— Толька, первый раз тебя с книжкой вижу, случилось что? — хохотнул он перегаром на меня.
— А что ещё делать? — с недоумением смотрю на него и добавляю. — Корову пока не привели.
— Баню затопи иди, завтра на работу, а я грязный как свинья, — даёт команду отец и разворачивается к выходу.
— Щас дочитаю, — решаю не спорить с ним, хотя, по моему мнению, он и сам мог растопить.
— Я тебе что сказал! — поворачиваясь орёт отец, и его глаза наливаются кровью. — Встал и пошёл, пока пиз…ей не дал! — Сидишь на моей шее, скотина.
Он размахнулся для тумака, но я, хоть и офигевший, подсел под руку, и она просвистела над головой. Но он второй рукой припечатал по лбу, и мне, сидящему, увернуться не удалось. Падаю на кровать в полном шоке. Отец, видимо, удовлетворённый победой, выходит из комнаты. Это я тут так долго не проживу. Толяну, поди, все мозги вышиб, вот он и учится плохо. И как он сказал про меня? Иждивенец? Ахренеть. Нет, надо сваливать в техан после восьмого, в другой город, иначе или он меня зашибет или я его. А я, дурак, ещё думал над десятилеткой. Тут бы пару месяцев дожить. Затопил баню, потом подоил корову, оказывается, я это дело любил, а так-то бабка сама могла. Но дойка меня реально успокоила. Уснул быстро и проснулся рано, как думаете от чего? Да, правильно! Петух кукарекал. Я уже и забыл, каково это, когда просыпаешься утром, и ничего не болит, а член стоит — Верка, зараза, приснилась. Бодро вскочил, начал разминаться, а тело деревянное, сила есть, а растяжки нет. Начал тянуться, не заметил, как заглянул отец.
— Ты точно головой ударился, — гоготнул он, видя мои потуги на ниве физкультуры.
— Не бился я, ты вот дал по лбу, я и поумнел сразу, — подколол его я.
— Ладно, выпил чуток, а ты хамишь, ничего с тобой не будет, на вот два рубля на обед, — он, не заметив издёвки, протянул два железных кругляша, оба с Лениным. — Меня вон отец знаешь, как бил?
Деньги я взял, так как из мелочи я у себя нашёл копеек сорок всего по карманам, надо поискать заначку потом, не может не быть. Может копилка какая есть? Не спеша оделся, позавтракал стаканом молока и пирожками, бабуля ещё два завернула с собой, и, взяв сменку, иду в школу. Портфель у меня старый, но ещё годный. Рано, конечно, идти, гадский петушара, поднял меня ни свет, ни заря. Всё вокруг уже начинает цвести, глаз радуется. Прохладный ветерок обдувает мою коротко стриженную голову. Мода тут такая. Вот и школа, двухэтажное п-образное серое здание с лозунгом ко дню победы над входной дверью. Всё вокруг и знакомо и нет, предвкушаю встречу с однокашниками. Раздевалка с кучей обуви и одежды в углу. Забытые вещи, каждый день что-нибудь да забывают, а некоторые хранятся с зимы, как варежки на резинке в углу на крючке. А вообще раздевалка пустая — я один из первых пришёл. Снимаю курточку, надеваю кеды и иду на второй этаж в класс математики. Там открыто и пусто, сажусь, как всегда в своей прошлой жизни, на первую парту, зрение было слабое, а очки не любил, но вспоминаю, что Толян сидит не тут и пересаживаюсь на последнею. От нечего делать читаю геометрию Погорелова шестой-десятый классы, неожиданно понимаю, что я забыл формулу соотношения геометрических функций и тому подобное. Да я даже дискриминант забыл, как вычисляют. Быстренько повторяю. За время после школы и института я многое забыл, чем не пользовался, у меня, оказывается, ещё и логарифмическая линейка в портфеле есть. Постепенно всё в голове встаёт на свои места, читаю чуть ли не по диагонали уже, всё давным-давно понятно было, а сейчас, после повторения, могу этими знаниями пользоваться. За листанием учебников меня и застала математичка Вера Николаевна, пришедшая на контрольную раньше всех, ну, кроме меня.
— Что, Анатолий, картинки рассматриваешь? Готов к контрольной? — пахнула на меня духами молодая ещё женщина, заглядывая в мой учебник.
— «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит», — процитировал я слова Ломоносова, чем до крайности удивил эту тридцатилетнюю девушку.
—Ну-ну, — только и сказала она, поймав мой взгляд на своем втором размере, и ещё больше смутилась.
Насколько я помню, она так и не вышла замуж, но к моменту переноса ещё была жива и прекрасно себя чувствовала. «А она ничего так», — решил я. С талией и длинными волосами, которые в данный момент были собраны в пучок, она смотрелась неплохо, дело портили разве что блеклые серые цвета блузки.
«Ей бы прозрачную блузку одеть, да и юбку покороче» — подумал и, мотнув головой, сбросил виденье голой Веры в голове.
Вера Николаевна раскладывала листки по партам и, уже оправившись от удивления, строгим голосом сказала:
— Пользоваться на контрольной ничем нельзя, кроме ручки, линейки и логарифмической линейки.
— Не знаю я, как ей пользоваться, — ответил я, разглядывая давно забытый девайс.
— Было бы странно, если бы знал, — засмеялась математичка.
— Ниче, цыплят по восемь считают! — шучу и прячу линейку в портфель.
— Ой, Штыба, ты сегодня в ударе! Плюс один балл тебе на контрольной, развеселил, — улыбалась учительница.
— Боюсь, не разрешат Вам шесть поставить! — тоже улыбаюсь ей.
— Ничего, можно и три раза по два, тоже шесть в итоге, — предлагает математичка.
— Тогда хотя бы два раза по три! — не соглашаюсь я.
Глава 3
Тем временем класс начал заполняться детьми, зашла и Верка, а следом за ней с мордой побитой собаки вчерашний вуайерист Петя, значит, заловили сластолюбца. На меня мало обращали внимание, так, привет-привет. Даже за руку не все здоровались. Отличники и хорошисты сразу закучковались вместе, причем парни отдельно, девочки отдельно. Двоечники, как правило, были и похуже одеты, да и второгодниц у нас две было, одна года на четыре зависла в школе, и сразу после восьмого, как я помню, выйдет замуж. Я ей очень нравился, помню, но от неё шарахался. Дурак. Фигурка ничё была, а вот одевалась плохо, мне это и не нравилось. Мог бы девственность потерять года на два раньше. Со мной за партой сидел долговязый Кондрат, такой же двоечник как я — мой первый кореш в школе. Он и пришёл последним и сел рядом, небрежно бросил портфель на пол.
Прозвенел звонок, вызвав у меня очередные воспоминания, и учительница начала урок.
— Как вы знаете, сегодня у нас годовая контрольная, скоро конец учебного года, это — ваша последняя возможность исправить оценку в аттестате, — нудно бубнила математичка, да так нудно, что часть её бормотаний я пропустил.
— А перемена будет? — вырвал меня из размышлений чей-то девичий голосок.
— Нет, перемены не будет, урок сдвоенный, хотя выйти, конечно, можно, — разъяснила Вера Николаевна.
Раздали варианты контрольной, шесть штук по числу рядов школьников, в классе было три ряда парт. Списать можно было у тех, кто сзади сидит и спереди, но у меня сзади стенка. Я с удовольствием глядел на молодых одноклассников, вспоминая. К моменту переноса многих в живых не было уже, а первым летом вместе с родителями разобьётся Жуков Игорь, я к нему неплохо относился, он был не таким снобом, как остальные. Второй от рака умрёт та самая Фаранова, по которой якобы я сейчас сохну, но её нет сейчас в классе, она «бэшка». Не помню точно, когда умрёт, дочку успеет родить, лет в двадцать, наверное. Интересно, повлиять я смогу на эти события? Смотрю по сторонам, все заняты делом, корпят над листками. Забавно выглядит Петр. Он поминутно оглядывается на сидящую сзади Верку. Та думает, что он пытается списать у неё и возмущённо шипит. А Петька пытается задобрить щенячьим взором соседку сзади. Надо будет спросить у него, как там вчера прошёл осмотр женского юного тела.
— Штыба, хватит на девочек смотреть, решай контрольную, — хлопнула листком с задачами передо мной учительница, вызвав гогот остальных присутствующих.
«Вот кони!» — ругнулся я на них про себя и углубился в задачи. Ничего особенного. Единственным удивлением для меня было, что это контрольная по алгебре. Оказывается, нет такого предмета сейчас как математика. Вместо неё есть геометрия и алгебра! Два отдельных предмета. Четыре задачки, одна легче другой. Что вы хотите — восьмой класс! Решаю минут за десять на черновике, потом столько же ещё переношу решение на отдельный выданный лист со штампом школы. Поднимаю глаза и вижу округлённые глаза Кондрата. Он видел мою жесткую расправу с задачками.
