Пока Татьяна возилась с тяжелоранеными, уцелевшие пассажиры поезда разбрелись кто куда, и она осталась одна. Что делать? Куда идти? Впервые в жизни Таня совершенно растерялась, привычный мир рассыпался осколками под немецкими бомбами и пулеметами, а новая реальность пугала своей неизвестностью. И она, взяв свою медицинскую сумку, да пару вещей из чемодана, побрела от страшной железной дороги в лес, куда, как она успела заметить, пошли и некоторые пассажиры поезда.
На второй день блужданий по лесу Татьяна набрела на какой-то хутор, где и встретилась с пограничниками, тащившими своего раненого командира по немецким тылам. Попросилась с ними, и вот, второй день вместе с ними шла от границы вслед за отступающими советскими войсками, ухаживая за раненым. Но раненый был плох. Да, она, как и все врачи, проходила в институте военную подготовку по направлению военно-полевой хирургии, и видела, что ему нужна операция - несколько осколков засели глубоко внутри. Она даже могла бы сама сделать эту операцию, но без инструментов, с ее небольшим набором медикаментов и перевязочных средств, это было невозможно, поэтому только меняла повязки да чистила раны от нагноения. Об этом и сказала остальным - или командира нужно срочно на операционный стол - или день, два, и летальный исход.
Вот тогда один из пограничников взял пулемет с остатками патронов, и направился к дороге - наблюдать обстановку и искать транспорт. Когда он вернулся и сообщил, что стрелял по немецкой колонне, но не попал, а сейчас нужно уходить, потому что немцы могут организовать преследование, Татьяну вновь охватило отчаяние. Еще один человек умирает у нее на руках, и она снова не может помочь. И она стала сердито и горестно выговаривать бойцу, хотя разумом понимала, что боец не виноват - так складываются обстоятельства этой проклятой войны.
А потом на полянку вышел человек в немецкой форме и тепло, по-доброму, улыбнулся ей. И оказалось, что это не немцы, а свои, советские бойцы, которые выполняют особое задание в немецком тылу, и у них есть транспорт, и они всех заберут с собой, к нашим... И пока она, бережно поддерживаемая под локоть их командиром с удивительно доброй улыбкой, шла по лесу к дороге, а потом осматривала и наскоро обрабатывала раненого летчика, в душу ее постепенно возвращались покой и ощущение того, что теперь все будет хорошо.
Позже, на привале, уже по-настоящему обрабатывая раны и вкалывая лекарства, Таня иногда, искоса, бросала быстрые взгляды на этого, как она слышала, лейтенанта Сергея Иванова. И каждый раз почему-то легонько вздрагивала, наткнувшись на его спокойный, чуть улыбчивый взгляд. И не могла понять - да что же это с ней такое? А потом был бой. И она сидела с двумя ранеными в небольшой замаскированной ложбине в километре от места боя, слушала звуки разрывов, и боялась. Боялась за него. И очень-очень хотела, чтобы с ним ничего не случилось. А когда ее с ранеными забрали и привезли к месту боя, выскочила из кузова и первым делом отыскала взглядом его. Живой! И не ранен! Таня почувствовала, как в ее душе поднимается светлая радость, и, покраснев, быстро отвернулась, сосредоточившись на осмотре и обработке раненых. А Сергей заметил, что раненых много, и ей с непривычки тяжело, подошел, похвалил и сказал пару ласковых слов. И ей сразу как-то легче стало, будто второе дыхание открылось.
Закончив с ранеными красноармейцами, которые хвалили ее легкие руки и тихо благодарили, Татьяна устало разогнулась, и, пару минут отдохнув, перешла к раненым немцам.
Немцы оказались разными. В большинстве своем простые солдаты, отрезвленные от сладкой патоки геббельсовской пропаганды болью собственных ранений, и уже успевшие понять, что для них легкая победоносная война с унтерменшами на просторах России закончена, начинаются тяготы и смерти, называли Таню "фроляйн", и тоже тихо благодарили по-немецки за облегчение страданий. Таня, сосредоточившись на работе, также тихо шептала им по-немецки что-то ласково-ободряющее, чем врачи обычно успокаивают пациентов.
Но были и такие раненые, которые смотрели на нее с плохо скрываемой ненавистью, а после перевязки тихо шипели вслед ругательства. Таня старалась не обращать на эти ругательства внимания. Пока не наткнулась на раненого офицера. Тот, будучи довольно легко ранен навылет в мягкие ткани ноги, уже пришел в себя, и смотрел на Таню со смесью ненависти и высокомерия. А когда Таня начала делать перевязку, сначала осыпал ее грязными ругательствами, самым приличным из которых было "грязная русская свинья", а потом перешел к угрозам и описанию того, что с Таней сделают победоносные немецкие солдаты, когда разобьют Красную армию и придут на эту землю хозяевами. В ответ, Татьяна ядовито прокомментировала результаты боя победоносных немецких войск на вот этом конкретном поле боя, а также нынешний социальный статус немецкого офицера. Поскольку в диалоге обе стороны не сдерживали голос, произошло несколько значимых и для Тани, и для немецкого офицера вещей.
Для Тани - новость о том, что она хорошо понимает и говорит по-немецки, быстро достигла ушей Сергея, который после перевязки попросил ее помочь с допросом пленных. А после восхитился многогранностью ее талантов, и, полушутя-полусерьезно, попросил позднее позаниматься с ним немецким, на что Таня с радостью согласилась.
А вот для немецкого офицера его монолог послужил причиной трагичных изменений в судьбе и состоянии здоровья. Бойцы, видевшие, как Таня бережно возится с ранеными, и уже признавшие ее своей, сразу после разговора с немецким офицером столпились вокруг и настойчиво попросили перевести, что сказал немец. Таня при переводе постаралась смягчить исходный монолог - ей было стыдно переводить такое. Но бойцам хватило и отредактированной версии. После этого самый сообразительный из бойцов ласково попросил Таню отойти и еще раз осмотреть одного раненого советского бойца - самого дальнего от лежащих немцев. А когда Таня проверила этого бойца, который очень удивился, когда узнал, что ему стало хуже и вновь нужна медицинская помощь, и, вернувшись закончить с немцами, мельком бросила взгляд на надменного немецкого офицера - она его сначала не узнала. Теперь уровень его здоровья и физического состояния был тяжелым, и уверенно стремился к критическому. Кроме того, немца, судя по его теперешнему взгляду, полному боли и печали, мучили также и душевные страдания. Таня не смогла пройти мимо, и снова взялась за него. К ее удивлению, немец, с трудом шевеля сломанной челюстью и шепелявя выбитыми зубами, попросил прощения за оскорбления, и даже нашел в себе силы сказать спасибо после перевязки.
