бы, будто по Гоголю. Помните про Птицу-тройку, про стремительно мчащуюся впереди всех народов великую Русь.
Василий Иванович нехотя оторвался от балалайки, с недоумением посмотрел на Кашкета и в сердцах с раздраженьем подумал: «Плетёт какую-то ересь». Тем не менее не стал возражать, снова затренькал на тонкой струне начинающую складываться мелодию. И всё-таки через короткое время, отложив инструмент, поинтересовался:
– И что бы такого, скажи мне на милость, мог предложить для России этот бабник и плут, не сносивший волохатой башки, Григорий Распутин? Ведь он, кроме как девок на сеновалы таскать да ворожбой по ночам заниматься, ни на что не был годен. Я что-то не припоминаю за ним великих заслуг перед нашим Отечеством. Может, сына единокровного в царских покоях и смог бы кинжалом под бок порешить, но во всём остальном для Грозного рылом не вышел, не такие нужны впереди Птицы-тройки кумиры.
Кашкет допалил до горячих ногтей на халяву доставшуюся самокрутку, недокурком прицельно щёлкнул в сторону будущего костра и, похлопывая рукой о коленку, подманил привязавшуюся к нему собачонку. Та, послушно исполняя волю кормильца, подскакала дробной рысцой, выструнилась на задние лапки и разинула пасть в ожидании призовой подачки. Денщик достал из кармана завёрнутый в носовой платок кусок рафинада, саданул им о край дубовой столешницы и скормил собачонке отвалившуюся часть. «В сущности, жру с кобелём от одного же куска, – философски рассудил про себя Кашкет, – а сижу здесь и важно болтаю с этим героическим дегенератом про какие-то несостоявшиеся судьбы России». Однако продолжил этот странный не то чтобы спор, скорее, свободный обмен художественными мнениями.
– Григорий Распутин, я уверен, принес бы в Россию страх Божий, – заявил не без гордости собравшийся с мыслями денщик. – А без страха ни один народ, ни одна страна правильно организоваться не может. Таков непреложный закон, таковы суровые правила жизни. Посмотрите кругом, даже в нашем Разливе любая живая козявка под страхом живет. Оттого в лесу и в воде всегда полный, как у хорошей хозяйки, порядок. Чисто и свежо, покуда мы со своим шалашом не заехали. Потому что без страха явились, возомнили себя безнаказанными хозяевами на общем пиру жизни. Гадим, где ни попадя, мусорим, чем придётся, вот и платим по жизни мытарствами за отсутствие страха пред Богом.
Василий Иванович не нашелся чем возразить и, невзирая на командирские регалии, закивал головой в знак согласия:
– Это ты прав, без порядка и страха никуда не годится, с нашим народом без твёрдой, решительной воли нормальную жизнь просто никак не устроишь. Стоит мне на денёк покинуть дивизию, и уже какая-нибудь гадость обязательно приключится. Если не драку по пьянке развяжут, так ночью казённый магазин под орех обнесут. Но скажи мне тогда, почему православные попы не подсобили народу, не привели Гришку Распутина к власти? Они-то в первую очередь были заинтересованы возвеличить его, если, как ты говоришь, с ним пребывал страх Божий.
– Я вам про страх Божий, а вы мне про попов, нескладно у нас получается. Попы-то больше всего и боялись Распутина, потому что с царём они единой золотой пуповиной повязаны, в добром согласии из народа российского не просто верёвки, а канаты плели. Мне когда-то давно одна прозорливая бабка наперед всё сказала, будто призрак Распутина ещё дважды взойдёт на российский престол, каждый раз с усечённой фамилией и со всё более сужающимся разрезом азиатских глаз. После Распутина обязательно взойдёт на Российский престол некто Путин. И вот как только возвеличится на престоле человек с коротким прозвищем Тин, тогда и вздрогнет, возродится в муках великая наша страна. Бог весть, быть может, даже вместе с нашим преобразившимся духовенством. Потому что только после третьего щелчка известный всем поп сподобился подпрыгнуть до самого потолка, а ведь у Пушкина каждое слово через душу России пропущено.
Кашкет, таким образом, запетлял беседу в область каких-то сомнительных для командирского разумения материй. Чапаю не было никакого дела до вломившегося в царские покои Гришки Распутина, так же как и до шельмующих на церковных приходах православных священников, и насчёт страха Божия он не был стопроцентно уверен. А потому, раздавив сапогом недокурок, смачно сплюнул и сделал следующее заключение:
– Признаться, в поповской ереси я не шибко силён, не стану ни спорить, ни соглашаться. Но хорошо знаю другое. За океаном есть одна удивительная страна, Америкой называется, в которой люди чудесно приспособились жить без всяких страхов и божьих помазанников. Говорят, у них там всё лихо и справедливо поставлено, нам ещё долго до американского достатка корячиться, одна надежда на революцию.
Денщик несказанно изумился, он даже пнул от расстройства ногой ни в чём не повинную собачонку. Попросил вернуть балалайку, тронул одним пальцем среднюю струну и кокетливо наиграл на ней знаменитое «хэппи бездэй».
– А в Америке, чтобы вы знали, самый жуткий страх и правит всей жизнью, – уверенно выдал Кашкет и отложил на пенёк балалайку, – великий страх оказаться без денег. Такая жуть бывает страшнее, чем трепетанье перед каким угодно тираном, она не знает пощады, её ни с чем не сравнить. Как только этот жестокий страх полностью накроет Америку, без всякой войны рухнет страна. Даже небоскрёбы не устоят, всё развалится, потому что страх Америки – великий обман. Когда-то и динозаврам казалось, что главное никому не уступить с аппетитом, в этом был их недремлющий страх. Но недолго казалось, время безжалостно расставило все по законным местам.
– Буровишь чёрт знает что, с тобой и не поговоришь по-человечески, – возмутился ни бельмеса не понявший Василий Иванович. – Давно заметил, игра на музыках не прибавляет ума, все усилия тратишь на ветер, стараешься непонятно зачем. Вот сейчас скажу тебе новость, после которой и струны на балалайке сами порвутся. Без шуток советую, на всякий случай попусти в инструменте колки.
– Знаю я ваши нечаянные сюрпризы, – беспечно усмехаясь, ответил денщик, – важными гостями хотите сразить. Ставлю в заклад балалайку, уже и собака под лавкой давно догадалась, что на вечер в Разлив пожалует не ниже чем сам командарм Михаил Васильевич Фрунзе.
– Эх ты, дурачина, – возликовал как малый ребёнок комдив, – не стесняйся, выше бери. Хоть балалайкой о голову бей, но к нам на ужин сегодня же заявится царь Николай. Не Фурманов переодетый, не какой-нибудь ряженый клоун, а настоящий, большевиками расстрелянный царь. Как тебе новость? Обрати внимание, у твоей собачонки даже от неожиданности хвост опустился.
Чапай украдкой искоса следил за денщиком. Ему не терпелось проверить эффект, воочию убедиться, насколько неотразимое впечатление произведет этот убойный сюрприз, сразит ли он наповал неподготовленного человека. Если представить себя на месте денщика, то недолго и башкой помутиться.
«Интересно, кто из нас больше буровит», – сам
