– «И если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной!..» – эхом отзываются солдаты его бригады, и слова псалма расходятся по шеренгам атакующих, словно круги по воде.
Картечь рвет людей в клочья. Они идут.
– «…ибо Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня! – хрипло рычит Джексон, рука его указывает на позиции северян: – Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих?!»
В пехотном сражении, в отличие от батальных картин, редко доходит до штыкового боя. Идти вперед, неся потери, – страшно. Но стоять, видя, как на тебя надвигается бесконечная серая масса, в которой тонут без толку выстрелы, – не легче. Северяне слишком привыкли видеть, как пушечный залп сносит целые ряды – здесь нет ничего похожего. Да и размазанная по всему полю бригада казалась больше. Корпусом. Нет, всей армией Северной Виргинии!
Когда серая пелена подошла достаточно близко, кто-то вздумал крикнуть мятежникам:
– Вспомните Фредериксберг!
Но те даже не сбились с шага, лишь в блеске штыков прибавилось злобы. И верно – что здесь общего? Тогда синие полки катились на позиции Джексона плотными рядами, бригада за бригадой – и так ложились, не дойдя до его позиций кто полмили, кто нескольких шагов… Теперь же стало ясно: серые дойдут.
Вся линия обороны северян извергается огнем и железом, их батареи садят двойными зарядами, на разрыв стволов. Но звучит псалом, и пламя становится откровением, стена из свинца – высшей истиной. Серые цепи идут. Сквозь разлетающиеся во все стороны обрывки плоти. Сквозь всплески крови. Вперед.
– «…умастил елеем голову мою! – Слова Джексона неразличимы в грохоте боя, но солдаты, не слыша, проживают их вместе с командиром. – Чаша моя преисполнена!
– Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей! – гремит над серыми рядами, и никто не способен сказать – произнес эти слова он сам, генерал Джексон или Господь Бог. Слово стало ритмом и музыкой боя, которой подчинились солдаты армии Северной Виргинии, проходя последние шаги на подступах к Кладбищенскому холму. – И я пребуду в доме Господнем многие дни!»
Далеко в тылу армии Северной Виргинии, возле палатки командира 2-й бригады дивизии Лафайета Маклоуза тоскливо и неприкаянно воет громадный серый пес. Как будто знает, что его хозяин только что получил смертельную рану в грудь.
На высотах, над битвой, иноземец-наблюдатель склонился к генералу Ли:
– Это прекрасно! Я рад, что не пропустил такого зрелища.
– А я, напротив, охотно бы его пропустил, – отозвался Седой Лис.
Псалом закончился. Настала тишина. Словно и верно над обескровленной бригадой опустился покров. До невысокой каменной ограды, за которой оканчивалась преисподняя, оставалось десятка два шагов.
Джексон Каменная Стена взмахнул кепи:
– Задайте им деру! Мы прошли ад – теперь их очередь!
И его ребята, в который раз совершившие невозможное, рванулись вперед. Знаменитый боевой клич мятежников стал громче, когда перескочившие стену солдаты обнаружили брошенные пушки и спины улепетывающих янки.
Битва при Геттисберге выиграна. Теперь Роберт-Э. Ли выкраивает из умывшейся кровью, а главное – вымотавшейся армии части, еще способные на день-другой марша. Каждый день, каждый час преследования увеличивают ценность победы. Он это знает, а потому старается как может.
Измученные люди в сером не разбираются в столь высоких материях. Они верят Седому Лису на слово.
– Это действительно нужно? Значит, так тому и быть.
Из семидесяти тысяч южан, пришедших под Геттисберг, двадцать продолжают наступление через день после окончания битвы.
К собственному изумлению, командующий выяснил, что его работа стала гораздо проще благодаря взятым на поле боя трофеям. Не пушкам или винтовкам – их у армии Северной Виргинии и так хватает. Но башмакам, галетам, скоту и обозным упряжкам. Ли ведет армию вперед, не оставляя гарнизонов. Каждый тяжелый шаг усталых солдат переворачивает историю, ставя ее с ног на голову. Или все-таки наоборот?
Глава 1
Бой впятером на одного
Море и небо. Барометр высоко, за спиной – ржавый глаз невыспавшегося светила. «С востока свет», как говорят масоны. Привычный окрик вахтенного офицера, дружный отзыв вперед-смотрящих. На горизонте чисто… Если и покажется парус или дымок, так сразу пропадет. А ведь Нью-Йорк менее чем в двух часах крейсерского хода.
Пять кораблей эскадры контр-адмирала Лесовского не торопятся. Переход из Кронштадта в Нью-Йорк занял два месяца, словно во времена Колумба. Эскадра кралась мимо всякого островка, шарахалась от встречных парусов и дымков, ожидала вечно отстающий под парусами «Алмаз». Под парами клипер достаточно шустр, но дымить адмирал запретил строжайше… Однако сегодня, наконец, будет долгожданный берег. Вот команды и прихорашивают корабли.
Скребут палубы, драят медяшки. Смазывают, смолят, красят. Ни одна девица так перед балом не прихорашивается, как русская эскадра перед заходом в порт. Традиция недавняя, но хорошая. Корабль если и не лицо государства, так протянутая для рукопожатия рука. А кому охота жамкать грязную вонючую лапу?
– А такой дамочке еще и поцелуют.
– Вы о чем, Степан Степанович?
– Да все о том же… Красавец все-таки наш «Невский». А у американцев, как и англичан, все корабли – «she», «она»-с. И точно, характер у них дамский получается – по три-четыре часа перед визитами прихорашиваются!
– Не все же…
– Так и не всякая женщина – дама. Тем более – прекрасная!
Матросы с ног сбиваются, старший офицер, сбив на затылок фуражку, мечется с кормы на нос – так кто же предается праздным беседам? Извольте знакомиться – господа офицеры, командированы изучать американский опыт судостроения. Вот эти и беседуют с адмиралом Лесовским.
В другое время мичман Алексеев прислушался бы к разговору, тем более что за время плавания куда теснее сошелся именно с технической миссией, чем с сослуживцами по фрегату. Теперь у него иная забота – ретирадные пушки. Случись вражине полезть флагману Атлантической эскадры под хвост, все гостинцы, что он получит, преподнесут именно два длинных орудия на поворотных платформах.
Сейчас черноокие красавицы почти готовы, чтоб явиться перед требовательным взором контр-адмирала Лесовского. А тот не мамка и не нянька. Случись упущение – офицеру разнос, а матросу… Большего апологета порки и мордобития, чем командующий Атлантической эскадрой, на флоте не сыскать. Уж на что русский моряк терпелив, но и эту чашу адмиралу случалось переполнить. На фрегате «Диана», которым Лесовский тогда командовал, вспыхнул мятеж… Потому и приходится недосыпать, проверять за расчетами – насколько тщательно наведен глянец на пушки, не попала ли в рельсы, по которым они вращаются в бою, соринка. Зато и расчеты понимают, что лучше выслушать загиб от мичмана, чем огрести полсотни линьков от адмирала.
А еще гордятся, что маленькой батареей командует настоящий офицер, выпускник Морского корпуса, а не артиллерист. Не побрезговал грязной канонирской работой человек, что, может быть, и в адмиралы выйдет… Тем более, по эскадре бегает слух, что фамилия мичмана образована в честь некоего бомбардирского капитана Петра Алексеева.
Разумеется, Алексеева – Ивана Максимовича, капитан-лейтенанта флота. Впрочем, осиротев в шесть лет, отца мичман толком не помнит. А слухи… В детстве злые языки могли твердо рассчитывать на кулак. Поздней – на пулю. Но постоянное шу-шу-шу за спиной год от года становится громче.
Впрочем, надежды, что предполагаемое высокое происхождение непосредственного начальника спасет им спины от битья, у канониров нет. С самого начала сказал – нет и не будет у батареи никакой привилегии, кроме лишних придирок… Только Лесовский хоть и зверь, но людей никогда беспричинно не обижает. Так что – не будет недочетов в службе, не будет и поротых спин.
Рядовым не стоит знать, что месяц назад, перед производством, Алексеева, тогда гардемарина, вызвал капитан флагмана, капитан 1-го ранга Михаил Яковлевич Федоровский. Выслушал приветствие, предложил садиться. Щелкнул портсигар.
– Изволите?
– Благодарю, – мичман предпочел бы свои, капитанский табак слишком крепок, но отказаться – задеть старого служаку. Наверняка начнет подозревать, что его недорогим зельем побрезговали. После первой же затяжки голова немного закружилась… а разговор пошел серьезный.
– Завтра, Евгений Иванович, вы станете мичманом, – сказал капитан, – и его превосходительство распорядился, чтобы я подыскал вам назначение. Как выразился Степан Степанович, соответствующее. А я вот голову ломаю, какое будет соответствовать… Скажите прямо: что для вас флот? Любовь и страсть до венка на волне или лямка, которую вы принуждены тянуть по фамильной традиции? Мол, не выбрать воинский путь зазорно, а на сухопутье пыльно? Именно потому, что у вас не было выбора тогда, я и полагаю возможным предоставить выбор нынче. Ну-с? Учтите, первый вариант будет поначалу не слишком приятен, да и потом принесет плоды, только если вы ответите честно. Ну а второй – позволит прожить морскую жизнь не без приятствия. Но и только…
