– Поговоришь со мной?
Иммануил Викторович Герт бережно снял с себя нежные оковы – но только для того, чтобы тут же их поцеловать. Вернул на место рейсфедер, стянул нарукавники, которыми пользовался уже скорее по привычке, чем из действительной необходимости, проверил прическу и усы, поправил галстук, и еще раз приложился к теплой ладошке супруги – с контрольным, так сказать, поцелуем.
– Люблю, золотце мое. Поговорю.
Хозяйка дома довольно улыбнулась, усаживаясь напротив мужа.
– Эмик. Меня спрашивают. У меня интересуются. А я даже не знаю, что отвечать!..
После отъезда Сонина со всем семейством в Москву, именно госпожа Герт стала неофициальной «первой дамой» Сестрорецкого фабричного сообщества (отдаваясь новому, но давно желанному делу всей душой). Статус же оный, кроме всего прочего, подразумевал: все, что она скажет своим подругам, должно быть если и не истиной в последней инстанции, то хотя бы просто – правдой.
– Что именно спрашивают, душа моя?
– После вашего вчерашнего большого собрания уволены пять начальников цехов, три мастера, без вести пропал счетовод, еще у одного начальника цеха приключился апоплексический удар и он умер прямо на своем месте… И ты еще спрашиваешь, что за вопросы мне задают?!..
Гладя на задумчиво нахмурившегося супруга, его половинка понизила голос и добавила легкие просительные нотки:
– С утра приходила Ксения Валерьевна, просить, чтобы их не выселяли из дома – хотя бы еще месяц, пока они не найдут себе нового пристанища. Сказала, что Олег Петрович очень подавлен, и абсолютно не понимает причин своего увольнения, плакала… Эмик, ну прошу тебя, объясни мне хоть что-то!..
– Хорошо. Только прежде, душа моя, распорядись о чае.
Все время, пока жена организовывала чай с обязательным (потому что любимым) вареньем из крыжовника в маленькой вазочке, Герт простоял у окна, наблюдая за дочерьми. Вернее, за своей старшенькой, весело перекидывающейся с подругой перьевым воланчиком. Причем игра в бадминтон не мешала Анастасии время от времени бросать озорные взгляды по сторонам – и особенное предпочтение отдавалось той самой стороне, где разговаривал с напарником Спиридон.
С немного испортившимся настроением вернувшись за стол, Иммануил Викторович сел, отпил из глубокой чашки и едва не поперхнулся – чай был настолько свежезаваренным, что просто обжигал.
– Кгхм!
Настроение опустилось еще на градус.
– Что же, начнем по порядку. Причиной вчерашних увольнений – и Олега Петровича в том числе, была, цитирую: «нелояльность нашей компании». Ты конечно понимаешь, кто именно это сказал?
Супруга медленно кивнула.
– И уверяю тебя, никакого недоразумения или же ошибки – их нелояльность была вполне убедительно доказана. Что касается начальника. Гм, бывшего начальника второго цеха и постигшего его несчастья, то Григорий Дмитриевич послал за врачом, едва увидев первые признаки удара. К сожалению, того не оказалось на месте – немного позже выяснилось, что он в этот день отбыл в Санкт-Петербург, пополнять аптечные запасы. Пока об этом узнали, пока прибыл медик из города – время было безнадежно потеряно. Увы. Но это всего лишь трагическая случайность.
Подействовавшая на присутствующих подобно удару хлыста – Герт вспомнил, как он сам, время от времени скашивал глаза на кушетку, где дожидался врачебной помощи нач-два. Тихий хрип, синюшный цвет лица, перекошенного на всю правую половину, тоненькая ниточка слюны из уголка губ, невнятные конвульсивные движения левой руки… И тихие слова главного инспектора о том, что компания не потерпит даже малейшей нелояльности. Очень убедительные, и чрезвычайно доходчивые – настолько, что буквально вплавлялись в память огненными письменами. Тем временем побледневшая половинка Иммануила Викторовича прижала ладонь ко рту, другой рукой налагая на себя крест.
– Что касается счетовода, то исчез он не после собрания, а до него – за четыре дня, если уж быть совсем точным. Да и не пропал он вовсе…
Директор станкостроительного производства немного поколебался, решая, стоит ли раскрывать благоверной ТАКИЕ подробности, затем махнул рукой – его жена была большой умницей (в чем ему несказанно повезло!). К тому же хорошо понимала, что можно говорить подругам, а что нет, а посему заслуживала полной откровенности с его стороны. По данной конкретной теме, разумеется.
– За день до собрания пришел запрос касательно его личности, из столичной следственной части – собственно, по нему и отыскали. Вот только к тому времени он был уже двое суток как мертв. Полиция нашла его на частной квартире, повешенным.
– Ох!
– Также на его теле были следы насилия… Дурная и темная история, одним словом. Александр Яковлевич, как узнал обо всем этом, сильно негодовал, сказав, что не допустит, чтобы смерть его служащего осталась безнаказанной.
Герт внимательно взглянул, и подвел черту:
– Все, кто вчера был уволен, того заслуживали. И кто знает – нет ли среди них виновного в смерти того несчастного счетовода?
Не давая подняться предводительнице всех фабричных (и некоторой части городских) дам, посчитавшей, что их разговор закончен, Иммануил Викторович пересел поближе и завладел ее рукой. Поцеловал, одновременно легонько щекоча жесткой щетинкой усов, и оставил ее пальчики в своих ладонях:
– Совсем забыл, душа моя. Довольно скоро к нам в Сестрорецк прибывает новый помощник начальника казенного оружейного завода. С семьей. Александр Яковлевич просил, чтобы общество приняло их с особенной теплотой и радушием – полковник Мосин, Сергей Иванович, и его супруга, Варвара Николаевна, очень достойные люди.
Получив в качестве положительного ответа теплую улыбку и еще раз поцеловав нежное женское запястье, станкостроитель проводил свою опору и половинку долгим взглядом и вздохнул. Он не стал об этом говорить, но семьям уволенных грозила полная нищета. А главам этих самых семей и вовсе долговая тюрьма, этот пережиток темного прошлого – если конечно, они не выплатят прописанные в их контрактах неустойки. За нелояльность, за ущерб репутации компании, за прямой вред работодателю… Список пунктов в данном случае был устрашающе велик.
– Н-да, велик.
Вот только жалости к ним почему-то не было. Может, он очерствел сердцем? Или просто безоговорочно поверил во все доказательства, предоставленные Долгиным? Мужчина машинально повторил врезавшиеся в память слова:
– Небрежение должностными обязанностями, а так же, передача сведений, составляющих коммерческую тайну, сторонним лицам. М-да. Господи, ну ведь взрослые же люди – чем же они думали, идя на все это?
