— Я отменяю этот приказ. Осужденные поступают в распоряжение офицеров ставки, а вам приказываю направиться в штаб северного фронта.
— Прошу прощения, мой генерал, но я не могу выполнить ваш приказ. Мой путь лежит на восточную станцию, — грубо отрезал офицер, свирепо уставившись на своего командира и окружавших его охранников ставки, — туда я и пойду.
— Вы уверены, капитан? — молвил генерал. Его лицо выражало крайнее спокойствие, да и голос не поменялся. Но внутри он был ошеломлен. В голове сразу всплыл вопрос: будет ли битва?
— Да.
— Солдаты, — обратился генерал к стоявшим рядом бойцам, — я приказываю вам задержать бунтовщика и предать его военно — полевому суду! — Когда он говорил, его глаза бегали по каждому из них, всматриваясь в их лица.
— Ну что же, братцы, — весело молвил капитан, оглядывая каждого, — к оружию! Убить его!
Ни секунды не мешкая, солдаты поснимали винтовки с плеч и начали их заряжать. Генерал лишь выхватил свой револьвер, оглядываясь на караульных. Рядом с ним был весь почётный гарнизон ставки из пяти человек, плюс двое внутри: они тоже поснимали свои винтовки, только уже заряженные, и тут же, выцелив бунтовщиков, сделали залп. Гражданские, до этого прятавшиеся внутри строя солдат, начали разбегаться. Затем, генерал ловко выцелил одного из солдат своим револьвером, и тот упал замертво.
— Отступаем в ставку! Держать оборону там! — зычно отдав приказ своим верным людям, генерал направился внутрь бывшей канцелярии. За ним побежали и все остальные, обстреливаемые в спину.
Едва они вошли и заперли за собой дверь, к ним подбежал Аккерман. Его лицо сковал ужас, и он лишь промямлил:
— Ч..что там произошло?
— Предатели штурмуют ставку, Аккерман! У нас есть оружие?
— Д-да… Две винтовки.
— Давай их сюда! Солдаты, встать к окнам! Экономим патроны, под пули не подставляемся. Телеграфировать всем внутренним войскам: ставка под атакой. Отряд из двадцати бунтовщиков напал на нас. Требуем срочного подкрепления.
— Есть!
Мигом, повыбивав прикладами и штыками стёкла во всех окнах, солдаты принялись отстреливаться от наступающих бунтовщиков. Генерал и полковник Аккерман взяли винтовки и встали к двери. А два молодых офицера, передав сообщения, достали револьверы. Один остался у телеграфа, второй двинулся к генералу. Едва он подошёл, наш герой кинул тому свою винтовку, и пошёл ко второму офицеру.
Стены были прочны, как и двери. Хоть их молотили прикладами и пытались выломать бунтовщики, они не поддавались. Но Аккерман и унтер-офицер принялись таскать всякую мебель туда, дабы обезопаситься от прямого проникновения в штаб.
Тем временем начали приходить сообщения от штабов военной полиции столицы, жандармерии, а так же от командующих фронтов: "я выдвинул небольшой отряд. Его должно хватить, чтобы уничтожить бунтовщиков". Да и сами бунтовщики начали разбегаться, несмотря на то, что капитан Лонгин стрелял им в спины.
Но ряды солдат ставки редели. Уже был убит один почётный стрелок, а двое ранены и не были способны продолжать бой.
Так прошло около 20 минут, пока оставшиеся бунтовщики не прекратили стрельбу. В спину им ударил отряд военной полиции. Почти все побросали оружие, несмотря на зазывания Лонгина "продолжать борьбу и выкурить генерала из его крепости". Вскоре и ему пришлось замолчать.
Всё закончилось, не успев и начаться. Войска бунтовщиков сдались, побросав своё оружие. Комендант полиции подошёл к дверям ставки, отдав сигнал о приближении своих. Вмиг, баррикады у двери были разобраны, и наружу вышли полковник Аккерман, раненый Эшфорд, а так же сам генерал.
— О, комендант Мосицкий. Благодарю вас за проявленную бдительность. Если бы не вы, мы бы были мертвы.
— Мой генерал, я лишь выполняю свой долг. Что прикажете делать с этими… Кхм, бунтовщиками?
— Помогите раненным охранникам ставки. А этих разоружить. Выделите мне семерых солдат, я быстро всё закончу.
— Есть, — комендант Мосицкий направился в ставку в сопровождении двух солдат, несших с собой аптечки. Все остальные были на улице.
Бунтовщики поднимали руки высоко вверх. Кто — то даже пытался молиться… Ведь они знали, что их ждёт. Слава жестокого генерала, о котором им рассказал капитан Лонгин, хорошо отложилась в их головах.
— Арестованных к стене, — сурово осмотрев их, наконец, изрёк генерал.
— Есть! — коротко молвил строевой сержант. Бунтовщики, не без усилий, встали к стене ставки, куда ещё недавно стреляли, стараясь выцелить в окне лицо гвардейца.
— Сержант, осуждённые признаны виновными в вооружённом восстании против своего командования. В условиях нашего положения, военно — полевой трибунал, основываясь так же на действующих законах нашего государства, приговаривает их к казни через расстрел. Приговор исполнять немедленно. — Без доли сомнения и жалости, произнёс генерал. Он вглядывался в глаза приговорённых, и, с удовольствием, замечал в них страх. Лишь одно лицо, капитана Лонгина, как и незадолго до этого, было весёлым.
— Есть… — неохотно проговорил сержант, тут же построив своих солдат в шеренгу.
Пощады! Пощады! Молю вас, мой генерал, пощадите нас! — тут же безраздельно и отчаянно закричали приговорённые к расстрелу, когда услышали этот ужасный звук взвода затвора. Если до этого они молились, кое-кто даже утешал своего боевого товарища, то теперь все они были напуганы и просили, лишь об одном — о пощаде.
— Ваше прошение отклонено. Сержант, исполнить приказ.
— Есть. — Сержант поднял руку со своей укороченной саблей вверх, приказывая палачам приготовиться. — Пли!
— Да здравствует революция! — закричал капитан Лонгин, после чего залп поразил его боевых товарищей, и его самого. Они попадали, в глазах их застыл ужас, а губы всё ещё тихо шептали кому — то: "пощады".
Убрать! — воскликнул генерал, после чего развернулся и направился в ставку. За ним, следом, пошёл Аккерман, цинично улыбаясь. Там их уже ждал комендант Мосицкий вместе с офицерами ставки. Отдав честь вошедшим командирам, комендант рапортовал:
— Мой генерал, ваш приказ выполнен. Разрешите исполнять свои предписанные обязанности?
— Разрешаю, — довольно проговорил генерал.
— Мой генерал, разрешите? — почти шёпотом проговорил телеграфист из другого конца помещения.
— Разрешаю.
— Вам телеграмма от министра иностранных дел Вальтера Моргана: "Поезд министерства взорван. Имела место быть диверсия. Кадэр и 10 из 11 министров мертвы. Я последний представитель правительства в нашей стране. Движущаяся с нами армия сейчас застряла в сотне километров от столицы. Постараюсь привезти их как можно быстрее. В сложившейся обстановке, я не имею никакого другого выбора, кроме как назначить Вас главнокомандующим сухопутными, воздушными, морскими войсками столицы, а так же возложить на Вас обязательства военного министра. Вместе с тем, я стаю главой Правительства Спасения родины, которое объявляю временным, до победы в войне. Отныне вся законодательная власть находится в руках моего скоро сформированного кабинета. Вам я жалую временный пост: министр военного времени. Отныне любые решения о реквизиции наших ресурсов для военных нужд принимаете вы.
В комнате повисла тишина. Генерал застыл в раздумьях, полковник Аккерман широко открыл рот.
— О… Ответ, — наконец ожил генерал. Его голос звучал очень тихо, но с каждым новым словом он обретал всю большую уверенность, — ответ Вальтеру Моргану: "Благодарю за доверие, премьер-министр Морган. Я присягаю на верность нашему Правительству, а так же вступаю в должность военного министра, министра военного времени, и прочие должности, который Вы, как глава правительства, мне дадите. Жду вашего принятия моей присяги. Генерал А., Верховный Главнокомандующий, министр военного времени".
И снова в зале повисла тишина. Никто не знал, поздравлять ли в такой час генерала с новым званием, ведь одновременно с этим они скорбели по погибшим министрам… Да и уместны ли поздравления, когда война виновна в его назначении? Тишину прервало новое сообщение от Моргана:
