– Сухопутный дредноут мне представлялся внушительней.
– Зовем на помощь математику, дорогой Алексей Алексеич. Нога пехотинца давит на землю с усилием около семи фунтов на квадратный дюйм. Положим, на сушу выполз не броненосец, а всего-навсего подводная лодка водоизмещением в тысячу тонн, это два с половиной миллиона фунтов.
– Что это дает? – спросил кавалерист, сразу начавший уставать от цифр.
– Опорную площадь, потребную, чтобы лодка не провалилась, в сотни квадратных ярдов. Теперь представьте на секунду мотор, который сдвинет нашего сухопутного дредноута с места. Сколько? От десяти до ста тысяч индикаторных сил, точнее сказать не могу. А для субмарины хватает двух тысяч.
– Странная арифметика. В воде ваши корабли плавают, а на суше проваливаются, – генерал-майор ущипнул себя за ус. – Прошка! Куда делся, шельма? Графинчик обнови.
Пока половой носился за добавкой, Брусилов открыл тетрадь и ткнул пальцем в общий рисунок бронированного механизма.
– Выходит, он размерами с обычную карету или, скорее, пулеметную тачанку. От осколка сбережет?
– Ваш родственник посчитал, что передний лист выдержит шрапнель с трубкой на удар.
– Это – вряд ли. Но ничего. Самоход-то двигаться будет. Из пулемета да шрапнельными пульками попасть не мудрено, а гранатой лишь при большом везении. Стало быть, он проволоку порвет, на окоп наедет и с пулеметов пехоту покрошит. А за ним в дыру наши побегут. Здорово, ежели получится. За светлые головы, Степан Осипович! – Генерал выпил. – Только объясните, отчего моряки у нас такие ушлые? Цепеллин сочиняет моряк Костович, воздухолетательный снаряд строил капитан Можайский. Вы вот, с подводными лодками и катерами на полмира страх нагнали.
– Ничего нет удивительного, – вскинул бороду Макаров. – Корабли – самые хитрые вещи, что пытливый ум придумал. Паровые машины сначала на судах появились, только потом на паровозе. Корабельная артиллерия куда сложней и мощней полевой. Беспроволочный телеграф господина Попова перво-наперво на флоте освоили, на берегу проще провод тянуть или вестового заслать.
– Ну да, – вздохнул и снова налил Брусилов. – А мы изобрели как лучше шашку точить да кобылам хвосты крутить.
– Не скромничайте зря, любезный Алексей Алексеевич, – вице-адмирал подшофе держался добрее трезвого. – Наука сухопутной баталии ничем не проще морской. Я вам больше скажу, в открытом море не спрячешься. Потому главные битвы случились у берегов, островов да в проливах. Врага в перископ узрел – топи его, окаянного, и точка.
После длительного военно-производственного совещания, точнее на следующее утро, Макаров сделал два безусловных вывода. Во-первых, любая вездеходная и надежная бронемашина на поле боя даст очевидный перевес, потому как у другой стороны не окажется ни подобных аппаратов, ни оружия против брони, ни опыта борьбы с новой напастью. Во-вторых, негоже тягаться в питье с более молодым и крепким кавалеристом: и непристойно, и голова болит.
Александр Берг, давно уже бывший в адмиральской отставке и на завтрак принимавший ледяную рюмку под хрустящий огурчик «для сугреву и аппетиту», к технической стороне вопроса оказался куда как более восприимчив. Он долго листал обгорелую тетрадь, наполненную кучей вклеенных вырезок, рисунков, расчетов и схем. Заметно, что покойный инженер Тринклер и его мятежный коллега занимались прожектом более года.
Первая часть, самая замусоленная, содержала конструкции вездеходных аппаратов, у коих ведущие и опорные колеса обнимала бесконечная длинная лента, снижавшая удельное давление на землю. Самый ранний практический из подобных самоходных механизмов получился у англичанина Джона Гиткота в 1832 году.
– Это дело военного применения иметь не будет, – отставник ткнул пальцем на повозку Блинова, о которой сообщалось в газете «Волгарь». – Готов допустить, что экипаж имеет изумительно легкий ход для такой массы, ежели сравнивать с обычными колесами, проваливающимися в снег. Но при движении в гору ждать, что две кобылы утянут столько народу, совершенно бессмысленно.
Поволжский изобретатель нацепил бесконечную ленту на колеса большой повозки, дабы они не проваливались в снег.
– Согласен. Однако дальше смотри. Он поставил паровую машину, и вышло русское подобие трактора Гикота – паровой самоход на бесконечной шарнирной рельсе. Заметь, Александр, резинная лента заменена на железо.
– Занимательно. Хотя препятствий вижу не менее трех. Ныне субмарина – это подводный мазутный танкер ради дальности хода, экипажу да торпедам лишь чуть места осталось. Сколько же твой самоход проедет? Или рядом подводу с дровами пустить, в топку их кидать?
– Для того и нужен нефтяной двигатель с циклом Тринклера. Что еще узрел?
– Даже без расчетов и опытов ясно, что такое шасси тяжелей для мотора, нежели обычные колеса, как в локомотиве или авто. Представь, какая разрывная нагрузка на части этого рельса и оси между ними. Долго они выдюжат? Не знаю.
– Справедливо. А третье?
– Двигатель один, рулевого колеса нет. Твой самородок считает, что поворот выходит от торможения одной рельсы. Как там англичане ее обозвали?
– Caterpillar.
– Пусть так и будет – гусеницы. Выходит, самоходу надобен сложный механизм передачи на ведущие колеса с муфтой на рассоединение к каждому колесу.
– Пожалуй. Почему тебя это пугает? На лодках много таких муфт – меж паровой машиной и электродвигателем, затем перед дейдвудом.
Берг ткнул пальцем в дизельный двигатель Тринклера.
– Вдобавок он не реверсивный. Прикажешь электромоторы ставить по примеру субмарины или промежуточный вал с шестернями? Тогда не забудь перископ и торпеды.
Макаров забрал тетрадь.
– Стареешь, дружище. Лет тридцать назад тебя мелочи не останавливали.
Александр поднял блеклые и слезящиеся глаза.
– Может быть. А только сей аппарат в инженерном смысле куда хитрее, чем лодка. Там двадцать саженей длины, тысяча тонн массы – лепи что хочешь. Здесь изволь вписаться в четыре сажени.
– Ты прав. Но технические трудности – половина дела. Как самоход в Военном или Морском министерстве продвинуть?
Берг тяжело, по-стариковски, вздохнул, воровато оглянулся – не видит ли Мария – и раскурил трубку.
– Не представляю даже. К генерал-адмиралу идти бесполезно. Он – пустое место.
– Ты как Брилинг. Одни якобинцы да вольнодумцы вокруг.
– Брось. За помощью можно идти только к Куропаткину. Он кое-какие перемены затеял.
– Это как раз плохо, Александр. Новшества денег требуют, на самоход не остается.
Отставной подводник встал из любимого кресла-качалки и шагнул к окну, попыхивая трубкой. Осень вступила в свои права, заливая холодными струями окна особняка, глядящего в темную воду Екатерининского канала.
– Тогда как с «Щукой». Начнем на деньги, с американской аферы оставшиеся, там, глядишь, и казенный каравай подоспеет. Только с чертежами, опытами и расчетами я возиться не буду, не серчай.
– До этого охочие найдутся, – Макаров широко улыбнулся и как будто даже помолодел. – Рано нас в утиль списывать, Маврикич. Повоюем.
– Против чего и кого, Степан? Стар я уже, не по мне война против нашей государственной глыбы, огромной и неповоротливой, за ее же благо. Сколько раз сие может повторяться на Руси… Держава существует чаяньями людей, которые ей наперекор идут. Вспомни турецкую компанию! Ежели б ты тянул себе лямку, не высовываясь и справляя лейтенантскую должность на поповке, много бы мы на море навоевались?
– Ты тоже хорош был.
– Все в прошлом. – Берг выпустил колечко дыма из трубки. – Времена нынче не те, и не для меня одного. С нашествия Бонапарта Россия не знала настоящих войн. И не перечь! Англичане нашей земли не желали. Так, укоротить зарвавшихся азиатов, не мешать править миром. Японцы ежели бы в 1904 году напали, они разевали пасть на Маньчжурию, китайскую землю, на которой русские – временные и пришлые. Ты, Степан, чай тоже не юнец. А как переведутся подобные нам с тобой? Считай вся Европа – Германия, Австро-Венгрия, Франция и Англия – наши совершенно временные союзники, а по сути, кровные враги. Смешно сказать, в постоянных друзьях одно Датское королевство.
– Ты намекаешь, что когда-нибудь европейская сволочь соединится и навалится скопом?
– Рано или поздно – непременно, Степа. И мы с тобой не в силах сие изменить. Так давай сделаем малость, что и вправду можем. Я достану из капитала тысяч сто или двести, ты людей поставь, чтобы деньги в дело пошли. Мы уйдем, пусть бронеходные трактора за нас службу несут.
Макаров покинул старого друга с тяжелым чувством. Во-первых, Берг вел себя так, будто взял курс на последнюю гавань, и до нее недалече – год, хорошо если два. Во-вторых, его мрачный настрой о будущем державы не на пустом месте вырос. Российская Империя – колосс не на глиняных ногах, на каменных, но стоят они бестолково, где-то трещат, а где-то и воздух подпирают. Устойчивость сей конструкции оставляет желать лучшего. Государь Император изволят пребывать в уверенности, что в стране, в армии и на флоте дела обстоят совершенно замечательным образом. Стало быть, к чему менять? Посему каждый радетель перемен – опасный бунтовщик вроде Брилинга, с которым уместнее разговаривать не царю и министрам, а жандармам. Записываюсь на склоне лет в якобинцы, грустно пошутил про себя Степан Осипович и составил план баталии за русский бронетрактор.
