Первый тезис: если бы немецкая армия была не в состоянии уничтожить угрозу с запада, Рейх пал бы перед плутократическим капитализмом, а вскоре после него – и вся Европа.
Второй: только немецкая армия, немецкий народ и их союзники могут спасти Европу от этой угрозы.
Третий: нам угрожает опасность. Мы должны действовать быстро и решительно, или же будет слишком поздно.
[…]
Цель плутократов – всемирное господство ростовщиков. Они хотят ввергнуть Рейх и Европу в хаос, используя последующие за этим безнадёжность и отчаяние, чтобы установить свою международную, скрывающуюся за маской демократии капиталистическую тиранию.
[…]
Как бы то ни было, немецкий народ не желает склоняться перед лицом этой опасности. Позади приближающихся французских и английских дивизий мы видим еврейские отряды по уничтожению, а позади них – террор, призрак массового голода и полную анархию. Международное еврейство – это дьявольская разлагающая закваска, которая получает циничное удовлетворение от того, что она ввергает мир в глубочайший хаос и разрушает древние культуры, в создании которых она не принимала никакого участия.
[…]
Позвольте мне ещё раз подчеркнуть, что чем больше жертвы, на которые должен пойти немецкий народ, тем больше необходимость справедливо их поделить. Именно этого хочет народ. Никто не против того, чтобы возложить на себя даже самое тяжелое бремя войны. Однако народ сильно возмущается, когда кто-то пытается уклониться от своего бремени. Моральный и политический долг национал-социалистического правительства – препятствовать таким попыткам, если необходимо – при помощи драконовских наказаний. (Одобрение.) Мягкость здесь совершенно неуместна; со временем она только приведёт к смятению народных чувств и народного отношения, что будет представлять серьёзную опасность для боевого духа нашего общества.
[…]
В последние дни английская и американская пресса много писала об отношении немецкого народа во время кризиса. Похоже, англичане думают, что они знают немецкий народ гораздо лучше, чем мы, его руководство. Они дают лицемерные советы насчёт того, чтó нам делать и чтó не делать. Они думают, что сегодняшний немецкий народ – это тот же немецкий народ, что и в ноябре 1918 года, который пал жертвой их убедительной лжи. Мне нет нужды доказывать лживость их утверждений. Это сделает сражающийся и трудящийся немецкий народ.
[…]
Сегодняшний день для каждого истинного национал-социалиста поразительно напоминает период борьбы. Мы всегда действовали именно так. Мы шли с народом сквозь огонь и воду, и именно поэтому народ следовал за нами. Мы всегда несли наше бремя вместе с народом, и поэтому оно было для нас не тяжёлым, а лёгким. Народ хочет, чтобы его вели. Никогда ещё в истории народ не подводил отважное и решительное руководство в критический момент.
[…]
Я твёрдо убеждён, что немецкий народ был глубоко потрясён этими актами безжалостного убийства невинных женщин и детей. Он взглянул в лицо суровой и безжалостной войны. Теперь он знает страшную правду и полон решимости следовать за Фюрером сквозь огонь и воду!
[…]
Великие кризисы и потрясения в народной жизни показывают, кто настоящий мужчина и кто настоящая женщина. У нас больше нет права говорить о слабом поле, ибо оба пола проявляют ту же решимость и ту же духовную мощь. Народ готов на всё. Фюрер приказал, и мы последуем за ним. В этот час национальных раздумий и размышлений мы твёрдо и непоколебимо верим в победу. Мы видим её перед собой; нам нужно только протянуть к ней руку. Мы должны научиться подчинять ей всё. Таков долг данной минуты. И наш лозунг должен быть таким: «Воспрянь, народ, и пусть грянет буря!»
Глава 15
Ленинград, СССР, 11 апреля 1941 года
Василий Гаврилович Грабин прибыл из Горького в Ленинград всего на несколько дней. Его пригласили на научную конференцию в институт повышения квалификации инженерно-технических работников, посвященную скоростным методам проектирования. Как впоследствии в своих мемуарах вспоминал сам Грабин, в то время все, к чему было применено слово «скоростной» вызывало живейший интерес. Именно для передачи опыта, конструктора, известного своими высокими темпами работы пригласили в город трех революций.
Во время доклада в зал зашел человек, подошел к кафедре, за которой стоял Грабин и негромко произнес:
– Вас просят к телефону.
Удивленный (ведь никто из знакомых не знал о его приезде в город и тем более не знал о готовящейся конференции) конструктор попросил председательствующего о перерыве.
– Куда мне идти, – спросил конструктор незнакомца.
– Оденьтесь и пойдемте со мной, – таков был ответ.
Грабин со своим провожатым вышли из здания и погрузились в автомобиль. Спустя несколько минут машина вырулила на Невский и спустя еще некоторое время остановилось у Смольного. В здании бывшего штаба революции Грабина провели к кабинету секретаря обкома. В кабинете еще один незнакомый ему человек, увидев вошедших, поднял трубку и набрал номер. Любопытство, терзающее конструктора, достигло своего апогея.
– Передаю трубку Грабину, – после нескольких секунд молчания произнес незнакомец, после чего и совершил озвученное действие.
В трубке голос Поскребышева сообщил, что к телефону сейчас подойдет Сталин.
– Здравствуйте, товарищ Грабин, – поздоровался генеральный секретарь, – вы следите за боевыми действиями на франко-германском фронте?
– Да, товарищ Сталин. В основном отслеживаю информацию, своего артиллерийского профиля.
– То есть вы в курсе результатов знакомства немцев с французскими тяжелыми танками?
– Да, товарищ Сталин, – еще раз утвердительно ответил Грабин, – меня знакомили с анализом боевых действий.
– В связи с этим я хотел с вами посоветоваться. Есть мнение, что наш тяжелый танк вооружен маломощной пушкой. Пушкой, которая не отвечает задачам тяжелого танка. В настоящее время мы рассматриваем вариант замены 76-мм орудия на орудие калибром 107 мм. Вам, возможно, трудно будет дать заключение по этому поводу, так как танк вооружен именно вашей 76-мм пушкой, однако хотелось бы знать ваше мнение по этому вопросу.
– Я готов высказать свое мнение по этому вопросу, – ответил конструктор. – Еще когда мы получили техническое задание на пушку для тяжелого танка, наше КБ изучив вопрос пришло к выводу, что 76-мм орудие не только не перспективно, но и не соответствует текущему моменту. По нашему мнению, орудие танка должно пробивать собственную лобовую броню с расстояния в 1000 метров. Однако ГАУ не согласилось с нашими выводами, поэтому мы создали заказанную пушку, которую и установили в танк КВ-1.
– Значит, у вас уже давно сложилось мнение о недостаточности орудия Ф-32 для тяжелого танка?
– Да, товарищ Сталин.
– Очень жаль, что я раньше не знал об этом. Значит, наши мнения по этому вопросу совпадают. Скажите, пожалуйста, можно ли в тяжелый танк поставить мощную 107-миллиметровую пушку?
– Можно, товарищ Сталин.
– Вы уверены?
– Вполне уверен, что 107-миллиметровую мощную пушку можно поставить в тяжелый танк. Это подтверждается тем, что мы уже установили 107-миллиметровую Ф-42 в танк КВ-2. При этом КВ-2 по конструкции башни наше КБ считает неприемлемым. Габариты башни велики, и по своей форме башня неконструктивна. Такие габариты для 107-миллиметровой пушки и не потребовались.
– Значит, вы утверждаете, что мощную 107-миллиметровую пушку можно установить в тяжелый танк? – повторил Сталин.
Грабин хорошо знал, что если Сталин задает несколько раз один и тот же вопрос, то это означает проверку, насколько глубоко проработан вопрос собеседником и насколько убежден человек в своем мнении.
– Да, я глубоко убежден, что мощную 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк. Если я правильно вас понял, эта пушка по своей мощности должна быть выше 107-миллиметровой модернизированной?
– Вы правильно меня поняли, – подтвердил Сталин. – То, что вы уже имеете опыт по установке 107-миллиметровой пушки в тяжелый танк, прекрасно. Значит, мощную 107-миллиметровую пушку мы установим в тяжелый танк?
