избавлюсь. Стоит ли жертвовать в угоду здравому смыслу собственной честью и совестью? Я ведь сколько раз уже
с этими людьми плечом к плечу бился, столько раз рисковал собой и обрекал их на этот риск, как тогда, на льду Прони! Так могу ли я сейчас уйти, коли действительно имеется, пусть и крохотный, шанс спасти целый город, полный беженцев, даже если сам я погибну?! Зато в случае успеха нам удастся обезопасить Пронск от нового штурма с применением катапульт… Не этот ли путь я выбрал с самого начала?!
Все для себя решив, я уже было открыл рот, чтобы твердо заявить «я остаюсь», как вдруг заговорил Коловрат – спокойно, с пониманием и без всякого намека на осуждение:
– И ведь правда, Егор, только тебе под силу убедить князя поступить правильно, подсказать, как разбить поганых, ежели мы не сдюжим… Забыл я о том, как ты меня самого уговаривал, забыл, как уже мне тяжело было с Михаилом Черниговским… А ведь ты уже очень помог с Рязанским княжеством, но ведь Русь им не заканчивается! Так что действительно будет лучше, если ты отправишься во Владимир.
Безумная надежда обожгла сознание от слов Евпатия, и я замедлился, промолчал, вместо того чтобы горячо протестовать, потерял несколько лишних мгновений, вновь заколебавшись… А взять слово вновь помешал Кречет, рубанув перед собой по воздуху пустой рукой – будто судья, выносящий приговор!
– На том и порешим. Трех человек много будет, но с Егором отправится Микула. Он в схватке троих дружинных стоит, поможет прорваться в случае чего.
Северянин лишь степенно согласно кивнул – без каких-либо проявлений несогласия или разъедающего душу стыда, просто приняв приказ, как должно простому ратнику!
И я в итоге промолчал, так ничего против и не сказав, коря себя за слабость и одновременно с тем невольно радуясь тому, что неминуемой гибели удастся избежать…
– Святый, славный и всехвальный великомучениче Христов Георгие! Собраннии во храме твоем святою покланяющиися людие молим тя…
Молебен об успехе в ратном деле православного воинства завершался молением о даровании мужества, обращенным к великомученику Георгию Победоносцу. И, слыша имя своего небесного покровителя, князь Юрий и сам приободрялся, начинал дышать хоть немного свободнее. А то ведь напряжение последних дней словно стальным обручем сковало его грудь, легло непомерной тяжестью на его плечи…
Сегодня наступил уже четвертый день с тех пор, как поганые начали обстрел города, едва ли не наполовину разрушив участок восточной стены, а после внезапно остановив штурм. Это было неожиданно – и одновременно с тем подарило людям надежду, буквально окрылив защитников крепости! Татары отступили в свой лагерь, отвели пороки от стен, основательно занявшись укреплением своей стоянки. Как будто они ожидали нападения! Даже сам князь успел в это поверить, как и в чудесное спасение, связанное со скорой помощью владимирской рати… Но уже на следующий день ворог опять выдвинул вперед осадные орудия и продолжил обстрел – и надежда на скорую помощь великого князя растаяла, словно снег под весенним солнцем.
Третий день запомнился рязанцам безостановочным скрипом тросов камнеметов и грохотом ударов о городни ледяных глыб, вымоченных в воде чурбанов, массивных каменных валунов, крушащих стены… Татары начали обстрел зажигательными снарядами перед рассветом и закончили его уже после заката, также горшками с огнесмесью. А попытавшихся было потушить огонь рязанцев буквально смел ливень стрел, вымоченных в сере и также зажженных! Пламя же потухло ближе к полуночи, оставив в восточной стене крепости брешь в две с половиной сотни шагов… Кроме того, малые камнеметы агарян разбили обламы не только на северном участке укреплений у Исадских ворот, но также и у Ряжских врат, разрушив и надвратную башню. И теперь все горожане и беженцы понимали, что уже этот день может стать решающим для Рязани…
А потому утро народ встретил у городских соборов – Спасского, Борнео-Глебского, У сиенского, а также у малых церквей столицы княжества. Горячо молились матери и жены о своих сыновьях и мужьях, чтобы сохранил их Господь в лютой сече, чтобы даровал победу над нехристями… Ратники также обратились к Небесам с горячей мольбой – и о победе, и о том, чтобы ангельское воинство помогло им сегодня, как когда-то помогло Владимиру Мономаху в сече с половцами… И наконец, просили о главном: чтобы выжили их любимые, их семьи – родители, жены, детишки…
Самая сильная молитва – она всегда в миг трудности, в миг опасности, в миг, когда только на Божью помощь и остается уповать… И эта молитва, коли произнесена она сердцем, с горячей верою, всегда укрепляет людей, дает им силы и надежду. Вот и сейчас, когда прозвучали последние слова молебна «и твое исповедуем предстательство, ныне, и присно, и во веки веков» и монахи крестным ходом первыми двинулись из Борисо-Глебского собора, торжественно, со всей доступной им силой начав распев двадцать шестого псалма «Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся», лица собравшихся в храме преобразились, просветлели… И одновременно с тем на них отразилось какое-то одухотворенное спокойствие. Дарует ли сегодня Господь победу русичам, или же грехи людские перевесили чашу весов и ныне Отец Небесный ждет своих многократно оступившихся чад в чертогах горниих, даровав им очистительные скорби – страх, так или иначе, оставил людей.
Когда же и сам Юрий Ингваревич покинул собор и увидел, как заиграли лучи солнца на деревянном распятии да иконе Божьей Матери, невольно вспомнил он об Андрее Боголюбском. А именно о том, как после победы над волжскими булгарами увидели великий князь и воинство его, как исходят от иконы Богоматери и Честного Креста Господня огненные лучи, своим светом озарившие русскую рать…
Говорят, в тот же день в далеких южных землях базилевс Мануил Комнин победил сарацин, и такое же небесное знамение явлено было и его войску! С тех пор и ромеи, и русичи особо отмечали этот день как праздник изнесения Честных Древ Животворящего Креста Господня… А сейчас правитель Рязани счел для себя увиденное им добрым знамением, и пусть это были не огненные лучи, а лишь игра солнечного света, все же в душе его поселилась уверенность: сегодня они не уступят град монголам!
Крестный ход монахов потянулся к вставшим подле бреши ратникам – двум с половиной тысячам пеших дружинников под началом воеводы Яромира, построившихся напротив пролома и спокойно ожидающих ворога. Сколько бы ни пошло поганых не штурм, их тьма разобьется о стену щитов рязанских витязей да осядет на граненых жалах пик и
