— И что ему помешает, князь, отплыть этой ночью, если на озере господствуют мятежники?
— Граф Алексей Орлов решил посадить две роты преображенцев на баркасы и лодки, и атаковать в полночь вражеские суда у северного берега Невы, взяв их на абордаж. После чего заставить команды служить вам, при необходимости учинив децимацию. Под покровом ночи и тумана, поставить орудия на северный шанец, и взять крепость в два огня. А сам Шлиссельбург по приказу генерал-аншефа Петра Панина будет обстреливаться всю ночь, дабы не дать возможности бежать из него мятежникам, или сильно затруднить оную попытку к бегству.
Генерал-прокурор Вяземский остановился, вздохнул, прекрасно понимая, что слова, которые он сейчас произнесет, станут для него приговором к четвертованию, если победит Иоанн Антонович.
— Завтра можно пообещать гвардейцам все, если царь останется в крепости перед штурмом. А в ходе приступа может случиться всякое — но Иоанн Антонович должен быть убит! Тогда его войско под началом фельдмаршала Миниха сложит оружие и запросит пощады. Это единственная возможность сохранить власть вашего величества.
Вяземский остановился и внимательно посмотрел на императрицу — Екатерина Алексеевна задумалась. Он всегда отдавал должное ее острому и отточенному уму — и прекрасно понимал, что предложенный им вариант очень уязвим, слишком много там разных допущений, от которых зависит возможный успех.
— Второй вариант с бегством Иоанна Антоновича из крепости — почему смертелен для нас с вами, господа?
— А потому, ваше величество, — глухо произнес генерал Суворов, — что баталии мятежники не примут и отойдут. А через два дня у Миниха будет вдвое больше войск, чем «потешных». Верную вам гвардию, государыня, просто раздавят на третий день. Но быстрее произойдет следующее — всех возьмут под крепкий караул, когда послезавтра в Петербург придет шхерный флот от Выборга. Тогда вместе с нами, и вас с цесаревичем с головою выдадут на расправу Иоанну Антоновичу. Мы с князем ляжем на плаху, а вы с Павлом Петровичем можете сгинуть в Сибири. Но вероятней, произойдет худшее — вы с сыном погибнете. Наверное, будете убиты по приказу Миниха — он кровь совершенно не боится проливать, это всем известно. Ибо старик хорошо понимает — пока вы живы, Иоанн Антонович не будет чувствовать себя в безопасности.
В комнате воцарилось жуткое молчание, Александр Алексеевич посмотрел на невозмутимое лицо императрицы — она умела держать жестокий удар судьбы. Даже голос государыни продолжал оставаться таким же спокойным, а слова прозвучали даже мелодично:
— Думаю, вы полностью правы, любезный Василий Иванович. Но князь говорил о некоем третьем варианте, и я вполне допускаю, что речь идет об условиях, которые мне предложил в «великодушии» своем наш «брат» Иоанн Антонович? Ведь так, Александр Алексеевич?
— Нет, государыня, принятие капитуляции даже не обсуждается. Что помешает Минихи устроить так, чтобы в каком-нибудь сибирском остроге вас не погубит «лихоманка» или «горячка», или вы «не перенесете» суровых морозов, привычных в тех краях? Обещание Иоанна Антоновича не более, чем оттянутый смертный приговор для вас. Даже если вас там не убьют с сыном, или вы не умрете от холодов в диком краю, то подумайте — какая вас там ждет жизнь в полном забвении?
— Я здесь согласна с вами, князь, это даже не обсуждается, — вот тут впервые голос Екатерины Алексеевны звякнул сталью. Вяземский ее прекрасно понимал — женщина тигрицей все эти годы боролась за власть, чтобы ее так просто отдать невесть откуда взявшемуся врагу. Свой железный характер она не раз проявляла, и теперь он сам видел, как Екатерина Алексеевна готовится к смертельной борьбе — в той самой, в ходе которой выживает сильнейший. Ибо в этом мире царит только один закон, определяющий как судьбы людей, так и народов.
Горе побежденным!
— Что вы хотели мне предложить, князь? Если он не победный, и не погибельный случай одновременно, то какой?
— Он будет спасительным для вас, государыня! Не следует доводить дело до крайностей, особенно второго варианта. Это бегство за границу, ваше величество. Ваш сын герцог Голштинский со всеми правами на этот трон. Если вы получите поддержку от короля Фридриха, а вы ее, несомненно, получите, то не все так плохо, как только кажется.
Вяземский сделал короткую паузу, внимательно посмотрел на царицу. И он не ошибся в своем предположении — Екатерину Алексеевну и старого прусского короля что-то определенно связывало, и достаточно крепкими узами. Или политические махинации, в результате которых последнему передали занятую русскими войсками Восточную Пруссию, уже присягнувшую Елизавете Петровне, за полгода до ее смерти.
Совершенно непонятное решение, крайне непопулярное! В результате чего простился с жизнью император Петр Федорович, которым были недовольны из-за подписания данного договора. Но генерал-прокурор Вяземский знал истину, которая никогда не объявлялась — этот документ был подписан Екатериной Алексеевной после убийства мужа.
Или есть тайное стремление Екатерины Алексеевны основательно обеспечить себя на «черный день», на дальнейшую безбедную жизнь в землях Священной Римской империи, или в королевстве Прусском, где ее могут ожидать с полным радушием.
Может быть, из тех двадцати пяти миллионов рублей, что были отправлены в Берлин, половину король должен был вернуть обратно «матушке-царице», если та «слетит» с российского престола. Ведь как не крути, но ее власть год назад была небесспорной, а заговоры только множились, один опаснее другого, пока три дня тому назад один из них не привел к успеху. И, вероятно, он не ошибся в своих предположениях, так как Екатерина Алексеевна ответила ему моментально острым взглядом.
Однако, после минутной паузы, голос царицы прозвучал вполне обыденно и спокойно:
— Мне бы хотелось узнать подробнее о данной перспективе. Я с вниманием выслушаю ваши доводы, князь…
Глава 9
Шлиссельбург — река Нева
Премьер-майор лейб-гвардии Преображенского полка
Генерал-майор, граф Алексей Орлов
полночь 8 июля 1764 года
— Побьем, ребята, изменников! Всех, кто присягу Екатерине Алексеевне вероломно отверг! Ивашкиных сторонников не жалеть! Но кто оружие из моряков бросит — тем пардон давать, они нам пригодятся!
Алехан говорил громко — хотя вечером над речной водой звуки далеко расходятся, но сейчас подслушивающих неприятельских доброхотов можно было не бояться — кругом свои преображенцы. К тому же от Шлиссельбурга шел бесперебойный грохот орудий — с форштадта стреляли по горящей крепости, там, наконец, занялись пожары.
В ответ со стен палили пушки. Их стрельба была убийственной — Алехан собственными глазами видел, во что превратился богатый прежде посад — развалины и дымящиеся пепелище. Но теперь зарево над крепостью значительно облегчало абордаж — среди просветов в тумане, что стал накрывать Неву, было легче найти мятежные корабли.
— Все, преображенцы, рассаживаемся по баркасам и стругам, и гребем дружно. Тишину можно не соблюдать, такой орудийный гул все покроет. Но и не шуметь напрасно — мало ли что. И заходим от берега — корабли будет видно даже в тумане, они стоят в отблесках пожара, что нам на руку. Да, вот еще что — если абордаж будет успешным, то всем получать следующие чины и по сто рублей червонцами!
Сообщение о столь щедрой награде воодушевило офицеров и сержантов любимого Петром Великим полка. И особенно капралов — еще бы — месячное жалование секунд-майора кого угодно взбодрит, а гвардейский сержант, а именно в этот важный чин их всех произведут за викторию, уже армейскому прапорщику равен.
Алехан ясно рассматривал в их глазах плясавшие мысли и вожделения, ведь натура «потешных» была им, как говорится, изучена вдоль и поперек. Сам таким недавно был:
«Отличный рывок по карьере!»
«Один бой — и я офицер! Это не в дедовской усадьбе петухов гонять!»
