козни Штирлица.
С шумом распахивается дверь его кабинета и в неё влетает старший лейтенант с сержантом, а сзади за ними маячит Лариса Дружкина.
— Что? — спрашивает Печёнкин, отрываясь от бумаг.
— Товарищ генерал-майор, старший лейтенант Кукушкин по вашему приказанию прибыл!
— Зачем? — рассеянно спрашивает тот. — Иди, лейтенант, не нужно ничего. Дружкина, кофе мне принеси.
— И мне, — говорю я ему.
— И Брагину, — подтверждает он и снова углубляется в изучение материалов.
Повисает пауза и разыгрывается практически гоголевская немая сцена. Лариса и лейтенант с сержантом стоят, не понимая, что им делать
Печёнкин поднимает голову и с рассеянным видом оглядывает застывшую массовку. Он делает нетерпеливое движение рукой, мол идите уже и возвращается к изучению фотографий, не зря Платоныч не спал всю ночь.
— А эти зачем? — спрашивает Печёнкин и показывает фотки с охоты.
— Там на мне куртка, изъятая при обыске, а в руке ружьё. Куртка вся в пороховых газах, я же стрелял. Не по кабану, конечно, а по мишени. Меня товарищ Брежнев стрелять учил.
— Угу, — кивает Печёнкин. — Понятно. Баранов, да? Вот же сука беспринципная.
Он говорит спокойно, просто констатируя факт.
— Надо бы ему повышение какое-то. Он ведь сотрудник грамотный, может возглавить всю борьбу с хищениями в области. Такого спеца поискать ещё.
— Серьёзно? — миролюбиво спрашивает он. — А по рогам ему не надо? Возглавить он должен….
— Да, это я совершенно серьёзно, Глеб Антонович. Никаких шуток! Пожалуйста, не откажите в любезности. И ещё мне надо два два телефона «Алтай». В машину.
— Это всё практически невыполнимо, Брагин.
— Выполнимо, Глеб Антонович, ещё как выполнимо. Но вы не переживайте, я вам за выполнение поручений буду премию выписывать и ещё бесплатные фишки в казино давать. Но только в определённом количестве. Ну, вот. А теперь мне, к сожалению, идти нужно. А вы оставайтесь, всего вам самого распрекрасного.
Я поднимаюсь из-за стола.
— И много у тебя ещё таких бумаг? — спрашивает он.
— Много — не то слово просто. Думаю, хватит на сопровождение всего вашего жизненного пути.
— А КГБ что знает?
— Официально они дело не возбуждали, насколько мне известно, но на основании этих бумаг возбудят, ещё как возбудят. Так что вы поаккуратнее, не доводите до греха. Кстати, оригиналы документов, как показали результаты вчерашнего обыска, хранятся в невероятно надёжном месте и чуть что, сразу полетят по известному вам адресу, прямиком в контору.
— Ну да, ну да, — кивает Печкин.
— И, как ни грустно, — делаю я печальное лицо, — в Москву теперь вы сможете отправиться только когда я сам туда отправлюсь, понимаете?
Он молча покусывает губы. Видно, что ему есть, что сказать, но сейчас лучше помолчать.
— Я ведь вам дружбу предлагал, а вы меня отвергли, так что во всём случившемся вина исключительно ваша. Но я-то человек немстительный, вполне могу с вами мирно сосуществовать, если и вы с добром, понимаете? А если вы будете и дальше козни строить, расстанусь с вами безо всякого сожаления. Будьте здоровы.
Я поворачиваюсь и иду на выход.
— Брагин, — окликает он меня.
Я оборачиваюсь.
— Ну и сукин же ты сын, — качает он головой.
— До свидания, Глеб Антонович, — говорю я и резко толкаю дверь.
Тут же раздаётся грохот, глухой вскрик и звук бьющейся посуды.
2. Уж полночь близится, а Германа все нет
— Брагин! — стонет Лариса и смотрит безумными глазами. — Вот же ты гад!
Она растеряно стоит передо мной и по щекам её текут слёзы. По щекам — слёзы, а по груди — кофе. На блузке, бывшей ещё секунду назад белоснежной, растекаются два огромных коричневых пятна, по пятну на каждую грудь.
— Горячо-о-о! — тихонько воет она.
Ну что же мне с тобой делать, дуть что ли?
— Расстёгивай! — командую я.
Стать более потрясённой, чем сейчас, она уже не может, это точно. Я хватаю со спинки стула кухонное полотенце, оставленное ей очень кстати, и начинаю промокать влажные коричневые пятна.
— Брагин! — не то стонет, не то рыдает она. — Убери свои ручонки!
Не до приличий сейчас, кофе-то горячий… Дружкина вырывается и, хрустя рассыпанными по полу кубиками сахара, выбегает из приёмной.
Да-с, поручик, неловко вышло, очень неловко. Я бегу за ней к женскому туалету. Она скрывается за дверью, а мне-то что делать? Не стоять же здесь, как истукану. Я дёргаю ручку и заскакиваю вслед за ней.
— Это ещё что! — всклокоченной цесаркой выпархивает пожилая посетительница уборной. — Совсем с ума посходили!
Я закрываю за ней дверь на шпингалет.
— Брагин, ты ох*ел! — шипит Лариса. — Выйди отсюда.
Она расстёгивает мокрую прилипшую блузку.
— Ничего-ничего, я помогу, — торопливо бросаю я и захожу ей за спину.
Собственно, пуговки уже расстёгнуты, поэтому я одним ловким движением сдёргиваю мокрую блузу с плеч Дружкиной. А следующим, не менее ловким, молниеносным и точным — я расстёгиваю застёжки бюстгальтера и освобождаю из всё ещё горячего панциря её тяжёлую грудь.
На белой кафельной стене над умывальником висит небольшое эллиптическое зеркало. Я ловлю пылающий, гневный и отчаянный взгляд, отражающийся в нём. Он может пронзить и лишить жизни кого угодно, но, естественно, только не меня.
— Всё хорошо, не беспокойся, — говорю я уверенно. — Я просто скорая помощь. Ополосни грудь и застирывай спокойно блузку, а я сейчас что-нибудь принесу.
— Брагин, — читаю я по губам, потому что она, кажется, теряет голос от гнева и возмущения. — Пошёл вон отсюда!!!
Поистине потрясающее зрелище. Спущенная с плеч блузка, болтающийся на бретельках лифчик, довольно крупная и упругая грудь, слегка покрасневшая от горячего кофе, и взгляд, прожигающий материю почище гиперболоида инженера Гарина.
Впрочем, заканчивается всё благополучно. Я вылетаю из уборной и нахожу в шкафу в приёмной её серую форменную рубашку без погон. В ней Лариса выглядит даже интереснее, чем в блузке. Кофе на счастье оказывается не таким уж горячим, потому что Печёнкин не любит крутой кипяток. А отношения между нами переходят на качественно иной уровень.
— Ларчик, — говорю я через полчаса успокоившейся и приведшей себя в порядок девушке. — Теперь я знаю о тебе почти всё.
Она краснеет и притворно злится. Я вижу, что притворно.
— Но остались ещё кое-какие загадки, которые я намерен разгадать, прежде чем нам придётся жениться.
— Не смей здесь больше появляться, — поджав губы шепчет она.
— Боюсь, теперь после того, как мы выяснили, что кофе сближает людей гораздо больше, чем шампанское, наша новая встреча неминуема.
Она запускает в меня карандашом и я, наконец, ухожу.
Покончив с Печкиным и многострадальными персями его секретарши, я иду в «Солнечный» на обед и последующие проводы дорогих гостей.
Швейцарский пёс пытается снова проявить склонность к доминированию, но встретившись со мной взглядом, вдруг отступает, освобождая путь в зал. Ну, то-то. Получи, раз заслужил. Даю ему мелкую денежку и прохожу к столу.
— Всем привет и прошу прощения за опоздание, — говорю я. — Пришлось посвятить некоторое время Печёнкину, так что у меня уважительная причина.
Компания, уже принявшая немного на грудь, благосклонно меня извиняет.
— Георгий Леонидович, большое спасибо за защиту. Печёнкин был настолько взбешён, что я даже удовольствие получил, наблюдая за ним.
— Взбешён? — посмеивается Жора, — так это же для меня сладкая музыка. Честно, говоря, он тот ещё козлище.
— Это точно, — соглашаюсь я со смехом.
— Но, — говорит он, — это меня Даня надоумил позвонить нашему общему знакомому. Нам Юра вчера рассказал, как эта жаба тебя притесняет, вот мы и решили выступить против беззакония и злоупотреблений со стороны представителей органов правопорядка.
— Сердечное вам спасибо, — прикладываю я руку к груди. — Это несказанно помогло.
— Надеюсь, он теперь от тебя отстанет.
— Конечно, отстанет.
— Нам даже приятно было хотя бы немного помочь.
Мы весело пируем, как три мушкетёра и д’Артаньян, а потом забираемся в Большаковскую «Волгу» и отчаливаем в сторону аэропорта. Там мы выгружаем из багажника чемоданы, ящики с ружьями и ещё большие баулы с подарками.
Мясо наши гости с собой не берут, но получают от Платоныча кедровые орехи, ароматные травы для чая, дюжину копчёных хариусов и два маленьких бочонка с солёными груздями. Вот такое «Поле чудес». Не хватает ещё пушнины, чтобы прославить щедрость Сибири.
Все, кроме меня, навеселе, настроение фантастическое, счастье через край. Мы клянёмся в вечной любви и дружбе и обещаем приезжать в гости, звонить и писать письма. А потом они идут на посадку, а мы возвращаемся в город.
— Егор, — говорит дядя Юра, когда мы едем из аэропорта. — Давай сегодня ко мне. Приглашаю тебя в гости.
— Так я сегодня уже был, — удивляюсь я.
— То был рабочий визит, а это званый ужин.
