Ну всё, выключай, Петька! Пошли вместе ужин готовить. Кушать хочется. Вот обормот, не слушает. Опять время двинул. Поставил 23 часа 21 июня. Сталин спокойно сидит в кабинете и что-то пишет. В пепельнице потухшая трубка, на столе горит лампа с зелёным абажуром.
Петька хватит! Пошли. Всё равно ты его не предупредишь. Не услышит он тебя. А Петька, я смотрю, весь на нервах. Чуть не плачет. 21 июня. Сталин вот он, рядом. Всё ещё можно изменить! Но Сталин не слышит. Бесполезно. Всё бесполезно.
Чтобы как-то расшевелить брата, предложила ему зверинец посмотреть. То есть, Гитлера и компанию. Машинально кивнув, Петька изменил в настройках центр координат. То же время, 23 часа 21 июня. Только теперь уже по берлинскому времени. В Москве сейчас уже час ночи.
Нда. Идея была неудачной. Петьке совсем худо стало. У него истерика началась. Он всё-таки разревелся. Бросился на пол на колени, ревёт и стучит кулаками в окно. Плюётся. Да ещё и матом ругается. Я даже и не догадывалась, что он столько ругательств знает. Раньше при мне никогда не ругался.
Кое-как я подняла Петьку на ноги и повела в ванну умываться. Умыла, высморкала (как маленького), а потом ещё и руки йодом ему мазала. Петька кулаки себе в кровь разбил об окно. Ох ты, горе моё. Поцеловав брата в щёку, я пошла прибираться в его комнате. А то он там здорово наплевал и намазал кровью.
Пока ползала с тряпкой по полу, непроизвольно прислушивалась к разговорам за окном. Гитлер совещание какое-то проводит. Большой круглый стол, на столе огромная карта. В карту воткнуто множество маленьких флажков со свастикой. Генерал (а может и фельдмаршал) доводит диспозицию. Сейчас про цели и задачи группы армий "Север" распинается. Гитлер склонился над картой и слушает, не перебивая.
Понимаю я генерала довольно неплохо. Почти всё понимаю, хоть и говорит он быстро. У нас школа с немецким уклоном. А у меня по немецкому пятёрка. Да и этим летом мы с папой на две недели в Берлин летали. Папа у меня немецкий почти не знает, так я ему переводила, когда нужно было с местными общаться.
А вообще-то, Петька прав. Вот швырнуть бы им сейчас туда гранату. Противотанковую. Эх, мечты, мечты. Да и гранаты всё равно нет. Хотя если бы можно было что-нибудь кинуть, выход бы нашли. Вот, диск от папиной штанги этому уроду на голову скинули бы. Мало бы не показалось.
Ладно, чего их слушать, козлов. Только огорчаться. Может, в КГБ как-нибудь доработают эту хреновину, чтобы она с нашей стороны пропускала туда вещи? Папа придёт, покажем ему и пусть звонит, кому следует. Петька всё равно молодец. Такую штуку собрал.
Как же мне её выключить? Петьку не хочу подпускать, опять может сорваться. Я сама. Блин, Петька собой вошёл. Его считалка не слушается меня. Вообще-то, там мой логин есть, но Петька главнее. Понятно, это же его считалка. Ладно, раз так, отключу через "Белку". Моя белочка-то меня всегда послушается.
Чего за фигня? И "Белка" отключаться не хочет. Говорит, память забита, нужно остановить управляющую программу. Тьфу на тебя! Ну, раз ты так, то… И я начинаю запускать на "Белке" одну за другой программы, выбирая те, что ресурсов жрут побольше. Надеюсь, они вытеснят из памяти то, что туда Петькина считалка напихала.
И тут мерное гудение хреновины на столе как-то неуловимо изменилось. Чего происходит-то? На всякий случай, я отступила от неё на шаг. А потом ещё на шаг. Взорвётся ещё. Смотрю на "Белку". Ага, сработало! Мои программы уже две трети памяти отхавали. Конечно, я же их штук тридцать запустила.
Краем глаза заметила, что пока пятилась от стола, встала прямо на окно. Впрочем, меня это ничуть не побеспокоило. Мы сегодня с Петькой много раз так уже делали. Да что она не выключается-то? Да на тебе ещё. И ещё. И ещё. Запустив ещё с полдюжины программ, я добилась того, что у "Белки" мусором от Петькиной считалки осталась занята всего десятая часть памяти. А хреновина на столе пищит совсем уж мерзко.
Совершенно неожиданно для меня, пол под моими ногами пропал. Просто пропал и всё. И я вместе с "Белкой" полетела вниз. Пытаясь ухватиться за край дыры, в которую внезапно превратилось окно, считалку я бросила и та упала на ковёр рядом с краем. Только мне это не помогло. Зацепиться я не успела. А с истошным визгом рухнула вниз. Прямо в зверинец…
Всё-таки за край дыры я почти смогла уцепиться. Недостаточно крепко для того, чтобы остановить падение, но вполне достаточно для того, чтобы существенно его замедлить. Так что я не ушиблась. Я даже на ногах устояла. И вот я стою на большом столе, под ногами у меня расстелена карта, а прямо передо мной, на расстоянии чуть больше метра, настоящий, живой Гитлер.
Да уж. На мне всё ещё моя школьная форма. На шее красный пионерский галстук, а на груди пионерский значок с изображением Ленина. И ещё розовые домашние тапочки на ногах. Как говорится, "сегодня Штирлиц, как никогда, был близок к провалу".
Немая сцена. Все вокруг стоят, выпучив на меня глаза. В комнате народу, кроме Гитлера, ещё человек десять. И чего делать? Первое желание – обратно! Домой. Только вот, подняв руку, никакой дыры я над собой не обнаружила. Просто воздух, обычный воздух. В этот момент из этого воздуха материализовался небольшой предмет, пролетел немного, слегка шмякнул меня по голове и упал рядом со мной на стол. Все заворожено проследили глазами за полётом предмета. А предмет я сразу узнала, много раз видела его. Это был правый Петькин тапочек. Получается, окно проходимо, но только оттуда сюда, но не обратно. Приплыли.
Первыми действовать начали двое молодых мужчин в эсесовской форме, которые до этого молча стояли у стены. Один из них быстро встал между мной и Гитлером, а другой грубо схватил меня, вывернул мне правую руку, умело уложил на стол, носом в карту, а затем лёг на меня сверху, придавив весом собственного тела. Ай! Больно же!
Народ постепенно стал приходить в себя от изумления. Зазвучали первые голоса. А мне больно вывернутую руку и нечем дышать. Этот кабан придавил меня.
Тут из воздуха надо мной выпал свёрнутый клочок бумаги. Опять упал мне на голову. Кто-то из генералов подобрал его, развернул, после чего сказал, что это записка. Причём написано, похоже, по-русски. Другой генерал вякнул, что понимает по-русски и записку отобрал. А затем вслух прочитал её уже по-немецки. И как-то народ вдруг загрустил после прочтения. Потому что написано там было следующее: "Если обидите Наташу, козлы, в следующий раз прилетит граната!".
Поняв, что нужно срочно что-то сделать, я громко заорала по-немецки, что имею особо срочное сообщение небывалой важности для Адольфа Гитлера. Секунд пять ожидания, и следует резкая команда фюрера поднять и обыскать меня. Кабан слез с моей спины и, не отпуская мою руку, поставил на пол. А другой, за которым Гитлер прятался, подошёл и тщательно обыскал меня, бесцеремонно обшарив руками всё тело.
Снова повторяю, что у меня сверхсрочное сообщение Гитлеру. Но передать его я могу лишь наедине. Вижу, Гитлер колеблется. Видно, ему и любопытно, что я ему скажу, и опасается он меня. Мало ли, что я могу учудить наедине. Чтобы его дожать, говорю, что если они боятся, я могу снять одежду. Пусть мне местную одежду дадут. Если они думают, что одежда может быть как-нибудь отравлена.
Удивительно, но Гитлер согласился. Что он, правда, одежды боится? Меня вывели за дверь. Там было что-то вроде тамбура, а за небольшим столом сидели два эсесовца. Через пару минут появился один из генералов и вынес мне одежду – эсесовскую форму. Штаны и гимнастёрку (ну, или как там она у них называется). Никакой обуви не было. Белья тоже не было. Только штаны и гимнастёрка. Переодевайся, говорит.
Чёрт! И никто из четверых стоявших рядом со мной мужиков даже и не подумал отвернуться, когда я торопливо сдирала с себя школьную форму. Извращенцы. А что мне делать? Не скандал же тут устраивать? Сейчас действительно необходимо как можно быстрее поговорить с Гитлером. В Москве уже почти два часа ночи. Но, может быть, ещё можно остановить приближающийся кошмар? Может быть, удастся уговорить Гитлера? Обмануть, напугать, сблефовать?
Петька всё бредил идеей предупредить товарища Сталина. Только вот предупредить товарища Сталина отсюда мне никак не удастся. Блин, почему я в Москве не провалилась, на стол к товарищу Сталину? Насколько проще всё было бы! А отсюда… Да даже если Гитлер каким-то невероятным чудом разрешит мне позвонить и даже сам прикажет организовать для меня связь со Сталиным. Всё равно. Естественно, товарищ Сталин пошлёт меня в пешее эротическое путешествие, а на Гитлера обидится за тупые шутки. Впрочем, на Гитлера он и так очень скоро сильно обидится.
Путаясь в непривычных пуговицах, я торопливо застёгиваю мундир. Судя по тому, что ткань ещё тёплая, его только что с кого-то сняли. Ух, как неприятно надевать штаны прямо на голое тело. Хоть бы трусы мне разрешили оставить. Нет, забрали всё. И уже унесли куда-то. Даже тапочки унесли. Ишь, смотрят. А я, между прочим, и их жизни тоже сейчас спасать буду. Если мне не удастся, то в 45-м им тут мало не покажется. Ну, неужели трудно было отвернуться, когда я переодевалась?
