу. Мы вас хорошо знаем, и доктор Скривен, и я. Во всяком случае, знаем ваши труды, опубликованные в энтомологических журналах. Это работы выдающегося ученого. А потому не стану развлекать вас болтовней о пустяках.
От столь откровенного комплимента Ли опешил и покраснел, будто на грудь ему нацепили орден.
– Благодарю вас, мисс Дальборг! - собственный голос показался ему осипшим и странно чужим. - Вы очень любезны. Я так долго жил в глуши, что отвык от общества и светского обращения и чувствую себя вторым Рип Ван Винклем*. Все это, - он сделал широкий жест рукой, - для меня так ново и неожиданно, что на языке вертятся тысячи вопросов…
– Ну, разумеется! - девушка сочувственно улыбнулась. - О некоторых я, наверное, даже догадываюсь. Прежде всего наш долг - объяснить вам причины дезориентирующих маневров, связанных с вашей доставкой сюда, и принести вам свои извинения. Как вы, должно быть, и сами уже знаете, наши работы связаны с обороной страны. Нравится нам или нет, но ради соблюдения военной тайны мы подчас вынуждены избирать окольные пути, когда имеем дело с учеными, работающими в областях, смежных с нашей, в особенности если эти ученые живут за пределами страны. Вот и пришлось в вашем случае прибегнуть к услугам Министерства сельского хозяйства. Конечно, доктору Скривену это было очень неприятно. По его мнению, для вас будет большим разочарованием угодить из одной пустыни в другую. За все это и за нарушенный ритм ваших работ приносим вам наши извинения, доктор Ли!
* Знаменитый герой американского писателя Ирвина Уошингтона (1783- 1859) из рассказа того же названия Рип Ван Винкль, заблудившись, уснуд в горной лощине. Он проспал много лет и, проснувшись, не узнал свой родной край. - Прим. ред.
Несомненная искренность ее слов помогла собеседнику найти ответ в том же тоне.
– Вам незачем извиняться, мисс Дальборг, - заверил он. - Правда, сам я при всем желании не усматриваю никакой связи между моими работами над муравьями и термитами и проблемами обороны страны. Но я американец и, если бы меня даже мобилизовали, ни на миг не усомнился бы в законности такой меры.
Девушка кивнула.
– К тому же вы участник второй мировой войны, вы сражались за родину, - добавила она. - И, наконец, вы - сын генерала Джефферсона И. Ли, из корпуса морской пехоты. Вы, конечно, понимаете: прежде чем вызвать вас сюда, нам пришлось навести о вас справки… Может быть, это вам неприятно?
Он снова покраснел, на этот раз даже сильнее, чем вначале, и заерзал на стуле.
– Да нет, почему же, раз так полагается…
Казалось, взгляд Уны Дальборг проникает в его сокровеннейшие мысли. Очень мягко, понизив голос почти до шепота, она спросила:
– Разве вы уже считаете чем-то недостойным ваше участие в боях за родину? Разве вы стали стыдиться почегной боевой медали, которой наградил вас конгресс? А с другой стороны - разве стыдно человеку изменить свои взгляды на войну после того, как эта великая бойня отошла в прошлое? И к тому же, если он сын генерала и носит имена…
– Помилуйте! - прервал Ли ее почти грубо. - Надо ли напоминать и об этом? Не сомневаюсь, что ФБР основательно для вас поработало, но я и без того настрадался из-за моих дурацких имен…
– Семпер… - Ее улыбка и сочувственный взгляд обезоруживали собеседника.
– …Фиделис! - докончил он за нее. - В день, когда я появился на свет, отца как раз произвели в капитаны. Вот он и сочинил мне эти латинские имена - Семпер Фиделис, то есть "неизменно верный".
– Что ж, по-человечески это можно понять! - рассудила она. - И, по-моему, Семпер - даже очень мило. Фиделис я бы опустила. А Семпер сразу внушает доверие!
– Благодарю вас, мисс Дальборг! - отозвался он с легкой иронией. - Забудем эту чепуху. А теперь, раз мне предстоит знакомство с доктором Скривеном, вы, может быть, объясните, кто он?
– Как, вы ничего о нем не знаете? - Девушка была явно озадачена. - Он - хирург, крупнейший из ныне здравствующих специалистов по мозговой хирургии, нейрохирургии. Помните Нюрнбергский процесс? Доктор Скривен исследовал останки многих погибших, а потом написал книгу о закономерностях коллективного мышления. Она-то и сделала его знаменитым.
– Ну, конечно же! - Ли хлопнул себя по лбу. - Как это я сразу не вспомнил! "Процессы формулирования мысли в коллективном мозге"… Это, кажется, одна из его работ?
– Да, последняя перед назначением на пост руководителя здешнего Мозгового треста.
– А что это, собственно говоря, за трест? Чем он занимается? И чего здесь от меня ждут? - с живостью спрашивал доктор Ли.
Улыбка девушки снова стала загадочной.
– Пусть лучше Говард объяснит это сам.
Гм, Говард? На миг Ли ощутил это слово, как укус мелкой, злобной гадюки. Но тут на усыпанной гравием дорожке послышались шаги. Человек с портфелем быстро прошел мимо каменного стола и исчез за стальной дверью.
– Генерал Вандергейст, - пояснила Уна Дальборг. - Доктор Скривен освободился и ждет вас, доктор Ли.
Все внутри палеолитического домика, казалось, было сгруппировано вокруг допотопного очага или камина. Несмотря на то что солнце Аризоны палило нещадно, в камине горел огонь и метались длинные языки голубоватого пламени. Впрочем, это было лишь одно из новшеств цивилизации, превращавшей естественный порядок вещей в его противоположность. В данном случае огонь в очаге работал на холодильную установку для кондиционирования воздуха. Установка действовала по принципу старых газохолодильных шкафов, равномерно согревая воздух зимой, а летом столь же равномерно его охлаждая.
Перед очагом, освещенный чуть призрачным пламенем, стоял, задумчиво склонив голову высокий мужчина и пристально глядел на огонь. Когда ботинки доктора Ли застучали по древним каменным жерновам, которыми был вымощен пол, человек резко обернулся. Раскинув руки, как бы для объятия, доктор Скривен шагнул навстречу вошедшему.
Доктору Ли редко приходилось встречать людей столь аристократической внешности. В безупречно белом костюме для тропиков, осанистый, с гордой львиной головой, он казался не представителем мира науки, а скорее дипломатом далекого прошлого, хранителем утраченных традиций. Ширина плеч и упругая эластичность движений свидетельствовали о большой физической силе. Только руки - маленькие, узкие - казались почти женскими.
Мягкость и какая-то нерешительность рукопожатия явно противоречили сердечности приветствия, и доктор Ли сначала испытал чувство, будто его отталкивают, но потом сообразил, что особая чувствительность пальцев - необходимая особенность больших хирургов, помогающая им при сложных операциях.
– Доктор Ли, сказать не могу, как вы меня обрадовали своим приходом! - Голос Скривена звучал негромко, но очень ясно и твердо. - Усаживайтесь, пожалуйста, вот там, у огня…
Языки голубого пламени рождали освежающую прохладу, словно это был морской ветерок. Кресла, обтянутые недубленой кожей, могли бы стоять в вигваме какого-нибудь индейского вождя, но оказались удивительно удобными. Полусвет, абсолютная тишина, суровость нетесаного камня придавали помещению сходство с пещерой. Доктор Ли по достоинству оценил парадоксальность и фантастичность этой обстановки и стал спокойно ждать объяснений доктора Скривена.
– Вас, быть может, удивляет эта обстановка, - Скривен провел рукой вокруг себя, - но я давно пришел к выводу, что в наше сумасшедшее время человеку прежде всего нужна уединенная келья, пещера, куда можно спрятаться, чтобы сохранить рассудок. Эта келья звуконепроницаема; здесь я укрыт от дневного света, изолирован от телефона, словом, моя пещера - призыв к первобытному, исконному, здоровому началу. Просто, не правда ли?
– Вы находите, что это в самом деле просто? - недоуменно спросил доктор Ли. Скривен ухмыльнулся.
– Что ж, вы правы. Все это, конечно, сознательная защита от некоторых мешающих комплексов, защита искусственная и, пожалуй, даже несколько извращенная. Но ведь не каждому дана возможность, выпавшая вам, - пожить на лоне нетронутой природы. Откровенно говоря, я завидую вам. В ваших научных трудах отражены мысли, какие рождаются лишь вдали от суетного мира. Поэтому-то я и послал за вами. И твердо убежден, что вы меня поймете.
Он умолк. Гость подметил у Скривена особенность, видимо давно ставшую у него привычкой. Великий хирург не глядел на собеседника. Слегка отвернув голову, устремив взгляд на пламя очага и поглаживая подбородок, человек этот будто говорил сам с собой, напоминая средневекового алхимика.
– Это длинная история, Ли, - продолжал хирург, - и началась она с некоего письма, которое я в 1946 году послал президенту США. Я писал об огромной опасности, грозящей миру в случае атомной войны, одной из тех опасностей, в отношении которых военные как будто совершенно слепы. Я имел в виду ненадежность человеческого мозга в смысле слишком легкой его подверженности эмоциональным и интеллектуальным шокам. Я указывал далее, что наука и техника в течение многих столетий успешно развивались благодаря коллективным усилиям избранных умов человечества, но при этом мозг индивидуума, даже индивидуума выше среднего уровня, в своем развитии все более отставал от головокружительных темпов научно-технического прогресса. Вы сами, Ли, все это, конечно, понимаете прекрасно, но такому профану в науке, как президент Штатов, надо было разъяснить во всех подробностях, что столкновение с чудовищными орудиями современной войны может сокрушить человеческую нервную систему. Я доказывал, что даже коллективный ум офицеров Генерального штаба окажется неспособным принимать надежные решения. Как бы эти штабные офицеры ни были защищены физически, они неизбежно в той или иной степени станут жертвами нервного шока и будут совершать ошибку за ошибкой. Можно ли ожидать от простых смертных, хотя бы от рабочий на производстве или на транспорте, что они сохранят работоспособность перед лицом апокалипсических ужасов войны?..
