Тихое поскребывание по верхней филенке двери отвлекло министра путей сообщения от важных размышлений — все же его помощник свое дело знал отменно и застаиваться в ожидании просителям-посетителям не давал. Тихо зашел, ровно на пятнадцатой минуте указанного срока, четко кивнул, увидев разрешение продолжить прием, вышел — а Сергей Юльевич Витте, убирая блокнот во внутренний карман вицмундира, мимолетно улыбнулся.
Определенно, и день неплохой, и жизнь потихоньку налаживается…
— Эмик, дорогой — а ты меня любишь?
Супруга Герта мягко обняла своего мужа. Самым решительным образом отвлекая того от девственно-чистого листа ватмана, безжалостно распятого на настоящем пыточном станке — станке под названием инженерный чертежный центр. Массивная станина, сменные линейки из бука с белыми целлулоидными шкалами, стальной пантограф, большой щит из теплой липы, свободно вращающийся в двух плоскостях. Электрическая лампа на гибком основании, встроенный плоский пенал-готовальня для чертежных инструментов, изогнутый лоток для карандашей и еще кое-какие полезные мелочи. Вроде высокого поворачивающегося стула на колесиках и с удобно изогнутой спинкой — немногие, очень немногие конструкторы могли позволить себе подобное. Директор станкостроительного производства смог, даже того и не заметив, — для него это был всего лишь обычный, хотя и весьма удобный инструмент. Как ручка, как счеты, как лекала или там логарифмическая линейка… Вот только обычные счеты, если только они не золотые, тысячу рублей не стоят.
— Поговоришь со мной?
Иммануил Викторович Герт бережно снял с себя нежные оковы — но только для того, чтобы тут же их поцеловать. Вернул на место рейсфедер, стянул нарукавники, которыми пользовался уже скорее по привычке, чем из действительной необходимости, проверил прическу и усы, поправил галстук и еще раз приложился к теплой ладошке супруги — с контрольным, так сказать, поцелуем.
— Люблю, золотце мое. Поговорю.
Хозяйка дома довольно улыбнулась, усаживаясь напротив мужа.
— Эмик. Меня спрашивают. У меня интересуются. А я даже не знаю, что отвечать!..
После отъезда Сонина со всем семейством в Москву именно госпожа Герт стала неофициальной «первой дамой» сестрорецкого фабричного сообщества (отдаваясь новому, но давно желанному делу всей душой). Статус же оный, кроме всего прочего, подразумевал: все, что она скажет своим подругам, должно быть если и не истиной в последней инстанции, то хотя бы просто — правдой.
— Что именно спрашивают, душа моя?
— После вашего вчерашнего большого собрания уволены пять начальников цехов, три мастера, без вести пропал счетовод, еще у одного начальника цеха приключился апоплексический удар, и он умер прямо на своем месте… И ты еще спрашиваешь, что за вопросы мне задают?!..
Глядя на задумчиво нахмурившегося супруга, его половинка понизила голос и добавила легкие просительные нотки:
— С утра приходила Ксения Валерьевна, просить, чтобы их не выселяли из дома — хотя бы еще месяц, пока они не найдут себе нового пристанища. Сказала, что Олег Петрович очень подавлен и абсолютно не понимает причин своего увольнения, плакала… Эмик, ну прошу тебя, объясни мне хоть что-то!..
— Хорошо. Только прежде, душа моя, распорядись о чае.
Все время, пока жена организовывала чай с обязательным (потому что любимым) вареньем из крыжовника в маленькой вазочке, Герт простоял у окна, наблюдая за дочерьми. Вернее, за своей старшенькой, весело перекидывающейся с подругой перьевым воланчиком. Причем игра в бадминтон не мешала Анастасии время от времени бросать озорные взгляды по сторонам — и особенное предпочтение отдавалось той самой стороне, где разговаривал с напарником Спиридон.
С немного испортившимся настроением вернувшись за стол, Иммануил Викторович сел, отпил из глубокой чашки и едва не поперхнулся — чай был настолько свежезаваренным, что просто обжигал.
— Кгхм!
Настроение опустилось еще на градус.
— Что же, начнем по порядку. Причиной вчерашних увольнений — и Олега Петровича в том числе — была, цитирую: «нелояльность нашей компании». Ты, конечно, понимаешь, кто именно это сказал?
Супруга медленно кивнула.
— И уверяю тебя, никакого недоразумения или же ошибки — их нелояльность была вполне убедительно доказана. Что касается начальника. Гм, бывшего начальника второго цеха и постигшего его несчастья, то Григорий Дмитриевич послал за врачом, едва увидев первые признаки удара. К сожалению, того не оказалось на месте — немного позже выяснилось, что он в этот день отбыл в Санкт-Петербург, пополнять аптечные запасы. Пока об этом узнали, пока прибыл медик из города — время было безнадежно потеряно. Увы. Но это всего лишь трагическая случайность.
Подействовавшая на присутствующих подобно удару хлыста — Герт вспомнил, как он сам время от времени скашивал глаза на кушетку, где дожидался врачебной помощи нач-два. Тихий хрип, синюшный цвет лица, перекошенного во всей правой половине, тоненькая ниточка слюны из уголка губ, невнятные конвульсивные движения левой руки… И тихие слова главного инспектора о том, что компания не потерпит даже малейшей нелояльности. Очень убедительные и чрезвычайно доходчивые — настолько, что буквально вплавлялись в память огненными письменами. Тем временем побледневшая супруга Иммануила Викторовича прижала ладонь ко рту, другой рукой налагая на себя крест.
— Что касается счетовода, то исчез он не после собрания, а до него — за четыре дня, если уж быть совсем точным. Да и не пропал он вовсе…
Директор станкостроительного производства немного поколебался, решая, стоит ли раскрывать благоверной ТАКИЕ подробности, затем махнул рукой — его жена была большой умницей (в чем ему несказанно повезло!). К тому же хорошо понимала, что можно говорить подругам, а что нет, а посему заслуживала полной откровенности с его стороны. По данной конкретной теме, разумеется.
— За день до собрания пришел запрос касательно его личности, из столичной следственной части — собственно, по нему и отыскали. Вот только к тому времени он был уже двое суток как мертв. Полиция нашла его на частной квартире, повешенным.
— Ох!
— Также на его теле были следы насилия… Дурная и темная история, одним словом. Александр Яковлевич, как узнал обо всем этом, сильно негодовал, сказав, что не допустит, чтобы смерть его служащего осталась безнаказанной.
Герт внимательно взглянул и подвел черту:
— Все, кто вчера был уволен, того заслуживали. И кто знает — нет ли среди них виновного в смерти того несчастного счетовода?
