усмехнулся тот, – но дела государства не могут ждать!
– Ах, как это печально, – сложила она губки бантиком, явно напрашиваясь на поцелуй, но государь ограничился тем, что помахал рукой, и вышел вон.
На лице любвеобильной фемины на мгновение появилось выражение досады, и она не смогла удержаться от колкого замечания:
– Значит, это все? Ой, а разговоров-то было!
Хотя если поразмыслить хорошенько, все было совсем неплохо. Странник, за которым она столь упорно охотилась, оказался вовсе не так неприступен. К тому же нельзя сказать, чтобы он был плохим любовником. Вовсе нет, мекленбуржец был страстен, внимателен к ее желаниям и упорен в достижении цели, однако… где хотя бы маленький подарок для женщины, отдавшей ему без остатка всю себя? Золотое колье с драгоценными каменьями, а лучше сразу поместье? Нет, право же, все мужчины одинаковы!
Но ничего, она ведь не такая дура, как эта простушка Лямке или много о себе воображающая Алена Вельяминова! Будут у нее и бриллианты, и обширное поместье, а может, даже… От открывающихся перспектив у девушки захватило дух, и она, решительно откинув одеяло, встала, полная решимости продолжить борьбу и победить. Впрочем, если бы она видела сейчас своего любовника, оптимизма у нее явно бы поубавилась, но, к счастью или, наоборот, к сожалению, способности видеть сквозь стены у Анхелики не наблюдалось.
Выйдя из горницы, я решительно прошел мимо застывших при виде меня как каменные изваяния часовых. Если бы на их месте оказались спальники, за смешки и улыбки последовала бы немедленная расправа, но это были ратники из хоругви Михальского. Корнилий и раньше иногда вел себя как параноик, а после первых известий о бунте и вовсе наплевал на все условности и обычаи, выставляя рядом с моей спальней караул из своих людей. Эти ребята не раз прикрывали мне спину в сражениях, так что им некоторые вольности вполне простительны. Главное, чтобы не на людях.
Добравшись до мыльни, я скинул халат и, взяв в руки полный ушат остывшей уже воды, вылил ее на себя. В голове сразу прояснилось.
– Ваня, Ваня, что же ты творишь?! – покачал я головой, глядя на неверное отражение в кадке с водой.
Впрочем, вопрос был, что называется, риторическим и ответа я на него давать не собирался. Еще пара ушатов окончательно вернули мне бодрость духа и ясность мысли. Я зычно крикнул, подзывая придворных:
– Эй, лежебоки! Подавайте одеваться!
За стеной сразу же послышался какой-то шум, затем началась суета, и дворцовые холопы во главе со стряпчим притащили мне платье. Поскольку в бой я сегодня идти не собирался, оно на сей раз русское. Довольно длинная рубаха из тончайшего льна с косым воротом и искусной вышивкой и такие же подштанники. Затем зипун из зеленого сукна с желтой оторочкой и синие порты. Длинный кушак, сапожки из красного сафьяна, шапка с красным верхом. А поверх всего богато украшенная золотым шитьем и шнурами однорядка [30] из зеленой тафты. Короче, красота неописуемая!
И конечно же оружие. Неизменная шпага, подаренная когда-то Густавом Адольфом, и парный к ней кинжал, да еще два небольших пистолета работы Первуши Исаева. Тоже самых простых, без всяких драгоценных камней, золота и прочих излишеств, только с серебряной насечкой по стволу и замку, без которых совсем уже нельзя.
Разумеется, у русского царя имеется и другое вооружение. Парадное, а потому богато изукрашенное. Его задача придавать блеск моему царствованию и поражать подданных роскошью. Его носят за царями специально обученные люди – рынды. У одного сабля, у другого рогатина, третий с саадаком, и так далее. Всего почти два десятка человек.
При мне появилась еще пара с царским карабином и пистолетами. Их тоже изготовил Исаев, но на сей раз, что называется, с полным фаршем. Приклад и ложа ружья, как и рукояти двух пистолей, покрыты сплошным узором из филиграни, по стволу и замку золотая насечка, а драгоценных камней больше, чем у иного иноземного правителя на короне. При всем при том у них неплохой бой, я проверял. Но все же ходить в бой с произведением ювелирного искусства в руках немного чересчур даже для меня.
– Вы разве не наденете доспехи, государь? – встревоженно поинтересовался Михальский.
– И рад бы, да придется, – тяжело вздохнул я. – Ты не представляешь, как они мне вчера надоели. Когда снял, думал, что заново народился.
– Жар костей не ломит, – пробурчал Корнилий, и вокруг меня тут же засуетились оруженосцы, принесшие парадную байдану [31], на каждом кольце которой были высечены цитаты из Святого Писания.
Бояре, окольничие и думные дворяне не подвели. В указанный час все явились на службу в сопровождении вооруженных до зубов боевых холопов. Все в доспехах и на хороших конях. Иногда даже зависть берет – откуда у них такие?
Вообще, с лошадьми на Руси-матушке беда! Своих почитай что и нет, а купить толком негде. Основной поставщик – ногайцы, приводящие каждую осень на торги табуны в десяток тысяч голов. Животные крепкие, выносливые, неприхотливые, но при всех этих достоинствах низкорослые, а потому для латной кавалерии не годящиеся.
Поляки для своей крылатой гусарии покупают арабских скакунов у турок. Те, правда, торгуют только меринами, но у нас и тех нет. Остаются только редкие трофеи, вроде Снежка, которого когда-то отбили у татар литвины, а потом захватили мы вместе с сидящим на нем Кшиштофом Радзивиллом. Литвинский магнат, к слову, до сих пор на меня злобится, причем не столько за плен, это как раз дело житейское, а за то, что я ему жеребца не вернул!
Теперь этот самый белоснежный красавец-аргамак – главный производитель на царском конном заводе, где помимо него собраны самые лучшие лошади, каких только удалось достать по всей Европе. В основном, конечно, это брауншвейгские тяжеловесы. Тут моя драгоценная матушка герцогиня Клара Мария посодействовала. Вот потихоньку улучшаем породу, но сколько потребуется времени, чтобы пересадить армию на добрых коней, одному богу известно.
А пока хорошие лошади доступны только самым богатым и влиятельным людям, и большинство из них сейчас передо мной. Разодетые и важные, в блестящих доспехах они выглядят весьма авантажно. С какой стороны за саблю браться, тоже знают, без этого умения сейчас долго не протянешь. Ну вот пусть и послужат, так сказать, царю и Отечеству!
– Все ли явились? – громко спросил я.
Ответом мне было красноречивое молчание.
– Не понял?
– Салтыков сбежал, – скривился как от зубной боли Романов и сразу же добавил, будто оправдываясь: – А куда неведомо!
– Все у нас так. Натворили дел, а кто непонятно, куда делись неведомо, – вздохнул я и обернулся к Михальскому: – Сыскать сукина сына! Побегом своим он сам признался в крамоле и злоумышлении противу государя. Стало быть, вот вам суд мой скорый и правый. Приговариваю: виновен! Объявить Салтыкова вне закона, за голову – живого или мертвого – назначить награду, немного, скажем, десять рублей. Все вотчины и владения его – отписать на казну. Родню в Сибирь – хоть бы и в Нерчинск, пущай пользу приносят, а не крамолы куют.
– Помилуйте, ваше
